Authorities and the Press Facing the Accident on Chernobyl Nuclear Station
Гегель Игорь Владимирович
аспирант кафедры периодической печати факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, главное архивное управление города Москвы, ведущий специалист, gegeligor@mail.ru
Igor V. Gegel
PhD student at the chair of print media, Faculty of Journalism, Moscow State University, main archive division of Moscow, leading specialist, gegeligor@mail.ru
Аннотация
В статье проанализированы позиция и действия представителей власти и журналистов печатных СМИ Советского Союза в первые дни и месяцы после техногенной катастрофы на Чернобыльской АЭС. Представлена печать всех уровней – центральная, региональная (республиканская) и местная (районная и многотиражная). Автор затрагивает важную тему специфики работы и поведения журналистов в зонах техногенных катастроф и, как следствие, проблему влияния информации на жизнь людей в пострадавших районах и на мораль общества в целом.
Ключевые слова: Чернобыльская катастрофа, власть, пресса, информация, радиация
Abstracts
A position and actions of representatives of the authority and journalists of printing mass-media of Soviet Union in the first days and months after technogenic accident on the Chernobyl NPP have been analyzed in the article. The press of all levels – central, regional (republican) and local (district and corporative) is presented. The author mentions the important theme of specificity of journalists work and behaviour in zones of technogenic accidents and, as consequence, a problem of influence of the information on a life of people in the suffered areas and on morals of a society as a whole.
Key words: Chernobyl catastrophe, authority, press, information, radioactivity.
С момента катастрофы на Чернобыльской АЭС прошло уже почти четверть века. О ней писали много. Газеты и журналы Советского Союза публиковали информационные заметки и репортажи о сражениях человека с невидимым и коварным врагом – мирным атомом, вышедшим из-под контроля. По радио и телевидению транслировались новостные материалы, посвященные этому событию. Но можем ли мы сегодня с уверенностью сказать, что обладаем полной информацией о том, что там произошло? Никто не даст исчерпывающих ответов на вопросы: «Кто виноват?», «Каково точное количество жертв?», «Кто они – герои Чернобыля?», «Какой ущерб был нанесен нашей стране?», «Почему бывших ликвидаторов последствий аварии на ЧАЭС чиновники всех рангов воспринимали чуть ли не как нахлебников?», «Почему через 25 лет отношение власти по отношению к этим людям практически не изменилось?», «Как проходит реабилитация пострадавших?», «Какова точная площадь зараженных территорий?» и т.д.
Чтобы понять в какой роли выступили власть и пресса в тот период, следует вернуться в 1986 г., в город Припять и проследить, как развивались события 26-27 апреля с ухудшением радиоактивной обстановки, оповещением населения и принятием решения об эвакуации. Об этом в личной беседе вспоминает бывший исполняющий обязанности директора ЧАЭС Юрий Парфеньевич Сараев: «Утром 26 апреля на станцию уже прибыли службы дозиметрического контроля. Стало очевидным, что нужно готовить город к эвакуации – радиационный фон на площадке АЭС был просто запредельным, фантастическим. Даже физики и лучшие ученые страны пребывали в растерянности. Они еще не сталкивались в реальности с такими дозами излучений. В своей книге я уже писал, что на крыше взорванного блока уровень достигал 10 000 рентген/час (естественный фон – 0,02 миллирентген/час). Чтобы было немножко понятно, много это или мало, приведу несложный расчет: накопление в организме человека более 25 рентген автоматически приводило к отстранению работника от дальнейших работ на радиационных объектах, более 100 рентген – к острой лучевой болезни! Следовательно, при 10 000 рентген в час человек получал запредельную дозу уже через 36 секунд! На площадке перед 4-м энергоблоком уровень радиации составлял примерно 800 рентген/час. Это значит, что люди менее чем через две минуты получали уже максимальную дозу облучения.
В Припяти 26 апреля обстановка не была еще критической только благодаря ветру, который дул в противоположную от города сторону. Но мощность экспозиционной дозы гамма-излучения на высоте одного метра от поверхности земли находилась в пределах 14–140 миллирентген/час. Ночью направление ветра изменилось в сторону Припяти. И к 7:00 утра мощность гамма-излучения составляла уже 180–600 миллирентген/час, а в некоторых местах уровень радиации достигал 80 рентген/час! Самое сильное излучение было на выезде из города – на мосту, у стелы с эмблемой Припяти и на станции Янов. Там находился след выброшенного топлива из реактора»1.
Банкротство должностных лиц заключалось в сокрытии информации от жителей города. Продолжали работать школы, детсады. В ЗАГСе проводились свадебные церемонии. Некоторые работники областного МВД стояли на улицах Припяти уже в противогазах и респираторах (припятские милиционеры были без средств защиты), а дети играли в песочницах, катались на велосипедах. Должностные лица преступно скрывали масштаб трагедии, пренебрегая правовыми и этическими соображениями. Работники АЭС, уже знающие уровень радиации, позвонили в штаб Гражданской обороны и спросили: «Почему нет указаний о поведении детей на улице, о необходимости пребывания их в помещении?»2. На что им ответили, что это не их дело и что все решения принимает Москва. Становится понятным, почему молчали все союзные газеты – Центр не давал добро на информацию. Журналисты должны были пойти на подвиг – проинформировать население, тем самым исполнив свой служебный и гражданский долг.
На такую позицию властей и журналистов народ уже через месяц откликнулся анекдотом о двух умерших, вознесшихся на небо после аварии на ЧАЭС. Один другого спрашивает: «Ты откуда и от чего умер? – Я из Чернобыля, а умер от радиации. А ты? – А я из Киева, а умер от “информации”». Люди всегда умеют метко выразить свое отношение к деятельности или бездействию представителей власти и средств массовой информации. Анекдот как нельзя точно охарактеризовал политику Компартии и Министерства здравоохранения СССР, а также представителей журналистских кругов в освещении самой важной проблемы после аварии на Чернобыльской АЭС – радиационной обстановки. Понятно, что они не питали каких-либо иллюзий по поводу безвредности радиоактивных выбросов и загрязнения обширных территорий СССР, у них просто не хватило духу проинформировать советское население из-за страха перед высокими чиновниками. И помогали им в этом весьма активно советские СМИ.
Команду о немедленной эвакуации дал на совещании в припятском горкоме партии председатель правительственной комиссии Борис Евдокимович Щербина. Но медики и руководство Гражданской обороны были категорически против (!?). В городе присутствовали заместители министра здравоохранения СССР Воробьев и Касьяненко. Они больше думали не о том, как спасать людей, а о том, как они будут выглядеть в глазах собственных руководителей: «Когда обсуждались вопросы эвакуации, то выдвигались различные предложения. Было много споров о возможности широкого использования поездов и пароходов. Но, учитывая компактность и мобильность, приняли решение вывозить людей автобусами. Окончательное решение об эвакуации было подписано 27 апреля в 12 часов дня. Оно было бы подписано гораздо раньше, если бы не медики. Они тянули время и подписались последними (!?)»3. Вот так повели себя те, кто по долгу службы должны были в первую очередь думать о безопасности людей. Речь идет, конечно, не о простых врачах. Они-то, как раз, жертвовали своими жизнями, спасая облученных пожарных и станционный персонал на площадке четвертого блока АЭС. Например, врач скорой помощи города Припяти Валентин Петрович Белоконь, увидев вспышку над энергоблоком и черный гриб дыма, немедленно направил свою машину к станции. Он оказывал помощь пострадавшим на месте катастрофы, пока не потерял сознание. Другие медики сражались за каждую жизнь в клиниках Киева и Москвы, получая огромные дозы облучения от своих пациентов. Об этих героях впоследствии узнала вся страна. Но они не могли компенсировать бездействие чиновников в белых халатах, которые взяли на себя право распоряжаться жизнями и здоровьем оказавшихся в зоне катастрофы людей. Это их острословы прозвали «соловьями Чернобыля». Это они на страницах массовой печати городили завалы противоречивых сведений, замешанных на бездумном оптимизме, чем вызвали негодование подавляющего большинства людей, живущих на огромных пространствах, оказавшихся в зоне поражения.
Все начиналось с сообщений от Совета Министров СССР. 1 мая напечатано: «…уровни радиации в районе АЭС и в поселке станции снизились»4.
2 мая: «Радиоактивность на территории АЭС и в поселке электростанции уменьшилась в полтора – два раза»5.
8 мая: «В результате принимаемых мер радиационная обстановка продолжает улучшаться»6. А люди рассуждали: «Если все эти сведения, опубликованные в центральной печати, правдивы, то почему после снижения к началу мая радиационной опасности в несколько раз было принято решение эвакуировать не только город Припять, но и все населенные пункты в радиусе тридцати километров от АЭС?». Это видели и журналисты, но как-то смутно и неопределенно. В номере «Известий» от 8 мая 1986 г. корреспондент заметил, что с улиц Киева исчезли все лотки с мороженым, пирожками и соками. Торговля переместилась в помещения. Почему? Автор тут же поясняет: «Город дождался весеннего дождя. Все ждут, когда его струи смоют с листвы пыль. И не только ту, что мы называем уличной. А пока по рекомендации врачей самым тщательным образом, не экономя воду, поливают улицы, моют все магистрали»7. Одни тонкие намеки! Словно журналисту страшно произнести даже само слово «радиация». Да, ему было страшно, но хорошо, что он вообще коснулся этой темы. Страшно было и его начальству, и чиновникам. Поэтому автор статьи выразил только общие принципы журналистики: «Мы не можем довольствоваться только оптимистической информацией, равно как и той, которая не мобилизует на преодоление трудностей»8. И в этой фразе было в итоге то, чего как раз и не хватало, – освещение реальной обстановки в зоне катастрофы и планов властей и ученых по ликвидации ее последствий.
10 мая в Центральной прессе был опубликован материал о пресс-конференции в Москве по поводу стабилизации ситуации в районе ЧАЭС. Руководители МАГАТЭ рассказывали журналистам о якобы снизившейся радиации с 10–15 миллирентген/час (в момент аварии) до 0,15 миллирентгена/час. И о том, что в ближайшем будущем город Припять станет безопасным городом для проживания.
В тот же день в «Правде» был опубликован материал, в котором председатель Государственного комитета СССР по гидрометеорологии и контролю природной среды Ю.А. Израэль заверил: «Фон несколько повышался, но ни разу – подчеркиваю: ни разу! – уровень радиации не приближался к тем значениям, которые угрожали бы здоровью человека»9. А это уже была дезинформация, так же как и высказывания профессора, доктора медицинских наук В. Голикова, заведующего кафедрой радиационной гигиены Центрального института усовершенствования врачей, опубликованные в «Аргументах и фактах». Он повторил официальные данные о том, что максимальное излучение в районе станции было 10–15 миллирентген /час. Далее он заверил читателей: «Понятно, что многих волнует вопрос о загрязнении предметов одежды и открытых участков кожи людей, живущих в непосредственной близости от станции. Ни в одном из районов Киева, Гомеля и Минска уровни загрязнения, опасные для здоровья, зарегистрированы не были»10.
«Широкие дозиметрические обследования, проведенные в Киевской области и на территории Белоруссии, не показали сколько-нибудь значимого повышения уровня радиации»11. Журналисты не могли не знать, что это или некомпетентность чиновников или ложь, потому что уже из зоны заражения было эвакуировано более ста тысяч человек! А в клиниках страны умирали сотни ликвидаторов!
Своим следующим заявлением в той же газете Голиков озвучил «сенсацию», заверив читателей, что персонал, работающий на станции уже две недели, получил 12 рентген и что все работники оснащены пластиковыми защитными костюмами, которые «обеспечивают полную защиту от ионизирующего излучения и практически исключают заражение кожи. В них можно работать даже на так называемом “радиоактивном срезе”, где дозы радиации во много раз превышают смертельные»12.
Вот как прокомментировал эту информацию бывший и.о. директора ЧАЭС Ю. П. Сараев в своем интервью: «Работники станции в первые месяцы ликвидационных работ получали максимальные годовые нормы в 25 рентген за несколько минут работы на площадке! Людей катастрофически не хватало, т.к. их приходилось слишком часто менять. Это стало одной из важнейших проблем на ЧАЭС. Сотни человек получили смертельные дозы на ликвидации из-за отсутствия элементарных средств защиты и индивидуальных дозиметрических приборов-накопителей»13.
В третьей части своей статьи Голиков продолжает: «Даже в опасной зоне облучению подвергается преимущественно щитовидная железа, заболевания которой хорошо диагностируются и лечатся»14. Когда журналисты это публиковали, то не знать, что это дезинформация, они не могли. Это нарушение принципов журналистики. Они не сами лгали, они публиковали ложь как правду.
В 2001 г., аккурат через 15 лет после взрыва на ЧАЭС, вышел справочник «Спутник чернобыльца». В этом сборнике, составленном на основании официальных государственных документов и мнений ученых, в шестой главе сказано: «Радиация по самой своей природе вредна для жизни. Малые дозы облучения могут “запустить” не до конца еще установленную цепь событий, приводящую к раку или генетическим повреждениям. При больших дозах радиация может разрушать клетки, повреждать ткани органов и явиться причиной скорой гибели организма.
Повреждения, вызываемые большими дозами облучения, обыкновенно проявляются в течение нескольких часов или дней. Раковые заболевания, однако, проявляются спустя много лет после облучения – как правило, не ранее чем через одно-два десятилетия. А врожденные пороки развития и другие наследственные болезни, вызываемые повреждением генетического аппарата, по определению проявляются лишь в следующем или последующих поколениях: это дети, внуки и более отдаленные потомки индивидуума, подвергшегося облучению»15.
Были репортеры, пытавшиеся писать то, что видели: «Тревожный цвет радиационной опасности и надписи “заражено” на такого же колера флажках, воткнутых по сторонам дороги, наглядно убеждают, что выполнение трудной задачи, подсказанной нанесенной на карте обстановкой, воинам нельзя прерывать ни на минуту… Водитель поглядывает на спидометр, прислушивается к гулу двигателей: нельзя допустить, чтобы на этой трассе они подвели…»16. При этом они подчеркивают, что непредвиденная остановка БТРа у Припяти – смертельно опасна. Поэтому она считается крупным ЧП. А ведь предыдущий автор всех уверял, что в зоне нет ни одного места, где бы уровень радиации был опасен: «Даже те, кто решает задачи в самом эпицентре событий, где наибольшая опасность, не получают таких доз радиации, которые угрожали бы их жизни»17. Но были репортеры, которые описывали рыбалку и купание в Днепре. Причем они утверждали, что рыба совершенно чистая, а купание – просто блаженство! Поели вкусной ухи и жареного судака. Да еще посоветовали читателям: «Нас тоже замучили вопросами: можно ли купаться? Ловить рыбу? Можно и надо!..»18. И те и другие репортеры описывали то, что видели сами, в чем лично принимали участие. Но если Горохов и Гусев показывали, в каких тяжелых и опасных условиях трудятся ликвидаторы последствий аварии на ЧАЭС, то Губарев и Одинец своей псевдогеройской бравадой демонстрировали личную беспечность перед лицом глобальной техногенной катастрофы и призывали читателей поступать таким же образом.
Как очевидец вспоминаю встречу в лесу у деревни Блидча, Иванковского района, куда нас эвакуировали, с военнослужащими подразделения химзащиты в комбинезонах и противогазах. Они проводили дозиметрическую разведку. Один из них снял противогаз и спросил меня, кто я и откуда. Я сказал, что из Припяти, а сейчас живу в Блидче. Он приказал мне бежать из леса и больше не ходить сюда. А через пару дней вертолеты стали летать над рекой и делать заборы воды. По деревне ходили дозиметристы, замеряли воду в колодцах, проверяли животных и огороды. Потом запретили всем ходить в лес, купаться и ловить рыбу в реке, пить воду из колодцев и молоко, есть продукты с огорода. А как жить дальше, не объяснили. Помню как хозяйка, в доме которой мы жили, каждый вечер причитала: «А як жити, а? А що ïсти?» [«А как жить, а? А что кушать?» − пер. с укр. – И.Г.]. Но о том, как выживать в подобных условиях, где брать чистые продукты сельскому населению и что делать с продуктами, выращенными на личных огородах, ничего в газетах не писали.
23 июля в «Известиях» после мажорных оптимистических сообщений опять поступает противоречивая информация от заместителя директора Института ядерных исследований АН УССР А.Ф. Линева: «Пыль оседает, поэтому, понятно, на земле уровень радиации несколько выше фона… Скошенную траву просто вывозят из города, чтобы избавиться от дополнительных, хоть и незначительных, следов радиоактивности… А вот от даров леса, считают медики, киевлянам в этом сезоне лучше воздержаться»19. Как же все это должны были понимать люди? А они ничего не понимали, поэтому в своих письмах в редакции и задавали специалистам вопросы, которые их волновали. А после полученных ответов вообще переставали верить и властям, и центральным средствам массовой информации. На некоторые из вопросов в еженедельнике «Аргументы и факты» отвечал заместитель министра здравоохранения БССР, главный санитарный врач А.И. Кондрусев. Ответы, конечно, были лишены всякого здравого смысла, а вот вопросы строились не на пустом месте: «Учительница: Наш город находится в 29 километрах от ЧАЭС. Но у нас в поселке не было ни одной комиссии, которая бы на должном уровне обследовала и проинформировала нас… В пионерлагерь к детям приезжают родители, их за оградой встречают дозиметристы. Когда родители привезли одежду из Комарина и был проведен ее контроль, часть была взята на захоронение. Говорят, наши дети заразились настолько, что не хватало прибора, чтобы показать уровень радиации… Акушерка: Как же мы жить будем без продуктов, которые у нас нельзя есть?.. Учительница: Мы знаем людей, которые с высокой дозой радиации лежат в больнице…»20. Главный врач через газету несет околесицу – дети все здоровы, есть можно только клубнику, а это продукт питания, а в больнице все лежат с ОРЗ.
Приведу несколько примеров публикаций из региональной прессы. По поводу конкретно радиационной обстановки их было не очень много. Некоторые из них достойны рассмотрения. Первая статья появилась 9 мая в «Рабочей газете». Этот печатный орган вообще был гораздо активнее, чем «Правда Украины». Наверное поэтому именно на страницах «Рабочей газеты» выступил министр здравоохранения УССР А.Е. Романенко. В его комментировании обстановки кроется масса противоречий. С одной стороны, чиновник заявил, что уровень радиации постепенно падает и находится в пределах даже международных норм(?). С другой, Романенко советует жителям Киева каждый день мыть голову, проводить влажную уборку квартир. А детям – поменьше находиться на улице: «Понятно, что в режиме полного отсутствия пребывания на воздухе детям жить не очень нравится. Да это и не нужно – им хочется на воздух, на природу. И пусть гуляют. Но не как обычно в хорошую погоду, с утра до вечера, а час-другой, и не гоняют мяч на пыльных площадках»21. Важно отметить, что в ответ на такие откровения посыпались возмущенные письма читателей в редакции. Только о них мы узнали уже через много лет. А тогда ответом в прессе было глухое молчание.
14 мая появилась еще одна статья, в которой председатель Киевского облисполкома И.С. Плющ успокаивал своих читателей: «13 мая в хозяйствах области надоили 3 620 тонн молока – на 120 тонн больше, чем в прошлом году. С начала этого месяца мы сдали государству больше четырех тысяч тонн ранних овощей»22. Корреспондент спросил Плюща о том, нет ли опасности, что эти продукты заражены? На что тот бодро отрапортовал: «Это исключено. Радиационный контроль окружающей среды установлен на всей территории области. Сегодня уровень радиации не представляет опасности даже внутри 30-километровой зоны…»23.
В «Правде Украины» 16 мая вице-президент Академии медицинских наук СССР Л.А. Ильин сообщает противоположную информацию о том, что в 30-километровой зоне радиационная обстановка пока опасна24. Кому должны были верить люди? В следующих публикациях вообще неразбериха. Одни и те же специалисты советовали не открывать окна, не купаться в водоемах, не употреблять в пищу молоко и продукты животного происхождения. Затем они же писали, что детям в областях вокруг Чернобыльской зоны рекомендуется больше есть молочных продуктов, мяса и яиц. Еще советовали детям купаться в реках и озерах и чаще проветривать помещения25.
Некоторые специалисты пытались своим оптимизмом поддержать людей, попавших в беду. Но их «добрые намерения» не встречали нужного одобрения у пострадавших. У населения доверие к ним, да и к газетам, таяло день ото дня.
И все-таки местная печать была честнее центральной и региональной. Она не писала много больших, глупых и противоречивых статей. Зато в той небольшой информации, которую она предлагала своим читателям, появлялись дельные и нужные советы. «Маленькая пресса» находилась в тех же обстоятельствах, что и все эвакуированные.
В «Прапоре перемоги» главный санитарный врач района В. Шпаковский опубликовал несколько рекомендаций, которых следовало придерживаться людям в пострадавших от радиации районах: «Важно максимально уменьшить проветривание служебных и жилых помещений, окна и форточки держать закрытыми. Возле входа в квартиру необходимо постелить влажный коврик и основательно вытирать обувь. Верхнюю одежду, очищенную смоченной в воде щеткой, и обувь нужно оставлять в прихожей… Необходимо максимально сократить пребывание детей и беременных женщин на улице, так как в помещении уровень радиации ниже, чем снаружи… Во время дождя категорически запрещается прятаться под деревьями. Запрещается также купание в открытых водоемах, пребывание на пляжах… Из свежего молока, после радиационного контроля, рекомендуется изготавливать творог… Молочную сыворотку, которая получается во время изготовления творога, употреблять в пищу людям и животным нельзя» [пер. с укр. – И.Г.]26. Комментарии здесь излишни. Врач выполнял свой долг перед людьми. А газета напечатала честный и откровенный материал.
В «Трибуне энергетика» практически никаких рекомендаций не печаталось, потому что эта многотиражка – орган ЧАЭС, а не районка. Ее материалы были больше рассчитаны для работников станции и ликвидаторов, а не для гражданского населения. Единственное, что было опубликовано на ее страницах 21 октября, – это перепечатанное из региональной газеты интервью с министром здравоохранения УССР А.Ю. Романенко. На вопросы журналиста о долгосрочном воздействии радиации на человеческий организм, министр уклончиво заметил, что наука пока не знает точных ответов, еще далеко не все изучено по этой проблеме: «В Центре мы проводим более тщательные исследования. Они дают возможность определить иммунный статус детского организма сегодня, завтра, послезавтра, предусмотреть развитие маленького, а потом и взрослого организма в будущем»27.
Только в 1990 г. Верховный Совет СССР признал, что некоторые журналисты и официальные представители власти своей дезинформацией нанесли большой ущерб гражданам, подвергшимся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС. Впервые авария на ЧАЭС в официальных правительственных документах была названа глобальной катастрофой. Вот выдержка из постановления Верховного Совета СССР № 1452-1 от 25 апреля 1990 г.: «…Верховный Совет подчеркивает, что меры, принимаемые для ликвидации последствий аварии, оказались недостаточными. В районах, подвергшихся радиоактивному загрязнению, сложилась крайне напряженная социально-политическая ситуация, обусловленная противоречиями в рекомендациях ученых и специалистов по проблемам радиационной безопасности, промедлением в принятии необходимых мер и в итоге потерей частью населения доверия к местным и центральным органам власти… Жители пострадавших районов не обеспечены в полном объеме чистыми продуктами питания… Неудовлетворительно решаются вопросы оздоровления населения, особенно детей… Сложившееся положение является следствием неправильной оценки на всех уровнях государственного управления масштабов и последствий аварии на Чернобыльской АЭС как поистине глобальной катастрофы, слабой координации действий, неоправданной монополизации исследований и засекречивания сведений о радиационной обстановке, особенно в 1986 г., недостаточной информированности населения, а также отсутствия полномочного государственного органа, ответственного за проведение мер по защите населения от последствий аварии на Чернобыльской АЭС»28.
Этот документ официально подтверждает замалчивание в прессе данных по радиационной обстановке и распространение заведомо ложной информации о реальном уровне радиации в 30-километровой зоне и за ее пределами в 1986 г., что, в свою очередь, вызвало недоверие у населения пострадавших районов к представителям власти и СМИ.
Характерными особенностями взаимодействия официальных структур с населением в чрезвычайных обстоятельствах являются, по наблюдениям одного из ведущих отечественных специалистов в области психологии катастроф, д. психол. н. А.У. Хараша, являются следующие:
Работая в составе экспертных групп по оценке психологических и гуманитарных последствий крупных катастроф, экологических кризисов и вооруженных действий, в том числе в регионах радиоактивного заражения на Украине и в Белоруссии, местах проживания вынужденных переселенцев, в зоне Юго-Осетинского конфликта и других, исследователь заметил, что информационные и интерактивные стратегии власти, используемые в экстремальных обстоятельствах, «могут служить ничуть не менее травмирующим фактором, чем сама по себе природная или техногенная угроза»29. Это обусловлено тем обстоятельством, что «органы управления в оценке риска в экстремальной ситуации ориентированы, как правило, на интересы ведомств, фирм и государственных институтов, тогда как население руководствуется восприятием реальности»30. Свою задачу официальные структуры понимают как «успокоение» населения, а не решение проблемы, вызывающей тревогу. Отсюда замалчивание, искажение фактов, призывы сохранять спокойствие ради блага страны в целом. «Примером, – пишет А.У. Хараш, – могут служить эксперты Минздрава, неуклонно проводившие в зоне чернобыльской катастрофы “успокоительную” пропаганду, но питавшиеся при этом исключительно привезенными с собой продуктами и оставлявшие в зоне одежду, которую они там носили»31.
Почему надо обращаться к данной теме? – прошло и 10, и 15, и 20 лет. Скоро будет уже четверть века с момента катастрофы на ЧАЭС. Должны стать ясны последствия. Нужно понять, как в экстремальных ситуациях проявляются объективные законы материальных и духовных феноменов жизнедеятельности общества, как действуют социальные структуры, профессиональные сообщества и конкретные люди.
Актуальность данной темы состоит в том, что необходимо осознать технологическую катастрофу как перманентное состояние среды обитания. Люди вынуждены проживать на загрязненных территориях, рожать детей, которые тоже будут расти и жить на этих же территориях, вести сельское хозяйство с применением специальных дорогостоящих технологий.
Важность исследования – в выявлении основных субъектов поведения общества: сначала были первые жертвы и пострадавшие, герои – пожарники и эксплуатационники, потом были ликвидаторы, власть и пресса. Все они выступили социосилами в противостоянии экологической катастрофе. Сегодня, когда концентрация опасных энергетических объектов на Земле достигла немыслимых пределов, очень остро встала проблема готовности общества, власти и прессы к подобным катастрофам. Также ухудшение среды обитания человека под влиянием техногенных факторов обусловило повышение внимания к социальным механизмам взаимосвязи общества и природы. И еще важно понять, усвоен ли урок Чернобыля?
Ясно пока только с радиацией: известен период полураспада радиоактивных элементов – от нескольких суток до сорока тысяч лет, известно негативное и разрушающее воздействие радиации на клетки и гены живых организмов, усовершенствованы системы защиты на АЭС, модернизирован тип реактора РБМК-1000.
С информацией сохраняется неопределенность: известно только, что Чернобыль – глобальная катастрофа. Известно также, что наша планета обладает способностью регенерироваться после ущерба, который причинят ей человечество. Это как хвост у ящерицы, который та сбрасывает в случае опасности и который снова отрастает через некоторое время. Вот только в случае с Чернобылем процесс регенерации дал сбой. Ученые не сомневаются, что через десятки тысяч лет зараженные территории вновь будут пригодны для проживания. Радиация нейтрализуется. Но никто не может сказать, как будет выглядеть эта территория после многочисленных генетических метаморфоз и мутаций, не станет ли эта территория неким конандойловским «затерянным миром». И до сих пор неизвестно, что происходило в зоне катастрофы в течение многих месяцев, как был решен вопрос с расселением огромного количества эвакуированных, сколько человек принимало участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции и кто эти люди: военные, строители, инженеры, ученые. Неизвестно точное число жертв катастрофы – одни СМИ говорят о сотнях тысяч, другие о миллионах, а некоторые приводят цифру – десятки миллионов. Жертвы это не только те, кто погиб в момент самой аварии, но и те, кто умер позже от болезней, связанных с воздействием радиации, и умирает до сих пор. Жертвы и те, кто стал инвалидом, у кого родились дети-инвалиды вследствие катастрофы. Жертвами можно назвать людей, лишившихся навсегда своей малой Родины, и тех, которые так и не получили жилья от государства и превратились в беженцев в собственной стране. Никогда в наших СМИ не упоминалось о тех людях, которые ко всему прочему еще получили и огромный моральный ущерб, психическую травму. В момент катастрофы и власть, и пресса не выполнили своих функций.
Неизвестно, как отразилась чернобыльская трагедия на морали общества, на средствах массовой информации, на власти. Можно только сделать выводы о том, как проявили себя власть, пресса, телевидение и радио в отношении катастрофы на ЧАЭС:
Репортажи и очерки, которые были основой основ работы журналистов и во время Великой Отечественной войны, и в эпоху индустриализации стали никчемными и бесполезными, т.к. в условиях перманентной техногенной катастрофы эмоциональные, переходящие в пафосные материалы не давали людям практических советов о том, как минимизировать воздействие радиации и сохранить свое здоровье.
Официальные «сухие» новостные заметки и вовсе дезинформировали население страны. Центральная и региональная печать публиковала массу неточных и противоречивых сведений. Лишь в местных газетах присутствовали советы врачей о правилах гигиены и поведения в районах, подвергшихся радиационному заражению. Что касается оценки масштабов самой катастрофы, она была занижена в разы вследствие засекречивания сведений властными структурами и в силу существования строгой цензуры в средствах массовой информации.
Людям в тот момент, особенно тем, кто находился непосредственно в зоне бедствия, были необходимы практические советы специалистов и врачей, информация от представителей власти о том, где и как можно получить одежду, продукты питания из чистых районов и иную социальную помощь. Но вот такой информации как раз и не было.
Информация, которая не созидает, не организует, не структурирует, не поддерживает – без последствий не проходит. Она разваливает, дезорганизует, деструктурирует, сеет панику, приводит к отчаянию. Пресса становится хаотизирующей ситуацию силой, а не средством для консолидации общества. Период полураспада такой информации не известен. Она накапливается, лишает прессу ее социальной функции, а журналиста его творческого потенциала. Отсюда неизбежность постчернобыльского синдрома и для людей лично, и для власти и для прессы.