The Evolution of the Aesthetic Theory and Critical Method of V.G. Belinsky
К 200-летию со дня рождения В.Г. Белинского
Житкова Людмила Николаевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы филологического факультета Уральского федерального университета им. первого Президента России Б.Н. Ельцина, chelovekmira@mail.ru
Lyudmila N. Zhitkova
PhD in philology, Associate Professor at the chair of Russian Literature, Faculty of Philology, Ural State University named after the First President of Russia B.N. Eltsin, chelovekmira@mail.ru
Аннотация
В статье прослеживается процесс методологических исканий выдающегося литературного критика XIX века В.Г. Белинского; исследуется вырабатываемые критиком категориальный аппарат и система ценностей, которые напрямую зависят от современного литературного процесса и анализируемых творческих индивидуальностей.
Ключевые слова: литературная критика, В.Г. Белинский, критический метод.
Abstracts
The article deals with the methodological pursuit of V.G. Belinski, an outstanding literary critic of the XIXth century. The author analyzes the categorical apparatus and the system of values developed by the critic which depend on the contemporary literary process and personalities of the writers analyzed by V.G. Belinsky.
Key words: literary criticism, V.G. Belinsky, critical method.
В советском литературоведении В.Г. Белинский представлен как критик революционно-демократического пафоса, неуклонно эволюционировавший к реализму с утилитарно-социологическим оттенком, с чем истинный Белинский не имеет ничего общего.
Начиная с работ Н.Г. Чернышевского, традиционно наиболее ценным признается наследие Белинского 1840 гг., причем весьма тенденциозно отобранное, преимущественно это критика о «натуральной школе» при полном игнорировании всего контекста его творчества.
Эстетическая эволюция Белинского не носила линейного характера, когда каждое новое достижение или открытие в определенной степени обесценивает предыдущие, – это был процесс накопления системных элементов теории.
Важно отметить, что одновременно с восприятием Белинского как критика общественно значимого искусства в XIX в. существовала иная точка зрения на сущность его эстетики.
А.В. Дружинин, например, находил, что творчество Белинского – это целостная система, которая формировалась на протяжении всей его жизни. Дружинин настаивал на том, что сложившиеся к 1840-м гг. на основе идей немецкой философии эстетические принципы художественности были «чтимы» им в «глубине» «поэтического духа» до конца его дней и что только «по временам» он «уклоняется от них», не разрушая однако целостности своей системы1.
В 70–80-е гг. XIX в. критика в лице А.М. Скабичевского, В.В. Чуйко и др., испытывая потребность в преодолении тупиков позитивизма, обратилась именно к опыту Белинского, его эстетизму, хотя это не дало и не могло дать желаемого результата.
Затем Д.С. Мережковский, без каких-либо оговорок определив Белинского как критика-эстетика, критика субъективно-художественной традиции и поставив его на особое место в истории русской эстетической мысли, ввел Белинского в ряд мировых имен, где – Сент Бёв, Лессинг, И. Тэн и др.
Концепция художественности как высшего критерия искусства складывается в эстетике Белинского к концу 1830-х гг. Согласно ей искусство представляется формой воплощения духовного универсализма, выражения истины в ее полноте и объективности, постигаемой гением художника в тайне творческого откровения. Это и есть истинное искусство, искусство высшего типа, собственно «чистое искусство».
В 40-е годы характер литературы менялся – она приобретала значение активно реагирующего на реальную действительность фактора. Н.В. Гоголь считал, что наступило время, когда литература, если она не волнуется вопросами жизни, не интересна читателю. Белинский ощущал это так же глубоко.
Начиная со статей о М.Ю. Лермонтове (1840-1841), критик открывает и развивает идею историзма, обосновывает концепцию историко-литературного процесса, чему уделено особое внимание в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года».
Определяющим параметром литературы нового времени называется критерий содержательности. «Вообще характер нового искусства, – пишет Белинский, – перевес важности содержания над важностью формы»2. Он подтверждает правомерность внимания литературы к общественно-социальным вопросам, волнующим современный прогрессивный мир.
В контексте данной установки логична и постановка вопроса об авторской субъективности, осознанной авторской идее.
Интересно в связи с этим решение вопроса о положительном герое в литературе. Белинский считает, что авторская идея, авторский идеал не могут воплощаться в «зримые» образы, но должны лишь скрыто присутствовать в произведении (образец – Гоголь), что очевидно вступает в противоречие с обозначенными выше критериями.
Как верно отметил Дружинин, и в 1840-е гг. критик остается верным своему эстетизму и вовсе не отказывается от тех подходов и принципов, которые осмыслялись в философские 30-е годы, что подтверждают многие его работы, среди которых – гениальный цикл о Пушкине, и прежде всего 5-я статья, где описан пушкинский творческий мир исключительно как мир, сотворенный гением художника. Тот же философско-эстетический подход гениально использует Белинский в первой статье-рецензии о «Мертвых душах».
Но и в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» обсуждается вопрос о феноменальной природе творческого акта художника. Критик пишет о творческой свободе, «тайнах таланта», загадках творческого процесса. «Никакое направление, – подчеркивает он достаточно категорично, – гроша не стоит без таланта», суть которого составляет вовсе не сознательная мысль, а «инстинкт, темное бессознательное чувство». «Самое направление, – подтверждает он, – должно быть не в голове только, а прежде всего в сердце, а потом уж, пожалуй, и сознательною мыслию…»3.
Следует отметить, что категория таланта – одна из доминантных в работах Белинского во все время его критической деятельности.
Талант ставится им в начало всего: им обусловливается направление творчества и качество творчества. Из работы в работу в 40-е гг. Белинский обсуждает эту проблему, выстраивая типологию талантов, устанавливая их градацию. Она такова: гений – талант – обыкновенный талант (беллетрист, даггеротипист).
«Гений, – пишет Белинский, – есть высочайшее развитие личности <…> тайна гения заключается больше всего в какой-то непосредственной творческой способности вдохновения, похожего на откровение и составляющего тайну личности человека. Гений всегда открывает своими творениями новый, никому до него не известный, никем не подозреваемый мир действительности». Именно здесь – источник вражды толпы к гению, его трагического одиночества. Талант же, в отличие от гения, питается мыслями и идеями гения, и он «не управляет толпою», подобно гению, «а льстит ей». Однако среди талантов есть таланты гениальные и таланты обыкновенные. Уровни гениальных талантов также различны и зависят от их «действительного влияния» на свое время. Гениальный талант отличается от гения объемом содержания своего творчества, которое всегда имеет частный характер и не обладает духовной свободой гения. Обыкновенный же талант – это «сила абстрактная, род капитала», который принадлежит владельцу, но «не одно с ним» – иными словами, в таком таланте нет органики, «естественности», природности, творческой свободы, способности творить «из себя» особый образ мира4.
Замечательно иллюстрирует напряжение методологических поисков Белинского вторая часть статьи «Взгляд на русскую литературу 1847 года», собственно литературно-критическая, где разбираются конкретные произведения современной литературы – роман А.И. Герцена «Кто виноват?» и роман И.А. Гончарова «Обыкновенная история». Их анализ свидетельствует о том, что Белинский, как только представилась первая же возможность (появились действительно выдающиеся художественные произведения в лоне «натуральной школы»), обращается к дорогому ему эстетическому методу. Он испытывает эти произведения на художественность, хочет видеть в них художество, но не реализацию общественно значимой функции, что проявляется и в предпочтении художнически-объективного таланта Гончарова «умному» таланту Герцена, по поводу чего Чернышевский недоумевал, и в описании характеров героев (Бельтова и Адуева), выявлении их художественной противоречивости и нелогичности, как это чувствовал критик, разрушающих целостность произведения. Белинский видит причину художественной эклектичности Герцена в том, что в его творчество вмешивается идеология: это именно умный талант. Проблематика обоих романов человечески близка Белинскому, глубоко волнует его, однако в статье он избегает открытой публицистичности: публицистический план уходит за текст, который в свою очередь содержит некоторые отсылки к подтексту, что легко дешифровалось современным читателем. Например, критику образа Бельтова можно было прочитать как критику героя-дворянина, который автором любим, в то время как на повестке дня уже стоял вопрос о смене культурно-исторических поколений.
Разбор произведений Герцена и Гончарова показывает между тем, что стремление сохранить художественно-эстетический подход в качестве абсолютного критерия не оправдывает себя: очевидно, что в этом случае такой подход не дает исчерпывающего итога, он в определенной мере ограничен. Например, анализируя «Обыкновенную историю», критик использует элитарный для системы Белинского термин «художник», который, однако, не получает в статье развернутой аналитической аргументации.
Из этого следует, видимо, что литература нового времени, выходя в идеологизирующееся пространство культуры, необходимо должна была породить критический дискурс нового типа, иную методологию – или, точнее, методологии. И хотя идеалом Белинского был методологический синтез, по ряду объективных и субъективных причин он не достигнут, что, видимо, и в принципе невозможно.
Эстетико-методологическая теория Белинского предстает, в конечном счете, как сложная динамическая система двух уровней: универсально-эстетического и исторического. На универсальном уровне сформировались категории «искусство», «поэзия», «дух», «художество», «художественность», «гений», «национальность», «истина», «творческий мир», «созерцание», «пафос», «объективность», «всеобщность» и др., на историческом – «содержание», «идейность», «народность», «литература», «публика», «беллетристика» и др. Располагающиеся на универсальном уровне категории – это инструментарий для исследования уникальных феноменов, каков, например, А.С. Пушкин, исторические же категории используются для исследования литературного процесса как такового, его фактов и явлений. Это означает, что система Белинского принципиально диалектична и открыта навстречу меняющейся картине литературной истории.