Некрологи Гоголю в чешской прессе

 

Ссылка для цитирования: Сартаков Е.В. Некрологи Гоголю в чешской пьесе // Медиаскоп. 2023. Вып. 1. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2782

 

© Сартаков Егор Владимирович

кандидат филологических наук, доцент кафедры истории русской литературы и журналистики факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова (г. Москва, Россия), esartak@mail.ru

 

Аннотация

В статье на материале чешской прессы исследуются некрологи Гоголю, опубликованные в 1852 году. Установлено, что отклики на смерть русского писателя в чешской прессе, вышедшие в большом количестве и содержавшие существенные подробности о его жизни и смерти, стали настолько значительными, что послужили реминисцентным фоном для некрологов Гоголю в Сербии. Источником же для чешских некрологов стали письма московского знакомого Гоголя Н.В. Берга пражскому слависту Вацлаву Ганке, опубликованные в «Пражской газете», а также статьи Булгарина в «Северной пчеле».

Ключевые слова: Гоголь, чешская пресса, Вацлав Ганка, Николай Берг, Булгарин

 

Введение

Смерть Н.В. Гоголя 21 февраля 1852 года в Москве вызвала целую серию некрологов в русской печати, главный из которых, безусловно, принадлежал перу И.С. Тургенева в газете «Московские ведомости» и уже был предметом исследовательской рефлексии, хотя не все вопросы с этим некрологом решены до сих пор (Сартаков, 2018). Однако в рамках данной статьи нас интересуют некрологи Гоголю в чешской печати. Выбор объекта исследования определен не столько нашими личными интересами, сколько гипотезой о том, что именно в славянских странах произведения Гоголя узнали раньше других, а следовательно, некрологи о русском писателе будут наиболее содержательные. Первым переводом Гоголя на иностранный язык стал чешский перевод повести «Тарас Бульба», выполненный Карелом Владиславом Запом и опубликованный в 1839 году в журнале Kwěty («Цветы»).

Чешские некрологи Гоголю, с одной стороны, покажут, что из жизни и творчества Гоголя было востребовано в славянских странах в середине XIX века, а с другой – определят каналы мирового признания творчества Гоголя и шире – русской классической литературы. Мы исходим из понимания некролога как «биографического жанра» (Рейтблат, 2014), который парадоксально сообщает не столько о смерти, сколько о жизни умершего человека. Вопреки утверждению ряда исследователей, некролог отнюдь не является лишь информационным «извещением аудитории о смерти людей» (Тертычный, 2017: 100). Напротив, ярко выраженное личностное, подчас даже художественное, начало необходимо, чтобы спровоцировать у потребителей контента сильную эмоциональную реакцию (Кривоносов, 2002: 187–188)¹.

Ведь некролог не просто сообщает случайные, не связанные друг с другом факты об умершем, объединенные лишь фигурой субъекта, но становится совокупностью социально полезных дел умершего, характеристикой его вклада в общее развитие общества: «Мы говорим, что мертвый “продолжает жить” в памяти потомства, как если бы речь шла о естественном продолжении самодеятельного существования. Но на самом деле речь идет об акте оживления, которым мертвый обязан волевому решению группы не допустить его исчезновения, сохранить его силой воспоминания как члена общности, взять его с собой в шагающее дальше настоящее» (Ассман, 2004: 34).

Иными словами, анализ некрологов позволит выделить, что для общества в данный момент считается полезным (об этом и будет сказано в некрологе), а что – вредным (поэтому в соответствии с традицией de mortuis aut bene aut nihil это в тексте будет опущено). Совершенно права Т.Д. Кузовкина (2004: 276): «Любой некролог, сообщая о смерти того или иного лица, обязательно называет место в социальной структуре общества, которое он занимал. Оценка заслуг и личных качеств умершего, демонстрируя ценностные ориентиры автора некролога, одновременно показывает, каковы приоритеты общества в целом».

 

Гоголь в Чехии

Гоголь неоднократно путешествовал по Чехии, общался с известными чешскими славистами (П.Й. Шафариком, В. Ганкой и др.), что также косвенно могло способствовать его большей популярности в Чехии, чем в других славянских странах. 17 августа 1845 года Гоголь посетил Национальный музей в Праге и познакомился с его хранителем Ганкой. В альбоме Ганки он оставил запись: «Гоголь желает здесь Вячеславу Вячеславовичу еще сорок шесть лет ровно для пополнения 100 лет здравствовать, работать, печатать и издавать во славу славянской земли и с таким же радушием приветствовать всех русских, к нему заезжающих, как ныне. 1845. 5/17 августа»².

Первый биограф Гоголя П.А. Кулиш описал сцену встречи Гоголя и Ганки: «Проезжая из Грефенберга через чешскую Прагу, Гоголь обратил особенное внимание на национальный музей, заведываемый известным антикварием Ганкою, приходил туда несколько раз и рассматривал хранящиеся в нем сокровища славянской старины». Причем Ганка никак не мог поверить, что перед ним тот самый Гоголь, «которого сочинения он изучал с такою любовью (так наружность Гоголя, его приемы и разговор мало выказывали того, что было заключено в душе его); наконец спросил у самого поэта, не он ли автор таких-то сочинений». И после утвердительного ответа Гоголя Ганка заметил: «Ваши сочинения <…> составляют украшение славянских литератур»³.

Соответственно, некрологов писателю в 1852 году в Чехии вышло большое количество и они были чрезвычайно содержательными. Исследователи уже обращались в рецепции творчества Гоголя в Чехии. Так, в 1990 году в Ленинграде была защищена кандидатская диссертация, в качестве приложения к которой содержался свод журнальных и газетных упоминаний Гоголя в чешской прессе с 1837 по 1917 годы (Балажова, 1990: 195–214), в этой же работе есть краткий обзор источников, в том числе чешских, по теме (Балажова, 1990: 19–25). Однако именно некрологи еще не были в фокусе внимания ученых.

Почему-то исследователи чешской рецепции произведений Гоголя указали лишь на три некролога, напечатанных в 1852 году в интересующей нас прессе (Балажова, 1990: 47)⁴. Мы же при фронтальном просмотре основных газет и литературных журналов на чешском языке обнаружили более десяти некрологов: в газете Pražské noviny («Пражская газета»), в только что созданном журнале Lumír («Люмир») и в венской газете, выходящей на чешском языке, Vesna («Весна»). В каждом из названных изданий было опубликовано несколько статей, которые могут быть отнесены к жанру некролога памяти Гоголя. Обычно в марте они по возможности оперативно печатали короткую информационную статью некрологического характера, а уже в апреле, мае и т.д. подробный некролог с описанием жизни и творчества Гоголя. Также обнаруженной нами особенностью чешской прессы явилось то, что в прессе перепечатывали статьи из другого издания с указанием ссылки на источник перепечатки.

 

«Пражская газета» о смерти Гоголя

В «Пражской газете» 25 марта дано короткое сообщение некрологического характера с фактической ошибкой о том, что «знаменитый русский писатель Николай Васильевич Гоголь, произведения которого в переводе в Чехии пользуются большими симпатия <…>, скончался в Москве 5 марта сего года, в 8 часов утра после непродолжительной болезни на 44 году жизни»⁵. На самом деле Гоголь умер в 42 года, не дожив месяц до своего 43-летия.

Через месяц в трех номерах этой газеты (от 24 и 25 и 27 апреля) содержится уже более подробный очерк жизни и обзор литературного наследия Гоголя. Указав на «печальную картину» короткой жизни русских писателей: Бестужева-Марлинского, Пушкина («смертельно раненного сыном барона фон Геккерна»⁶), Грибоедова, Лермонтова, Николая Полевого, – анонимный критик остановился на только что умершем Гоголе, правильно назвав Москву как место его смерти, но вновь допустив неточность в возрасте покойного («на 44 году жизни»⁷).

 

Смерть Гоголя в освещении журнала «Люмир»

Значительный интерес представляет некролог из журнала «Люмир» чешского общественного деятеля Ф.В. Миковца, который был знаком с Ганкой и, очевидно, от него и узнал подробности смерти Гоголя. Ганку всегда считали в Чехии ярым русофилом. Чешский ученый разделял романтический взгляд на идею славянской взаимности – веры славянских патриотов в потенциальную возможность освобождения от иноземного ига с помощью России (Лаптева, 2012 а). Добавим к этому и уже упомянутую нами историю личного знакомства Ганки с Гоголем. Все это объясняет, почему чешский славист не смог пройти мимо смерти автора «Мертвых душ».

Ганку известил о смерти Гоголя Н.В. Берг – переводчик «Краледворской рукописи» Ганки на русский язык, московский историк, постоянный автор погодинского «Москвитянина», друживший в последние годы с Гоголем и участвовавший в его похоронах.

В опубликованном В.А. Францевым (1902: 30) письме Берга Ганке содержались важные подробности о смерти Гоголя. 19 апреля 1852 года Берг сообщал: «Вы, конечно, знаете, что мы лишились нашего великого Гоголя. <…> Все, что у него осталось ненапечатанным, он сжег, а равно и 2-й том Мертвых Душ». Далее здесь же Берг рассказал о могиле писателя на кладбище московского Данилова монастыря, «где он положен рядом с Языковым, Валуевым и Венелиным», о поминках на сороковой день: «Ст<е>пан П<етрович> Шевырев прочел за нашим обедом <…> Светлое воскресенье Гоголя. Все были тронуты до слез». В завершении он советовал Ганке прочитать статью Погодина о кончине Гоголя («это самые верные и трогательные известия»), если вообще до Чехии «доходит “Москвитянин”»⁸.

Речь шла о некрологе Погодина «Кончина Гоголя», опубликованном в мартовском томе «Москвитянина» (цензурное разрешение – 4 марта). Этот некролог до сих пор является одним из важнейших источников о последних днях жизни Гоголя (Воропаев, 2005) и, хотя самого Погодина в момент смерти писателя не было в Москве, Гоголь умер на руках у тещи Погодина Е.Ф. Вагнер, которая вместе с графом А.П. Толстым и передала Погодину подробности последних дней автора «Мертвых душ».

В этом же письме Берг сообщил Ганке строки своего стихотворения «Над гробом Гоголя», к тому времени уже опубликованного в апрельской книжке «Москвитянина». Ганка посчитал все эти известия чрезвычайно важными и сделал их публичными: перевод письма Берга был напечатан в журнале «Люмир» в августовском номере за 1852 год. Вместе с этим переводом в журнале поместили и стихотворение Берга на двух языках, переведенное на чешский самим Ганкой.

Причем при переводе Ганка, в силу собственного непонимания, исказил предпоследнюю строфу стихотворения Берга: «Как будто смерть разоблачила нам / Его неразделенные страданья, / И шутки со слезами пополам, / И вечное, упорное молчанье»⁹. Ганка же перевел дополнения «шутки со слезами» и «молчанье» как отдельные подлежащие. И получилось, что смерть разоблачила страдания Гоголя, после чего посыпались «шутки со слезами пополам»: “Jakoby smrt rozoblačila nám / Jeho nerozsdêlené utrpení, / I žerty se slzami kanou nám, / I vêčné – i tvrdošijné mlčen픹⁰.

Недовольный Берг сразу же откликнулся в письме на этот перевод, тактично указав Ганке на его ошибку в письме 11 июня 1852 года: «Перевод ваш сделан с поразительною верностью. Я позволю себе заметить только одно место: в конце предпоследней строфы в вашем переводе как будто сказано не совсем то, что у меня по-русски. <…> Извините, если я ошибся, но думаю, что вы меня не поняли»¹¹.

И в этом же письме Берга содержались более точные сведения о том, что из рукописей Гоголя уцелело после его смерти: «По прошествии 6 недель был распечатан шкап его (в действительности это произошло 1 мая 1852 года, то есть через 10 недель. – Е.С.), и там найдено несколько тетрадей разных неизвестных сочинений: 5 глав (не совсем отделанных) 2-го тома Мертвых Душ, внутренняя биография («<Авторская исповедь>». – Е.С.) и некот<орые> другие. Все это будет издано при первой возможности»¹². Здесь же Берг указал, что именно Шевырев предложил надпись на могильном камне Гоголя из пророка Иеремии «Горьким словом моим посмеюся» (Иер., 20: 8).

И этими подробностями Ганка поспешил поделиться с чешскими читателями. Причем в данном случае он воспользовался помощью переводчика, ведь только что его упрекнули в неточной передаче мысли Берга. Переводчиком выступил В.Ч. Бендлем (Францев, 1902: 35), писавший под псевдонимом Ченек Страницкий и публиковавший на чешском языке поэзию Пушкина и Лермонтова. Этот перевод, подписанный криптонимом Č. Str., был опубликован в приложении к тому же журналу «Люмир». И при нем также была напечатана выжимка из погодинского некролога Гоголю, вырезку из «Москвитянина» Ганке отправил Берг со вторым письмом¹³.

Оба извлечения из писем Берга были перепечатаны 25 мая (первое письмо) и 14 и 15 июля (второе письмо) в «Пражской газете», что еще раз свидетельствовало о важности их для чешского читателя¹⁴.

 

Некролог «Жуковский и Гоголь» в газете «Весна»

Не прошли эти письма незамеченными и для сотрудников газеты «Весна», которая выходила на чешском языке в Вене в качестве литературного приложения к газете Videňsky Dennik («Венский ежедневник») с 1851 года. Редактором газеты выступил Герменегиль Иречек – известный историк литературы, в будущем педагог по чешскому языку и литературе кронпринца Рудольфа.

2 июня 1852 года в газете «Весна» был опубликован анонимный некролог «Жуковский и Гоголь», в котором автор сетовал на 1852 год как на один из печальнейших в русской литературе: «Короткий период в два месяца лишил русскую литературу двух ведущих поэтов: 5 марта – Николая Васильевича Гоголя, 25 апреля – Василия Андреевича Жуковского. Оба они представляли собой два разных направления, начало двух разных эпох в русской литературе»¹⁵.

После подробной характеристики жизненного пути Жуковского, как это принято в статьях некрологического характера, автор перешел к рассмотрению пути Гоголя. Повторив ошибку «Пражской газеты» и «Люмира» насчет его возраста («скончался на 44 году жизни»), далее автор в целом фактически точен. Он указал на Полтавщину как малую родину Гоголя, верно охарактеризовав детские годы писателя в «мелкопоместной дворянской семье»¹⁶.

От биографии журналист перешел к творчеству писателя, назвав «удивительным прогрессом» переход Гоголя «от простой картины деревенской жизни и от исторического рассказа к драме, а от драмы к эпосу»¹⁷. Отметим, что из «Весны» дословно это повторилось в некрологе газеты Новине србске («Сербская газета»), которая выходила в Белграде под редакцией Милоша Поповича, что позволяет нам рассмотреть чешскую статью в качестве прецедент-текста для другого славянского издания¹⁸.

Особенно из украинского цикла Гоголя в «Весне» была выделена «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». В этом произведении, уже переведенном на чешский язык, журналист увидел «активное комическое начало» и «острое знание человеческой природы»¹⁹. Примечательно, что и эти слова повторятся в «Сербской газете», несмотря на то что в Сербии в этот период повесть даже не была переведена²⁰.

После этого в некрологе чешский автор перешел к рассмотрению комедии «Ревизор» с подробным разбором сюжета: «В ней Гоголь не только обнаружил свое глубокое знание человеческой природы, но и вместе с тем так изысканно и так метко представил картину жизни русского маленького городка на канцелярском поприще, с изображением недостатков и смешных сторон лиц, что пьеса эта, широко распространенная и популярная во всей России, служит примером того, как русское правительство позволяет себе изображать недостатки не только общества, но и русской государственной администрации»²¹.

А после «Ревизора» в «Весне» разбиралось содержание поэмы «Мертвые души» и озвучена ошибочная мысль о том, что цензура не пропустила второй том: «Вторая часть, давно, но все еще тщетно ожидаемая, в которой должна была быть показана светлая сторона русского общества, действительно была написана писателем; но цензура не позволила ее напечатать, и писатель сжег все свои рукописи перед смертью»²².

И в этой части чешский некролог почти дословно перешел в сербскую газету²³. Однако по каким-то причинам следующая часть некролога, где автор пишет о писателях послегоголевского периода, до сербских читателей не дошла. Может быть, потому что в «Весне» не названы конкретные имена или потому что данное направление еще не было представлено переводами в Сербии. В любом случае это чуть ли не единственная часть некролога, соответствие которой нам не удалось найти: «После Гоголя появилась целая группа писателей, которые хотели писать в его духе, но пришли к явной беспутности; главным принципом этой так называемой “натуральной школы” было и остается изображение человеческой жизни, какой бы она ни была»²⁴.

 

Статьи Ф. В. Булгарина как источник для некролога Гоголю в газете «Весна»

Зато с легкость угадывается, откуда этот пассаж попал в чешскую газету. Соответствие ему можно найти в статьях «Северной пчелы», редактор которой Ф.В. Булгарин был давним оппонентом Гоголя²⁵. Газета Булгарина не удостоила Гоголя отдельным некрологом, а редактор даже был возмущен тем, как на смерть Гоголя отреагировал Погодин в «Москвитянине». 19 апреля 1852 года Булгарин ругал не только содержание статьи Погодина, но даже ее оформление: «Статья в “Москвитянине” напечатана на четырех страницах, окаймленных траурным борднером (курсив в оригинале. – Е.С.)! Ни по смерти Державина, ни по смерти Карамзина, Дмитриева, Грибоедова и всех вообще светил русской словесности, русские журналы не печатались с черной каймою!»²⁶.

М.К. Лемке (1909: 204) привел примечательный факт из дела № 92 архива III отделения 1852 года, касавшийся смерти Гоголя и московского генерал-губернатора А.А. Закревского. Последний присутствовал на похоронах Гоголя, за что ему было выражено высочайшее неудовольствие: «…Закревский сразу стал во враждебное к Гоголю положение и, например, 25 марта (то есть еще до появления статьи Булгарина. – Е.С.) обратил внимание попечителя московского округа на неуместность траурной каймы в статье о Гоголе Погодина в 5 “Москвитянина” и выражения его: “похороны Гоголя приносят столько чести Москве и ея начальству”. Немного спустя, уже в апреле, Закревский выразил удивление попечителю, что все еще пишут о Гоголе (в 8 “Москвитянина” были стихи Берга), и просил его, чтобы “статьи о Гоголе печатались впредь не иначе, как с особенным разбором и строгостью”». Получается, что Булгарин, не напечатавший некролог Гоголю, как всегда точно предугадал чаяния начальства.

Зато еще до смерти писателя «Северная пчела» с подчеркнутой ненавистью писала о Гоголе и о писателях «натуральной школы» (как известно, сам этот термин был впервые предложен Булгариным): «Новой литературной партии натуралистов непременно нужны гении, чтоб блеском их славы помрачить всех прежних русских писателей, живых и умерших (Булгарин тут имеет в виду себя, конечно. – Е.С.). На первых порах они хватились за г. Гоголя, человека с дарованием, рисовщика и довольно забавного рассказчика, и без его ведома и вероятно желания, произвели его в гении»²⁷. А публикация «Выбранных мест из переписки с друзьями» дала Булгарину повод для повторения своей «стройной» теории о том, что Гоголя выдвинули на роль ведущего писателя критики «Отечественных записок» и прежде всего Белинский – молодые люди «без определенного места с огромными притязаниями на известность и даровитость, и с весьма малыми средствами»²⁸.

Подобные выпады перешли к публицистам чешской газеты, которые также оценили писателей «натуральной школы» негативно: «Но они (писатели «гоголевского направления». – Е.С.), видимо, запутались <…>, считали только несчастья, страдания и вообще только темную сторону человеческой жизни тем, что должно быть представлено во всей своей естественной нелестности; при этом они даже пренебрегали формой и слишком часто писали “без головы и пятки” (то есть не задумывались о композиции, писали без начала и конца. – Е.С.) Эта манерность все еще свирепствует у многих русских беллетристов, но острота критики уже начинает разгадывать нечистоту таких дополнений и излишеств»²⁹. После таких пассажей остается только удивляться тому, что современная исследовательница, защитившая диссертацию на тему оценки произведений Гоголя в Чехии, утверждает, что «автор данной статьи (в журнале “Весна”. – Е.С.) не установлен, но он был хорошо знаком с состоянием русской литературы, и можно предположить, со статьями Белинского, в Чехии пока не опубликованными» (Балажова, 1990: 48). Может, автор-чех и был знаком со статьями Белинского, однако реминисцентным фоном для него послужили статьи Булгарина – критика совсем другого направления.

Объединение в одном некрологе Гоголя и Жуковской также может быть объяснено не только тем, что два писателя умерли в один год, но и внимательным чтением «Северной пчелы». В газете Булгарина действительно не было некролога Гоголю, зато 26 апреля 1852 года появился пространный некролог Жуковскому, детали которого совпадали с теми, что были опубликованы в чешской «Весне». Т.Д. Кузовкина (2004: 278) точно отметила, что уже первая фраза в булгаринском некрологе Жуковскому («Жуковского не стало!..») должна была в сознании читателей корреспондировать с началом нашумевшего некролога Гоголю И.С. Тургенева, опубликованного чуть более месяца назад: «Гоголь умер!»³⁰. Более того, эта фраза не только напоминала начало некролога Гоголю, но и помогала читателям понять, чье имя далее подчеркнуто не упоминалось в ряду великих русских писателей: «Вот по ком русская литература должна облечься в траур! Вот о ком мы можем сказать смело, без малейшего преувеличения, что его имя останется на вечные времена начертано золотыми буквами рядом с именами Ломоносова, Державина, Крылова, Пушкина, Грибоедова!»³¹. Совершенно верно замечание исследовательницы: «…после запрещения писать о Гоголе Булгарин нашел здесь новый способ продолжить борьбу с его посмертной славой» (Кузовкина, 2004: 278).

Вообще противопоставление «чистой поэзии» Жуковского «грязной прозе» Гоголя – устойчивый мотив критики Булгарина 1830–1840 годов. Редактор «Северной пчелы» называл «истинно прекрасными и изящными» «поэзию и образцовые переводы с немецкого прозою» Жуковского, противопоставляя им новую литературу «из крови и грязи», «вместилище жизнеописаний каторжников и кафедру подлого коммунизма»³². А в номере от 27 ноября 1848 года он противопоставлял только что вышедший перевод Жуковским «Одиссеи» и комедию Гоголя «Женитьба»: «Когда я стал читать новые стихотворения Жуковского (здесь и далее курсив Булгарина. – Е.С.) после всего расхваленного нашими журналами, мне точно показалось, будто я вышел из какого-то душного погреба на свет Божий!»³³.

Так что идея журналиста чешской «Весны» о противопоставлении Жуковского и Гоголя в контексте общего некролога тоже могла быть сформирована под влиянием публикации «Северной пчелы».

В заключительной части анализируемого чешского некролога анонимный автор вернулся от творчества Гоголя к его жизни и повторил то, что уже было напечатано из письма Берга в «Люмире» и «Пражской газете». Было сказано и об эволюции последних лет Гоголя: «То ли неопубликованность этого произведения (второго тома “Мертвых душ”. – Е.С.) вызвала у него отвращение, то ли его ум <…> поддался другому направлению, в любом случае он не стал дальше заниматься литературными произведениями, а занялся изучением Отцов Церкви, и в мрачных, фаталистических статьях, которые он опубликовал на эту тему, он почти отказался от всех принципов, которые выражал в своих ранних работах»³⁴.

Завершался некролог прямым повторением письма Берга: «Вся Москва была на его похоронах, и на сороковой день в Даниловом монастыре, где он положен рядом с Языковым, Валуевым и Венелиным, совершилась панихида, или заупокойная трапеза. И в этот день была дана трапеза сорока бедным, которая состоялась в пасхальный понедельник»³⁵.

 

Выводы

Итак, нам удалось установить, что отклики на смерть Гоголя в чешской прессе, опубликованные в большом количестве и содержавшие существенные подробности о жизни и смерти русского писателя, стали настолько значительными, что послужили реминисцентным фоном для некрологов Гоголю в Сербии. Прежде всего это объяснялось тем, что Гоголя и его произведения в Чехии знали лучше, чем на Балканах. Источником же для чешских некрологов стали письма московского знакомого Гоголя Берга пражскому слависту Вацлаву Ганке, опубликованные в «Пражской газете», а также статьи Булгарина в «Северной пчеле».

В целом же подробные некрологи Гоголю в сербской и чешской прессе должны были не только познакомить читателей с жизнью и творчеством писателя, но и зафиксировать в памяти современников определенный образ большого славянского писателя. Именно таким образом запустился в действие процесс увековечивания, наращивания символического капитала (П. Бурдье) и последующая культурная канонизация Гоголя. В этом смысле некрологи Гоголю в Чехии можно считать отправной точкой вхождения русского писателя в национальный литературный канон разных славянских стран.

 

---

Примечания

1. Может быть, имеет смысл выделить две разновидности некрологов: официальный (сухое сообщение о смерти, которое публикуется по возможности оперативно) и художественный. Для последнего в таком случае будет свойственна активизация авторского голоса, а также широкие возможности в использовании образности.
2. Францев В.А. Письма к Вячеславу Ганке из славянских земель. Материалы для истории славянской филологии. Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1905. С. 358.
3. Кулиш П.А. Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и знакомых и из его собственных писем. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 418. Подробнее об отношениях Гоголя и Ганки см.: (Воропаев, 2012).
4. Лишь по недосмотру в указанной диссертации в список «заметок и статей», вышедших «после смерти Гоголя», исследовательница включила статью из газеты Pražské noviny от 6 января 1852 года (Балажова, 1990: 47). В январе Гоголь был еще жив, соответственно, ни о каком некрологе не может быть речи.
5. Anon (1852) Vytečny spisovatel rusky. Pražské noviny. No 73. P. 4.
6. Anon. (1852) Nikolaj Vasiljevič Gogol. Pražské noviny. No 98. P. 3.
7. Там же.
8. Выдающийся славист В.А. Францев, работавший в начале ХХ века с архивом Ганки [Подробнее о нем см.: (Лаптева (б), 2012)], впервые опубликовал это письмо в 1902 году, вопреки указанию И.А. Виноградова о его первой публикации в 1905 году в варшавском сборнике «Письма к Вячеславу Ганке из славянских земель. Материалы для истории славянской филологии» (Гоголь в воспоминаниях, 2013: 665).
9. Берг Н. Над гробом Гоголя // Москвитянин. 1852. № 8. С. 274.
10. Berg N. (1852) Nad hrobem Gogolovym. Príloha k Lumíru. No 8. P. 29.
11. Францев В.А. Письма к Вячеславу Ганке из славянских земель. Материалы для истории славянской филологии. Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1905. С. 57.
12. Там же. С. 58.
13. Č. Str. (1852) Posledni doby N. Gogola a pozüstalé spisy jeho. Príloha k Lumíru. No 11. P. 41–43.
14. Berg N. (1852) Dopis Hanke z 19. dubna 1852. Pražské noviny. No 123. P. 4; Č. Str. (1852) Posledni doby N. Gogola a pozüstalé spisy jeho. Pražské noviny. No 165. P. 3; N 166. P 2–3.
15. Anon (1852) Žukovskу a Gogol. Vesna. No 29. P. 121.
16. Там же.
17. Там же. P. 122.
18. Anon (1852) Никола Василевићъ Гоголь. Новине србске. No 63. P. 234. Еще профессор Момчило Иванич в 1902 году предположил, что некролог в «Сербской газете» был взят из неизвестного европейского источника. На это исследователя навела указанная в некрологе дата смерти Гоголю (5 марта), данная по новому стилю (Иванић, 1902: 18). Эту же мысль более чем через полвека повторила в докторской диссертации Милица Милидрагович (Milidragović, 1961: 20). Однако ученые не искали прецедент-текст, ограничившись просто предположением.
19. Anon (1852) Žukovskу a Gogol. Vesna. No 29. P. 122.
20. Anon (1852) Никола Василевићъ Гоголь. Новине србске. No 63. P. 233.
21. Там же.
22. Там же. P. 123.
23. Anon Anon (1852) Никола Василевићъ Гоголь. Новине србске. No 63. P. 233–234.
24. Там же.
25. Тема «Гоголь и Булгарин» неоднократно была исследована. Нам представляется, что наиболее взвешенными, лишенными ангажированности как советского, так и постсоветского «булгариноведения» можно считать работы Т.Д. Кузовкиной. См.: (Кузовкина, 2007).
26. Ф.Б. <Фаддей Булгарин> Журнальная всякая всячина. Северная пчела. 1852. № 87. С. 346. Статья Булгарина вызвала резкое неприятие друзей Гоголя. А.О. Смирнова писала 29 апреля 1852 года Погодину по поводу этой статьи: «Милостивый Государь Михаил Петрович! Сделайте одолжение, хотя и ваша личность затронута, не отвечайте. Надобно с Ф.Б. делать [не дописываю этой гадкой фамилии потому что слишком противно] как с лужей на улице: обходить. Поверите, что он довольно умен, чтобы понять ваше презрительное молчание, и это-то его и взбесит. Всякая полемика журнальная неприлична в сию пору над свежей могилой Гоголя, и в особливости с таким не (подчеркнуто Смирновой. – Е.С.) человеком. Я не прошу извинений за совет, в устах моих это просьба» (Цит. по: Кузовкина, 1995: 42–43). Тем не менее Погодин не смолчал. Через два месяца в «Московских ведомостях» 24 июня 1852 года появилась большая статья «Отзыв провинциала на статью о Гоголе...». Ее анонимный автор [Кузовкина предположила, что это был Погодин (Кузовкина, 1995: 43)] полемизировал с Булгариным, начав фразой о справедливой славе Гоголя, которая «больно колет глаза всегда завистливой посредственности» (Отзыв провинциала на статью о Гоголе… // Московские ведомости. 1852. № 76. С. 301).
27. Ф.Б. <Фаддей Булгарин> Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1846. № 27. С. 107.
28. Ф.Б. <Фаддей Булгарин> Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1847. № 8. С. 29.
29. Anon (1852). Žukovskу a Gogol. Vesna. No 29. P. 123.
30. Т…в <И. С. Тургенев> Письмо из Петербурга // Московские ведомости. 1852. № 32. С. 126.
31. Ф. Б.  <Фаддей Булгарин> Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1852. № 93. С. 369.
32. Ф. Б.  <Фаддей Булгарин> Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1848. № 190. С. 738.
33. Ф. Б.  <Фаддей Булгарин> Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1848. № 268. С. 1069.
34. Anon. Žukovskу a Gogol… P. 123.
35. Там же.

 

Библиография

Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / пер. М.М. Сокольской. М.: Языки славянской культуры, 2004.

Балажова А. Восприятие и оценка творчества Н.В. Гоголя в Чехии: дис. ... канд. филол. наук. Л., 1990.

Воропаев В.А. Гоголь и слависты его времени (М.А. Максимович, О.М. Бодянский, П.В. Киреевский, В. Ганка) // Гоголь и традиционная славянская культура. Двенадцатые Гоголевские чтения. М.; Новосибирск: Новосибирский изд. дом, 2012. С. 36–45.

Воропаев В.А. Кончина Гоголя. Некрологическая статья М.П. Погодина с пометами графа А.П. Толстого, С.П. Шевырева и А.С. Хомякова // Проблемы исторической поэтики. 2005. № 7. С. 247–258.

Виноградов И. А. Гоголь в воспоминаниях, дневниках и переписке современников. Полный систематический свод документальных свидетельств. Научно-критическое издание. В 3 т. Т. 3. М.: ИМЛИ РАН, 2013.

Кривоносов А.Д. PR-текст в системе публичных коммуникаций. СПб.: Петербургское востоковедение, 2002.

Кузовкина Т.Д. Некролог Булгарина Жуковскому // Пушкинские чтения в Тарту 3: Материалы международной научной конференции, посвященной 220-летию В.А. Жуковского и 200-летию Ф.И. Тютчева / ред. Л. Киселева. Тарту: Tartu Ülikooli Kirjastus, 2004. С. 276–293.

Кузовкина Т.Д. «Румяный критик мой…» (К истории взаимоотношений Гоголя и Булгарина) // Русская филология. 6. Сборник научных работ молодых филологов. Тарту: Tartu Ülikooli Kirjastus, 1995. С. 35–46.

Кузовкина Т.Д. Феномен Булгарина. Проблема литературной тактики. Тарту: Tartu Ülikooli Kirjastus, 2007.

Лаптева Л.П. (а)Значение Вацлава Ганки в развитии славяноведения в России и русско-чешских научных контактов в XIX веке // Славяноведение. 2012. № 2. С. 68–85.

Лаптева Л.П. (б)Н.В. Гоголь и отражение его творчества в чешской литературе XIX века (по данным В.А. Францева) // Н.В. Гоголь и славянские литературы. М.: Индрик, 2012. С. 272–282.

Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826–1855 гг.: по подлинным делам Третьего отделения Собственной его императорского величества канцелярии. СПб.: издание С.В. Бунина, 1909.

Рейтблат А.И. Некролог как биографический жанр // Писать поперек: Статьи по биографике, социологии и истории литературы. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 195–202.

Сартаков Е.В. Гоголь и Тургенев (К истории ссылки писателя в Спасское) // Спасский вестник. 2018. № 2 (26). С. 25–33.

Францев В.А. Н.В. Гоголь в чешской литературе. Из истории славянского литературного общения в XIX столетии. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1902.

 

Иванић М. (1902) Помен Гогољу о педесетогодишњици смрти његове. Београд: Штампано у државноj штампариjи Краљевине Србиjе.

Milidragović M. (1961) Gogolj kod Srba: doktorska disertacija. Sarajevo.