В.Г. Белинский-полемист и проблема диалога в журналистике (по материалам полемики с С.П. Шевыревым в 1834-1835 гг.)

V.G. Belinsky аs a Polemist and the Problem of Dialogue in Journalism (Based on the Controversy with S.P. Shevyrev in 1834-1835 Years)

 

К 200-летию со дня рождения В.Г. Белинского

 

Прохорова Ирина Евгеньевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры истории русской журналистики и литературы факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, ieprokhorova@mail.ru

Irina E. Prokhorova
PhD in philology, Associate Professor at the chair of Russian journalism and literature history, Faculty of Journalism, Moscow State University, ieprokhorova@mail.ru

 

Аннотация
В статье автор ставит вопрос о необходимости скорректировать оценку полемической практики молодого В.Г. Белинского в свете современных представлений о коммуникативной природе журналистики и ее диалоговом потенциале. В ходе сопоставительного анализа публикаций С.П. Шевырева и направленных против них высказываний «неистового Виссариона» (газета «Молва») прослеживается выбор последним конфронтационной стратегии в полемике, нацеленность не на поиск истины совместно с оппонентом, а на дискредитацию чужой и утверждение своей позиции.

Ключевые слова: В.Г. Белинский, С.П. Шевырев, Н.И. Надеждин, полемика, конфронтационная стратегия, диалог в журналистике.

Abstracts
I.E. Prokhorova in article ?V.G. Belinsky аs a polemist and the problem of dialogue in journalism (based on the controversy with S.P. Shevyrev in 1834-1835 years)? calls an attention to the question on necessity to correct an estimation of young Belinsky’s polemic practice in the light of modern ideas about the communicative nature of journalism and its potential for dialog. In the comparative analysis of Shevyrev’s publications and Belinsky’s statements directed against them in the newspaper Molva (Rumour), the researcher traces «furious Vissarion’s» choice of confrontational strategy in polemic, aiming not on search for truth together with the opponent, but at discrediting the someone else position and approval of his own.

Key words: V.G. Belinsky, S.P. Shevyrev, N.I. Nadezhdin's editions, polemic, confrontational strategy, dialogue in journalism.

 

Авторитет В.Г. Белинского-полемиста (и теоретика, и практика полемики) весьма велик как среди его современников, так и читателей следующих эпох, и не только его идейных единомышленников. Полемичность одна из константных черт его журнальной, прежде всего литературно-критической, деятельности. Причем характер ведшейся им полемики отличался повышенной воинственностью, вполне в духе первоначального значения слова «полемика», восходящего к греческому «военный, боевой, враждебный», «сражение, война, вражда, спор»¹.

Правда, сам Белинский в одной из статей, определивших его репутацию полемиста, – «О критике и литературных мнениях “Московского наблюдателя”» – использовал это слово в довольно необычном значении. Оно специально им оговорено: «не споры, а все, что называется рецензиею и простым выражением мнения о каком-нибудь литературном предмете», которое, в отличие от суждений в критике, «опирается» не «на умозрении», а «на здравом смысле»². Такое использование слова «полемика» было связано с особенностями конкретной полемической (уже в традиционном смысле слова) задачи, которую преследовал Белинский в цитированной статье, обвиняя ведущего критика «Московского наблюдателя» в недостаточной теоретической обоснованности его журнальных выступлений. Принципиально же эта «вольность» Белинского в трактовке понятия «полемика» сути рассматриваемой нами проблемы не меняет.

Резкая полемичность публицистического творчества Белинского безоговорочно высоко оценивается в подавляющем большинстве обобщающих исследований и учебных курсов по истории литературной критики и особенно истории журналистики (прежде всего – созданных в советские годы³). В апологетическом ключе говорится в них и о ранних полемических опытах Белинского, включая его выступления против С.П. Шевырева в середине 1830-х гг. Идеализацией Белинского-полемиста и одновременно очень значительной недооценкой и неточностью трактовки литературно-критической деятельности Шевырева грешат работы не только далекие от нас по времени написания⁴.

 

Вместе с тем справедливости ради надо отметить, что в довольно обширной «литературе вопроса» можно найти высказывания историков литературной критики, явно стремившихся избежать упрощений и однозначности при интерпретации выступлений как Белинского, так и Шевырева⁵. Или, по крайней мере, указавших на недооценку некоторых суждений Шевырева Белинским и позднейшими исследователями, «волею» которых этот «предшественник Белинского» оказался «в тени» и «до сих пор ждет объективного исследования», о чем писал Л.М. Крупчанов в книге «История русской литературной критики XIX века». Хотя и его характеристики наследия обоих критиков не всегда свободны от сложившихся стереотипов⁶.

Сегодня, когда отмечается уже 200-летний юбилей «неистового Виссариона», представляется актуальным еще раз внимательно перечитать эту страницу в истории журнальной полемики с типичным для русской литературной критики переплетением социальных и литературно-эстетических вопросов. Перечитать, опираясь на провозглашенный юбиляром принцип свободы от рабского следования каким-либо авторитетам (соответственно – и авторитету самого Белинского).

Тем более что в опубликованных в последние десятилетия исследованиях творчества Шевырева, включая журнальные статьи, они предстают в ином свете, чем у Белинского и его апологетов⁷. Правда, исследователи Шевырева если и говорят о неприятии Белинским позиции Шевырева по целому ряду принципиальных вопросов, то крайне скупо, не углубляясь в особенности отношений этих критиков в 1830-е гг. В создавшейся ситуации чрезвычайно важно с максимально возможной объективностью подходить к анализу общих программных заявлений и наиболее характерных суждений по частным вопросам, прозвучавших в направленных против Шевырева публикациях Белинского, постоянно сопоставляя оригинальные тексты Шевырева и их интерпретации критиком.

Готовя монографию о Белинском в 1980-х гг., В.Г. Березина, один из крупнейших знатоков его творчества, справедливо переадресовала своему герою его высказывание о А.С. Пушкине как принадлежащем к «вечно живущим и движущимся явлениям, не останавливающимся на той точке, на которой застала их смерть, но продолжающим развиваться в сознании общества». Однако основной смысл освоения новыми поколениями таких «движущихся явлений» определен исследовательницей, с нашей точки зрения, слишком узко. По Березиной, в Белинском «общество на каждом новом уровне и этапе своего развития ищет и находит близкое, созвучное себе»⁸. Думается, однако, что задачи общества и ученых на каждом таком этапе шире: стремиться к наиболее адекватному, объективному и целостному восприятию Белинского как «движущегося явления», пониманию его внутренней многосложности и особенности его места в общем социокультурном процессе, используя весь накопленный к этому времени багаж знаний.

На нынешнем этапе развития общества и науки, думается, пришло время изучать полемическую практику Белинского (как и других выдающихся журналистов) с учетом сегодняшних представлений о принципах словесной коммуникации, коммуникативной природе и назначении журналистики и, подчеркнем, ее диалоговом потенциале. В этом отношении исключительно значимы размышления современных ученых о «режиме диалога» как важнейшем признаке демократического общества и демократической журналистики. Причем «диалог» здесь понимается в широком значении – «это такое речевое общение с использованием всего многообразия средств <…>, в ходе и результате которого возникают удовлетворяющие всех результаты, т.е. “разговоры с договоренностью”, а не просто обмен идеями, репликами, высказываниями, колкостями»⁹. Такое общение включает в себя спор, дискуссию, полемику, но обязательно с целью критической проверки одновременно, «на равных» как «чужой», так и «своей» позиции, а применение эристических техник требует добросовестности в выборе средств. Для конструктивного диалога одинаково неприемлемы и «соглашательство», и «непримиримость», «чистая» полемика, которую вслед за М.М. Бахтиным можно охарактеризовать как «грубую» форму диалога¹⁰.

Все это тем более необходимо учитывать при анализе полемической практики Белинского, которого в историко-журналистских работах традиционно относят к основоположникам демократической журналистики в России. Конечно, нужно иметь в виду, что историки печати используют понятие «журналист-демократ» главным образом в связи с характеристикой только социально-политических и сословных симпатий тех или иных участников журнального процесса. Их же общие мировоззренческие установки, авторские стратегии, реализуемые в ходе полемики как словесного взаимодействия с «другим» (толерантно воспринимаемым «партнером» или подлежащим уничтожению «неприятелем», «противником», «врагом»), по сути, до сих пор не становились предметом анализа в работах по истории журналистики и не увязывались с проблемой демократичности позиции журналистов прошлого. Это касается и изучения творчества Белинского.

В известной мере уход историков отечественной печати от обсуждения этого круга тем относительно середины XIX века объясняется тем, что в исторических условиях того времен постановка вопроса о диалоге в журналистике только едва-едва намечалась. Господствовало, по образному выражению Д.С. Мережковского, «первобытное полуазиатское варварство тогдашней русской полемики»¹¹. И все же в тогдашней периодике существовали противоположные тенденции, пусть часто лишь на уровне декларации о намерениях, нередко выраженных довольно расплывчато, но и их нельзя игнорировать.

Так, в середине 1830-х гг. и в «Телескопе» – журнале, ведущим критиком которого тогда становился Белинский, и в «Московском наблюдателе», в руководстве которым участвовал Шевырев, появлялись реплики в пользу диалога, именно конструктивного диалога. Даже у редактора «Телескопа» Н.И. Надеждина в статье «Европеизм и народность в отношении к русской словесности» (1836) с резкой критикой современных журналов (включая «Московский наблюдатель») промелькнули и негативная оценка «полемических потасовок», и, что особенно интересно для нашей темы, мысль о возможности «союза между разными сословиями, разными классами народа <…> в литературе и чрез литературу»¹². В.П. Андросов же в редактируемом им «Московском наблюдателе» неоднократно писал о пользе серьезных «ученых споров» и недопустимости неуважительных «выходок» критиков- «истребителей» против коллег-журналистов и, главное, о важности объединения усилий участников журнального процесса, чтобы «подвигать словесностью нравственный успех общества и противодействовать духу промышленности, духу безвкусия и духу междоусобия»¹³.

Так что стремление рассмотреть полемические выступления молодого Белинского против Шевырева в связи с проблемой диалоговых возможностей журналистики совершенно закономерна. Особенно целесообразен такой подход как раз к полемике середины 1830-х гг., когда журналистская биография Белинского только начиналась и он был достаточно свободен в выборе авторской стратегии, в том числе и в полемике с Шевыревым. Ведь в их отношениях еще не накопился груз разного рода негативных оценок, упреков и обвинений (и здесь не столь важно: справедливых или нет, вызвавших ответ критикуемого или им проигнорированных). Да и позиции критиков по многим вопросам тогда, как будет показано ниже, в действительности не так сильно расходились, т.е. сохранялись возможности для конструктивного диалога.

Ответ на вопрос, какую манеру полемики и почему предпочел Белинский, в те годы стремительно обретавший влияние в русском журнальном мире, очевидно, приблизит нас к пониманию выбора линии развития отечественной журналистики как пространства для социокультурного диалога или, напротив, для непримиримой борьбы. Разумеется, такой выбор зависел от многих факторов, не только от личных предпочтений журналистов. Однако в данной статье представляется целесообразным основное внимание уделить именно им, причем ограничиться анализом публикаций 1834-1835 гг. Поскольку реализация Белинским полемической стратегии в получивших наиболее широкий резонанс статьях 1836 г. «Ничто о ничем, или Отчет г. издателю “Телескопа” за последнее полугодие (1835) русской литературы» и «О критике и литературных мнениях “Московского наблюдателя”» требует специального рассмотрения.

Интересно, что первый публичный отзыв Белинского о Шевыреве отличался взвешенностью и в целом был позитивным. Он появился в декабре 1834 г. в первой же большой статье начинающего критика «Литературные мечтания», опубликованной в газете «Молва» (приложении к журналу «Телескоп») и прославившейся, среди прочего, раскованным тоном и острокритическим запалом. Белинский кратко указал на многие успехи Шевырева, «с ранних лет выступившего на благородное поприще действования в пользу общую», и одновременно, на слабые стороны его деятельности, к которым критик отнес оригинальную шевыревскую поэзию¹⁴.

Журнал «Московский вестник», «лицо» которого во многом определяли публикации Шевырева, охарактеризован в «Литературных мечтаниях» неоднозначно. Правда, остается неясным, насколько Белинский тогда соотносил удачи и неудачи этого издания с творчеством Шевырева, ведь никто из сотрудников журнала в его статье не назван. Как бы то ни было, показательно, что перечисление главных недостатков издания начиналось с упоминания того, что «в эпоху борьбы и столкновения мыслей и мнений, он [«Московский вестник». – И.П.] вздумал наблюдать дух какой-то умеренности и отчуждения от резкости в суждениях и <…> был тощ рецензиями и полемикою, кои составляют жизнь журнала»¹⁵. Так Белинский сразу позиционировал себя как сторонник очень острой, допускающей «резкости» журнальной полемики, что подтверждал не раз, в частности в статье «Несколько слов о “Современнике”» в апреле 1836 г.¹⁶

В публикациях Шевырева в «Московском вестнике» вполне можно было обнаружить неприемлемый для Белинского «дух какой-то умеренности и отчуждения от резкости в суждениях». Например, в полемическом «Замечании на замечание к. Вяземского о начале русской поэзии» (1827), которое автор «Московского вестника» начал благородным приветствием критических исканий сотрудника конкурирующего издания («Московского телеграфа») и признанием оригинальности выдвинутой им идеи. Среди доводов против мысли Вяземского о желательности иметь сатиру у истоков национального литературного развития, Шевырев привел следующий: «<…> каких же благодетельных последствий ожидать можно от поэзии, если она при начале своем объявит войну жизни и свету <…>?». В данном случае для нас неважно, насколько правомерна такая постановка вопроса о сатире с точки зрения истории и теории литературы – симптоматична антипатия автора к сатирической «войне», использованию «средств отрицательных» в литературе.

Вместе с тем «средства отрицательные», подчеркнем, не исключались Шевыревым вовсе: умеренное обращение к ним признавалось за «критикой здравой» и «не многословной»¹⁷. Так, начиная с участия в «Московском вестнике», Шевырев жестко и настойчиво преследовал «торговое направление»: издания Ф.В. Булгарина, а после появления «Библиотеки для чтения» – и ее редактора и ведущего автора О.И. Сенковского.

На «Литературные мечтания» Белинского Шевырев откликнулся в одной из наиболее значимых публикаций первого номера «Московского наблюдателя» – «О критике вообще и у нас в России» – весьма оперативно, сдержанно и, пожалуй, даже благожелательно. Правда, Шевырев не назвал ни автора оцениваемой статьи, ни ее названия, ни поместившего ее органа, но следивший за периодикой читатель мог догадаться, о ком и о чем шла речь. Ни словом не обмолвившись о данных Белинским ему самому оценках, Шевырев уже в начале своего рассуждения о критике кратко охарактеризовал статью в «Молве» как «одушевленную огнем и свежею мыслию, которую приятно было встретить, особенно после долгой отвычки от мыслящего чтения в журналах». Он признавал, что в ней «многие черты и частные обрисовки <…> выражают мнение самобытное». И хотя важнейший тезис Белинского «Да – у нас нет литературы» Шевырев расценил как «резкий софизм» (вероятно, справедливо уловив в нем и оттенок эпатажности), автор «Московского наблюдателя» посчитал неуместным подробно останавливаться на нем, поторопившись перейти к главному вопросу – о критике¹⁸.

Важно отметить, что такое отношение к программной статье Белинского проявил один из основателей «Московского наблюдателя» – издания, которое не могло не восприниматься как новый (после закрытия «Московского телеграфа» в 1834 г.) конкурент изданий Надеждина. Слишком по многим параметрам новорожденный был близок «Телескопу» и «Молве». И по провозглашаемым широким просветительским задачам (об этом свидетельствует, в частности, статья Шевырева «О критике вообще…»), и по целевой аудитории (несмотря на различия, которые указывались, например, в статье Надеждина «Европеизм и народность…»¹⁹, основной адресат обоих журналов – читатель с достаточно серьезными интеллектуальными запросами), и по составу участников (в большинстве своем они когда-либо сотрудничали в изданиях Надеждина), и по месту выхода. Так что вопрос стоял только о характере конкуренции – мирное честное соревнование при готовности конкурентов к союзническим отношениям ради достижения общих целей и противостояния общим неприятелям или непримиримая вражда с установкой на победу над соперником «любой ценой» и реализующая исключительно конфронтационные стратегии.

Инициаторами развития взаимоотношений двух московских изданий по второму сценарию стали Надеждин и довольно быстро приобретший статус его ближайшего сотрудника Белинский²⁰. К середине 1830-х гг. критик, очевидно, уже довольно ясно осознавал, что он «в мире борец», рожденный «для печатных битв». Соответственно ему был совершенно чужд путь «примирителя», хлопочущего, чтобы в статьях «не было односторонности, пристрастных убеждений, нетерпимости, узости в созерцании и понятиях». Ведь в результате они лишились бы более всего нужного для успеха в журналистике – «закваски, крепости»²¹.

Руководимый такими приоритетами в журналистике, Белинский практически сразу после появления «Московского наблюдателя» увидел в Шевыреве − «исключительном и привилегированном критике» этого издания − журналиста «с дарованием и авторитетом»²², но чуждого ему по духу. Шевырев стал одной из главных его мишеней, причем наряду с представителями совершенно противоположного, «торгового направления». В отношении «наблюдателей» и особенно Шевырева отвергались любые возможности объединения, «партнерства», пусть хотя бы по отдельным вопросам (например, в борьбе против «коммерческой» словесности или в осмыслении особенностей комического в прозе Н.В. Гоголя). Установка на конфронтацию диктовала Белинскому необходимость акцентировать именно разногласия с Шевыревым, пусть с оговорками об «уважении человека» в оппоненте, настаивать на своем праве «преследовать постоянно его образ мыслей, ученый или литературный»²³.

Среди учредителей «Московского наблюдателя» господствовали иные настроения в отношении «Телескопа». Как уже отмечалось, в первой книге на 1836 г. В.П. Андросов в статье «Москва и Петербург» призывал, прежде всего московских журналистов, к совместному противодействию «духу промышленности, духу безвкусия и духу междоусобия»²⁴. Относительно Белинского в редакции даже рассматривалась возможность «переманить» его в «Московский наблюдатель» как чрезвычайно деятельного (в отличие от «наблюдателей», среди которых практически никто по разным причинам не мог и/или не хотел полностью посвятить себя работе в журнале, даже осознавая необходимость в этом²⁵) и перспективного критика. Хотя «наблюдателей» настораживал «неудержимый лай» Белинского²⁶, а вариант его приглашения был в большой мере вынужденным и увязывался с условием «обращать его к умеренности»²⁷, «обуздать», «чтоб выделать из него что-нибудь»²⁸. В любом случае настроя на непримиримую вражду здесь не обнаруживалось.

Примечательно, что Шевырев с первых своих опытов в журналистике почувствовал опасность этой профессии, предрасположенность ее к развитию конфронтационных стратегий. Еще в «Московском вестнике» в 1827 г. Шевырев опубликовал стихотворение «Журналист и злой дух», которое поднимает тему противостояния журналиста искушению «духом вражды», обещающим ему быстрый и легкий успех у публики в обмен на их «договор»:

Журналист

В тебе мне нужды нет; я чужд врагов.

Мой враг есть ложь: что сказано, то свято!

Долой, вражда! долой, корысть!

Мефистофель

Ага! Ты начал расточать угрозы

Своим клиентам, я велю тебя изгрызть

Зубами алчными бранчивой прозы!

Вооружу лукавой остротой

Твоих соперников-собратий;

Не избежишь моих карающих проклятий,

И вместе с громкою толпой

Я оглашу тебя позорным смехом!

Чем будешь отвечать мне?

Журналист

Эхом!

Прощай»²⁹.

Впервые о неприятии литературно-критических суждений Шевырева – правда, пока только некоторых и в довольно мягкой форме – Белинский заявил в небольшой заметке в «Молве» по поводу выхода сборников Н.В. Гоголя «Арабески» и «Миргород», увидевшей свет в мае 1835 г. Оба критических высказывания прозвучали здесь «между прочим», а фамилия Шевырева фигурировала вообще только в одном из них. В этой реплике, помещенной в примечании, «критика» Шевырева в «Московском наблюдателе» на драму Н.В. Кукольника «Скопин-Шуйский» оценивалась как «странная» и требующая специального рассмотрения этого произведения в следующих номерах «Молвы» или «Телескопа». Так Белинский, возможно, вполне сознательно воспроизвел прием «отложенной критики», использованный Шевыревым в статье «О критике вообще…» против него самого. Только Белинский, в отличие от оппонента, действительно вернулся к обещанному разбору в своей основной антишевыревской полемической статье «О критике и литературных мнениях “Московского наблюдателя”», увидевшей свет уже в апреле – мае 1836 г.³⁰

А спустя всего пару недель после цитированной заметки Белинского в том же 1835 г. в двух номерах «Молвы» появилась статья «И мое мнение об игре г. Каратыгина» – программная для Белинского, дебютировавшего в качестве театрального критика. Уже заголовок свидетельствовал о доминировании в ней полемической тенденции, причем главным образом «мнение» Белинского было направлено против театрально-критических суждений Шевырева, высказанных еще два года назад на страницах «Молвы», в которой он тогда сотрудничал.

На ее страницах в 1833 г. развернулся «журнальный турнир», по выражению Белинского, ″pour и contre″ гастролировавших в Москве Каратыгиных. Шевырев в нем защищал «образованный» талант, профессиональные умения знаменитого петербургского трагика В.А. Каратыгина. Вместе с тем Шевырев предложил путь мирного сосуществования театралов из разных сословий и, соответственно, с разным уровнем образования и представлениями о прекрасном – обеспечить деятельность нескольких театров, в каждом из которых «все в своих мнениях будут у себя»³¹. Вариант, пусть довольно спорный с театрально-практической точки зрения, но свидетельствующий о поисках Шевыревым взаимоприемлемых решений преодоления конфронтации, – некий прообраз плюралистического подхода. Высказав свою позицию и вполне корректно ответив на возражения, автор решил отказаться от бессмысленного, с его точки зрения, продолжения дискуссии, по ходу упрекнув своего оппонента, подписывавшегося криптонимом «П. Щ.» (как убедительно показано в работах С.М. Осовцова – Н.И. Надеждина), в упорном сокрытии своего имени.

В 1835 г. Белинский в статье об игре Каратыгина, вновь гастролировавшего в Москве, жестко раскритиковал сценическую манеру артиста, увидев в ней, вслед за Надеждиным, лишь «искусство без чувства», «талант <…> рассчитывать эффекты» и посчитал нужным в ироническом тоне напомнить о полемике 1833 г. и о позиции Шевырева. Суть обвинений Белинского – аристократическая саморепрезентация автора, которая якобы выразилась в его претензиях на монопольное владение истиной и желании видеть в противных ему мнениях только «наветы, недобросовестность и недоброжелательство», особенно если они высказаны анонимно. Аристократическими претензиями объяснялось требование Шевырева «скреплять» критические статьи «подписью имени» автора – осмеянию этого тезиса Белинский уделил особое внимание³².

Обостренное внимание Белинского к данному вопросу было обусловлено, вероятно, и тем, что Шевырев вернулся к нему в заключении к статье 1835 г. «О критике вообще…». Вскрыв в ней субъективистский «произвол» Сенковского-критика, выступающего под маской Тютюнджю-оглу, Шевырев вновь указал на неприемлемость анонимности в критике. Он прямо связывал это с решением принципиальной задачи – «водворение в ней [критике. – И.П.] благородного и приличного тона». Сторонник обязательности полной подписи под публикацией небезосновательно считал, что она повысит ответственность журналиста: «когда Ваше собственное лицо <…> открыто перед публикою и перед автором, которого вы разбираете, тогда Ваше же самолюбие велит Вам быть правдивее, приличнее и умереннее»³³. Кстати, в пользу «именных» публикаций высказывались тогда и другие литераторы. В том числе и на страницах надеждинских изданий – например, М.А. Максимович, мотивировавший это тем, что литература – «дело общественное» и «обезличка» в ней недопустима³⁴.

Однако мишенью для иронии автора «И моего мнения…» стал именно Шевырев, позицию которого по вопросу о «подписи имени» Белинский интерпретировал весьма вольно³⁵ – как аристократическое поклонение «геральдике» и неуважение к противникам без «рода и имени», «плебеям». В результате упрощенная и искаженная в передаче Белинского позиция оказалась легко уязвимой для остроумия ее ниспровергателя. Ему оставалось изречь красивую и в общем (но именно – в общем) бесспорную формулу (кстати, в таком, общем, плане и Шевыревым никогда не подвергавшуюся сомнению): в литературе «важны дела, а не имена»³⁶.

Интересно, что после того как Шевырев той же весной 1835 г. поделился впечатлениями от повторных гастролей Каратыгиных с читателями «Московского наблюдателя», Белинский почти через год в своей главной антишевыревской статье «О критике и литературных мнениях “Московского наблюдателя”» в «Телескопе» решил вернуться к обвинениям, уже озвученным им в «Молве». Правда, теперь он не просто иронизировал по поводу поведения Шевырева в полемике с «упрямым инкогнито», но откровенно заявил, что ему «наездники без щита и герба … как-то ближе»³⁷. Получалось, что для самого Белинского важны не только «дела», но и «имена», но предпочтительны «плебейски» не вписанные в «герольдию».

Сопоставление приведенных высказываний обоих журналистов показывает, что уже при первой серьезной полемической атаке на Шевырева Белинский не смог, а скорее не захотел придерживаться диалоговой стратегии в журналистике. Ведь она предполагает, как минимум, анализ и оценку позиции оппонента в ее реальном масштабе и аргументированное оспаривание действительных высказываний оппонента, а не своего вольного их изложения. Критик позволил себе довольно явную необъективность, произвольность в толковании текстов Шевырева, очевидно, ставя превыше всего не цель продвигаться в поисках истины вперед совместно с оппонентом (в современных работах по риторике эту цель спора часто обозначают как «гносеологическую»), а цель дискредитировать «чужую» и утвердить «свою» позицию и, соответственно, авторитет («аксиологическую» цель). Тем более что Белинский действительно видел тогда в Шевыреве одного из «руководствующих мнениями <…> толпы» журналиста, который «имеет влияние на публику», и признавал, что это и «заставило» его «взяться за перо», чтобы «опровергать» мнения «привилегированного критика “Московского наблюдателя”»³⁸. Такие установки типичны для полемической стратегии конфронтационного типа.

И, надо сказать, выбор такой полемической стратегии был довольно органичен для Белинского с его темпераментом «борца», ради «крепости» статьи, обеспечивающей успех в журналистике, готового пренебречь опасностью появления в ней «односторонности» и «пристрастных убеждений». Верность «неистового Виссариона» сделанному на страницах газеты «Молва» выбору в пользу конфронтационного сценария в полемике со С.П. Шевыревым подтверждается ключевыми выступлениями Белинского в журнале «Телескоп», но их анализ уже выходит за рамки данной статьи.

 

---

1. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1994. Т. 2. С. 51.
2. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. Т. II. М., 1953. С. 124. [Цитируется с сохранением употребленной Белинским формы управления. – И.П.].
3. Как известно, незадолго до Октябрьской революции оценка деятельности Белинского вызвала острую принципиальную полемику, в которой приняли участие крупнейшие критики, публицисты и ученые начала ХХ в. И хотя крайностей и, соответственно, неточностей не избежал практически никто из ее активных участников (отметим в первую очередь Ю. Айхенвальда и П. Сакулина), но надо отметить, что сама попытка еще раз перечитать Белинского, соотнести «памятник» (рукотворный, созданный единомышленниками) и живую фигуру Белинского всегда очень плодотворна. К сожалению, рамки данной статьи не позволяют остановиться на анализе упомянутой дискуссии сколько-нибудь подробно.
4. Так, еще в 1950 г. увидел свет первый том «Очерков по истории русской журналистики и критики», в котором Н.И. Мордовченко посвятил специальный раздел полемике Белинского против Шевырева (Л., С. 362–365). Не всегда точные ее оценки, содержащиеся в этой книге (кстати, и сегодня сохраняющей ценность для изучающих историю отечественной словесности) повторяются, к сожалению, во многих авторитетных учебных изданиях последнего времени, в частности в «Истории литературной критики» (М., 2002. С. 93, 98–100) и «Истории русской журналистики XVIII–XIX веков» (СПб, 2003; переизд. 2005. С. 222–224, 228 и др.).
5. См., напр.: Иванов Ив. История русской критики. Ч. III и IV. СПб, 1900. С. 21–28, 100-101. Среди современных работ можно выделить курс лекций «Русская литературная критика XVIII-XIX веков», изданный В.А. Недзвецким и Г.В. Зыковой (М., 2008).
6. Крупчанов Л.М. История русской литературной критики XIX века. М., 2005. С. 99, 107–112.
7. В связи с нашей темой наиболее значимы следующие статьи и монографии (порядок упоминания хронологический): Питолина Н.В. Пушкинский «Современник» и «Московский наблюдатель» (1835–1837) / Проблемы современного пушкиноведения. Л., 1981. С. 46–57; Мартынов В.А. С.П. Шевырев и русская литературная критика 1820–30-х годов: автореф. дис. … канд. филол. наук. Л., 1988; Маркович В.М. Уроки Шевырева / Шевырев С.П. Об отечественной словесности. М., 2004; Ратников К.В. С.П. Шевырев и русские литераторы XIX века. Челябинск, 2003; он же. С.П. Шевырев в развитии русской науки, литературы и журналистики. Челябинск, 2008; Цветкова Н.В. С.П. Шевырев – критик, историк и теоретик литературы (1830-е годы). Псков, 2008.
8. Березина В.Г. Этюды о Белинском-журналисте и критике. СПб, 1991. С. 3. [перепечатано: Она же. Белинский-журналист (Теория. История. Практика). СПб, 2005. С. 9]. Цитировалась статья Белинского «Русская литература в 1841 году».
9. В применении к теории журналистики эти вопросы наиболее подробно разработаны в монографии Е.П. Прохорова «Журналистика и демократия» (М., 2004). Процитированные нами определения диалога см.: Указ. соч. С. 129-130.
10. М.М. Бахтин, как известно, неоднократно обращался к проблеме диалога. См., напр.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 184–188, 237–280, 357.
11. Мережковский Д.С. В тихом омуте. М., 1991. С. 269.
12. Телескоп. 1836. № 1. С. 12; № 2. С. 217.
13. Московский наблюдатель. 1836. Кн. 2. С. 472, 474; Кн. 1. С. 187.
14. Белинский В.Г. Указ. соч. Т. 1. С. 77-78.
15. Там же. С. 89.
16. Белинский В.Г. Указ. соч. Т. II. С. 183. Ср. в другой публикации иронический выпад критика против «обыкновенных» упреков отечественной журналистики в «бранчивом [так в тексте, по нормам правописания того времени. – И.П.] тоне, духе неуважения, неприличия и недружелюбия» (Там же. С. 204).
17. Шевырев С.П. Об отечественной словесности. М., 2004. С. 57, 58, 59. Примечательно, что П.А. Вяземский оценил в критике «Московского наблюдателя» и, соответственно, Шевырева именно качество полемических приемов: «Особенно критика хороша <…> оружие ее и нападения всегда благородны и добросовестны» (Современник. 1836. Т. 2. С. 289).
18. Там же. С. 86. Возможно, в личном общении реакция Шевырева на выступление Белинского была менее сдержанной, о чем неоднократно упоминали писавшие о полемике Белинского против Шевырева со ссылкой на Н.В. Станкевича (Переписка Н.В. Станкевича. М., 1957. С. 124). Однако фактом публичной полемики и, соответственно, истории журналистики стали только приведенные нами высказывания автора «Московского наблюдателя» о статье Белинского. И уж вовсе ошибочно считать статью Шевырева «разгромной» в отношении «Литературных мечтаний» Белинского, как это прозвучало в недавней статье Е.Ю. Филькиной «Великий трудолюбец» (Шевырев С. П. Науки жрец и правды воин! М., 2009. С. 23).
19. Надеждин Н.И. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С. 111.
20. Справедливости ради надо отметить, что в конце весьма жесткого нелицеприятного разбора вышедшей тогда же, в начале 1836 г., книги Шевырева «История поэзии» Надеждин признавал ее автора «спутником на дороге просвещения и пользы» (Телескоп. 1836. № 4. С. 716). Если исходить из того, что книга в целом характеризовалась как «замечательный факт нашей изящной, но не ученой словесности», произведение «светской риторики», то можно предположить вероятность распространения номинации «спутник» и на Шевырева- журналиста. Если это так, то Надеждин как инициатор и участник конфронтации с «Московским наблюдателем» был не столь последователен и категоричен, как его сотрудник.
21. Белинский В.Г. Указ. соч. Т. ХII. С.76, 88, Т. IХ. С. 635−641. Хотя приведенные характеристики относятся уже к 1840-м годам, они явно перекликаются с цитированными выше высказываниями публициста о «Московском вестнике» в 1834 г. Примечательно также свидетельство В.А. Инсарского, который вспоминал, как ему на вечере у сына книгоиздателя Селивановского рекомендовали Белинского: «издавая “Телескоп”, успел уже со всеми переругаться» (Записки В.А. Инсарского. СПб, 1889. Ч. I-II. C. 10). Очевидно, здесь речь шла как раз о второй половине 1835 г., когда Белинский редактировал «Телескоп» в период отсутствия Надеждина.
22. Белинский В.Г. Указ. соч. Т. II. С. 126.
23. Там же. С. 177.
24. Московский наблюдатель. 1836. Кн. 1. С. 187.
25. Так, в письме Я.М. Неверову от 11 июля 1836 г. Шевырев жаловался на то, что он «слишком занят» в университете, а коллеги по журналу «все ленятся», да и «все благонамеренное у нас лениво», в том числе «Современник», который уже «похудел» (Русский архив. 1909. № 5. С. 91-92). Белинский же не только понимал, что «журнал, так же как искусство и наука, требует всего человека, без раздела», но и готов был реализовать это требование на практике (Белинский В.Г. Полн. собр. соч. Т. II. С. 140).
26. Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн. IV. СПб, 1889. С. 354.
27. Там же. С. 306.
28. Цит. по: Крупчанов Л.М. Указ. соч. С. 113.
29. Шевырев С. П. Стихотворения. Л., 1939. С. 49.
30. Белинский В.Г. Указ. соч. Т. I. С. 173. В упомянутой статье 1836 г., кстати, будет развит и другой, включенный Белинским в основной текст рассматриваемой заметки выпад в адрес Шевырева, хотя без упоминания его фамилии.
31. Молва. 1833. № 53.
32. Белинский В.Г. Указ. соч. Т. I. С. 187, 179, 188, 179 (курсив Белинского).
33. Шевырев С.П. Об отечественной словесности. С. 100.
34. См. об этом: [Наволоцкая Н.И.] От издателя // Библиографическое описание журнала «Телескоп» (1831–1836). Указатель содержания. М., 1985. С. 10.
35. Кстати, сам Белинский тогда тоже не подписывал свои публикации полным именем.
36. Белинский В.Г. Указ. соч. Т. I. С. 179.
37. Белинский В.Г. Указ. соч. Т. II. С. 162.
38. Белинский В.Г. Указ. соч. Т. I. С. 188; Т. II. С 126.