Juvenile Justice as a TV Social Concept
Бережная Марина Александровна
доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой телерадиожурналистики факультета журналистики Санкт-Петербургского государственного университета, marinaberezhnaya@mail.ru
Агапитова Светлана Юрьевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры телерадиожурналистики факультета журналистики Санкт-Петербургского государственного университета, уполномоченный по правам ребенка в Санкт-Петербурге, aysvetlana@mail.ru
Marina A. Berezhnaya
PhD in philology, professor at the chair of TV and radio journalism, Faculty of Journalism, Saint-Petersburg State University, marinaberezhnaya@mail.ru
Svietlana U. Agapitova
PhD in philology, associate professor at the chair of TV and radio journalism, Faculty of Journalism, Saint-Petersburg State University, ombudsman for children in Saint-Petersburg, aysvetlana@mail.ru
Аннотация
Телевидение формирует в общественном сознании социальный концепт «ювенальная юстиция», имеющий негативную антирусскую, антисемейную коннотацию, которая не связана с преодолением проблемы домашнего насилия. Подмене «угрозы» способствует выбор конфликтных ситуаций, которые освещает ТВ, реальная практика органов опеки, продвижение патриархальных взглядов на отношения в семье.
Ключевые слова: ювенальная юстиция, социальная проблематика, домашнее насилие, телевидение, органы опеки.
Abstracts
In the mass consciousness TV creates a social concept of “juvenile justice” with negative, anti-Russian and anti-family connotations. This concept has nothing to do with the attempts to solve the problem of domestic violence. The choice of conflict situations for TV coverage, the functioning of social services, promotion of orthodox family values create a substitute of the threat.
Key words: juvenile justice, social items, domestic violence, television, social services.
В силу своих природных коммуникативных возможностей и особого места в системе современных медиа ТВ играет исключительную роль в процессе осознания социальным проблем обществом. Неся людям знания о социальной реальности, телевизионная журналистика функционирует на уровне обобщений, приходя от конкретного, частного, индивидуального к общему, социальному. В современной практике осознание индивидуальных проблем как общих для социума или группы оказывается тесно связанным с феноменом конструирования проблемы, который проявляется как на уровне освещения событий, так и в дальнейшем публицистическом дискурсе. В процессе освещения конкретных ситуаций и их дальнейшей трактовки происходит формирование социальных концептов, которые соединяют понятие с фактами и явлениями действительности и закрепляются за ними в качестве постоянного образа-определения, по сути таковыми не являясь. Концепт возникает как сращение смысла и чувственного восприятия, внутреннего образа. По версии В.А. Лукова именно концепты составляют основу тезауруса – особой форму субъектной организации гуманитарного знания1. В отличие от стереотипа, который упрощает представление о феномене, выдавая часть за целое, концепт вбирает в себя пограничные, а иногда и просто иные явления и проблемы, давая им единое определение. Например, концепт «здоровый образ жизни», традиционно состоящий из «не пить, не курить, заниматься спортом, правильно питаться», разрастается до «правильно одеваться, отдыхать, выбирать вещи, трудно, дорого, престижно» и т.д. А концепт «семейные ценности», помимо «любовь, взаимопонимание, дети», вбирает в себя « традиционный уклад, обеспеченность», а в последнее время и «православный уклад».
Как указывает Д.Г. Антонова, « концепт неразрывно связан с коллективным культурным опытом, с контекстом как ценностным многомерным явлением, аккумулирующим основные культурные коды, принятые в современном информационном пространстве»2. При этом исследователи отмечают соотнесенность концепта с обыденным сознанием, с «наивной картиной мира», в противовес научной.
Соотнесенность обыденной жизни человека с жизнью социума, возможность сопоставления индивидуальных ситуаций и социальных реалий в формах, которые предоставляет своим зрителям телевидение, способствуют тому, что персонифицированный опыт экстраполируется в общее социальное знание. Специфика коммуникации, особенности телевизионного «языка» могут сделать этот процесс естественным и незаметным для аудитории, особенно в сфере, связанной с повседневной жизнью, в которую сегодня прочно встроено телевидение. Т.З. Адамьянц отмечает, что в телевизионной форме любая мысль, даже нечеткая, становится вещественной и чаще всего кажется автору очень значительной3. Современное телевидение активно использует все новые выразительные ресурсы, чтобы удержать внимание зрителей. Информация становится проще, ярче, динамичнее, разнообразнее, но именно поэтому не способствует аналитическому восприятию сообщений, которое так необходимо для понимания сути любой социальной проблемы. Телевидение способно создавать информационный фон, способствующий формированию эмоционального отношения к явлениям и событиям, – тревоги, успокоенности, агрессии, терпимости, энтузиазма, растерянности и т.п. Повторяемость и визуализация информации создает также некий фильтр восприятия окружающей действительности, который вычленяет явления и события окружающей жизни, делая их, таким образом, наиболее значимыми, заставляя обдумывать их («повестка дня»), а также придает этим явлениям дополнительные смыслы, те, которые, возможно, сам человек не придал бы происходящему.
Ювенальная юстиция как устойчивое юридическое понятие возникло в XIX веке и получило практическую реализацию в США в 1899 г., когда в Чикаго появился первый детский суд. Со временем идея специализированного судебного производства для несовершеннолетних трансформировалась в понятие «ювенальной системы», которая включает в себя различные учреждения, в компетенцию которых входят вопросы детства. Такая система существует во многих странах мира. В России она имела место в начале XX века. Сегодня специалисты настаивают на необходимости систематизации и выделения из разных областей права ювенального аспекта. Это обусловлено сложными проблемами, с которыми сталкивается и мировое сообщество, и российское общество, и отдельные семьи. «Эти проблемы, оставшись без внимания, могут привести к развалу, гибели культурного потенциала общества»4.
В современной России происходит экспериментальное внедрение ювенальных технологий в судебную практику. С 2001 г. в Ростовской области появились первые ювенальные суды, введена специализация судей, а помощник судьи был наделен полномочиями социального работника. В августе 2009 г. при Совете судей Российской Федерации была создана рабочая группа по созданию, внедрению и развитию механизмов ювенальной юстиции в системе правосудия. Объективно: ювенальная юстиция ? это раздел юриспруденции, который связан с делами несовершеннолетних. При этом данный раздел включает в себя профилактику преступлений несовершеннолетних и преступлений в отношении несовершеннолетних, т.е. в компетенцию системы входит безопасность детей и подростков, а также защита их прав.
Формирование концепта «ювенальная юстиция» в телевизионном дискурсе происходило в иной, отнюдь не юридической плоскости, в силу ряда причин. А.А. Пронин отмечает, что «одним из наиболее устойчивых мифов, унаследованных от советского прошлого, является убеждение в том, что дети – это единственный привилегированный класс в нашем обществе. Следствием этого стало распространение представления о том, что «случаи жестокого обращения с детьми встречаются редко и связаны с психическим заболеванием или алкоголизмом родителей, их нравственной неразвитостью или моральной дефектностью, а не с тем подчиненным, зависимым от взрослых, положением в обществе, которое они занимали ранее и занимают в настоящее время»5. В отечественной практике не существует точного юридического определения степени безопасности ребенка, в общественном сознании отсутствует признание за ребенком каких-то особых прав, и практика применения ювенальных технологий вступила в противоречие с традиционными представлениями о правах родителей и семьи. Кроме того, драматичность и эмоциональность конфликтных ситуаций, которые освещало ТВ, меняли первоначальные смыслы и наделяли понятие «ювенальная юстиция» совсем другим содержанием.
Основой создания телевизионного концепта является новостной контент: выбор событий, их частотность в телеэфире, характер их освещения, развитие истории, ее продолжительность в выпусках новостей, герои сюжетов – все это формирует представление о проблемах, составляет «повестку дня» и является базой для дальнейших общественных дискуссий и решений.
Исследование проводилось на основании выборки из архива новостных сюжетов на официальном сайте «Первого канала» (1 tv . ru ) по поисковым словам «ювенальная юстиция», «социальные службы», «домашнее насилие», «семейное насилие». Полученная выборка, хотя и не включает абсолютно все материалы интересующей нас тематики, однако позволяет продемонстрировать тенденции дискурса ювенальной юстиции и проследить, под влиянием каких событий и трактовок формируется концепт.
Год |
Всего сюжетов |
Случаи насилия в России |
Неэффективность работы социальных служб в России |
Случаи насилия за рубежом |
Неэффективность работы социальных служб за рубежом |
Поиск решений, позитивные примеры |
2009 |
3 8 |
24 |
10 |
2 |
0 |
4 |
2010 |
73 |
16 |
12 |
7 |
32 |
6 |
2011 |
25 |
4 |
3 |
1 |
11 |
6 |
В течение 2009 г. внимание было сосредоточено на событиях насилия в отношении детей в российских семьях; конфликты в межнациональных семьях не привлекали внимание, журналисты отмечали неэффективную работу социальных служб и иногда показывали позитивные примеры, а также демонстрировали поиск законодательных выходов из проблемы домашнего насилия. Весной 2009 г. после громкого случая в семье Агеевых СМИ хором обвиняли в халатности органы опеки, которые не контролировали судьбу усыновленных детей. В этот период незащищенность детей в семье еще воспринималась как угроза, и, несмотря на то, что семья громко протестовала и отстаивала свои права на детей, дискурс осуждения нерадивых родителей, ответственности государства за положение детей в семье был очевиден. В 2010 г. количество сюжетов возросло, при этом огромное внимание привлекли события насилия в отношении приемных детей за рубежом и вмешательство зарубежных социальных работников в дела межнациональных семей. В этом смысле показательна история семьи Рантала, которая получила при освещении очевидный патриотический ракурс: финские социальные службы забрали мальчика в приют после того, как он пожаловался учительнице, что «мама его шлепнула и пригрозила увезти в Россию». Указанный повод тиражировался в каждой публикации, что позволило представить ситуацию как российско-финское противостояние и вывести событие на международный уровень. При этом за скобками осталась история несостоявшегося развода родителей, злоупотребление отца алкоголем, несдержанность матери, семейные скандалы, а также алгоритм действий социальных служб Финляндии в подобных случаях ? независимо от того, какая это семья: финская, русская или арабская. Именно эта история в c колыхнула общественность и вызвала протесты против введения в России ювенальной юстиции. Деятельность российской социальной системы освещалась приблизительно на прежнем уровне, и количество позитивных сюжетов увеличилось незначительно. В ходе освещения европейского опыта стало меняться понятие об угрозе: от опасения за жизнь и здоровье детей – к опасению вмешательства государства в дела семьи, нарушения прав родителей. В 2011 г. внимание к проблеме ослабло, хотя она не была решена: накопленный событийный материал сдвинулся в проблемное поле, вышел на уровень общественного обсуждения, стал темой дискуссий в программах «Перекресток», «Пусть говорят», «ЖКХ». В обсуждаемых историях в продолжение новостного дискурса семья неизменно противопоставляется органам опеки и попечительства, а обвинения в отсутствии помощи семье со стороны государства сопровождаются уверенностью, что государство, оказывая помощь, не должно вмешиваться в действия родителей.
Обращают на себя внимание внутренние противоречия сформированного концепта. «Ювенальная юстиция» устойчиво ассоциируется в России с практикой «отъема» детей социальными службами, а также с западными ценностями, разрушением семьи, вмешательством государства в частную жизнь, дискриминацией русских в смешанных браках и т.д. С одной стороны, ежегодно в России около 2 млн детей в возрасте до 14 лет испытывают побои родителей, для многих жертв это заканчивается смертью, более 50 тысяч детей в течение года убегают из дома, спасаясь от семейного насилия6. С другой стороны, большинство случаев вмешательства социальных служб в жизнь семьи освещается в СМИ как нарушение прав родителей. Парадоксальность ситуации в том, что проблемный дискурс разворачивается в параллельных плоскостях и по поводу понятия, имеющего разную трактовку, и при этом не имеющего прямого отношения к реальной проблеме. С одной стороны, имеет место осуждение действий европейских органов опеки.
«В последние две недели снова активно обсуждаются очередные конфликты вокруг отказов европейских органов опеки вернуть детей матерям из России. Все истории совершенно разные, но общее в них одно ? так называемая европейская ювенальная юстиция, которая занимается проблемами детей, считает нашу страну страной третьего сорта, а полная бесправность наших граждан в Европе только облегчает задачу оставить детей под опекой еврогуманистов»7.
С другой стороны, представлен событийный рад, описывающий случаи жестокого насилия в российских семьях, и осуждение бездействия милиции и органов опеки.
«Мать ремнем забила до смерти своего трехлетнего сына. Позже сотрудникам милиции она объяснила: “Дима слишком много капризничал”. В синхроне: Марина Чернова, начальник ОПДН отдела милиции 3 УВД по г. Кемерово: “Она сказала: “Ребенок меня не понимает, я с ним разговаривала, у меня закончилось терпение, и я его избила”. Там такие телесные повреждения ? просто ужасные. Смотреть на это без слез невозможно, честно вам скажу»8.
Тема телесного наказания детей периодически возникает в материалах о домашнем насилии, но крайне редко обсуждается как допустимый метод семейного воспитания. Интересно, что дискуссия на данную тему возникла в новостном эфире «Первого канала» лишь после сюжета о том, что в детском садике Майкопа воспитательница била детей (26.09.2011). Сюжеты, посвященные последствиям рукоприкладства родителей, такого развития не получали. Позиции в дискуссии отразили характерный православно-патриархальный подход к семейной проблематике: если психолог утверждал, что родительская агрессия может породить только агрессию, то священник настаивал, что наказание детей – вынужденная мера, и без нее не обойтись. Охранительная политика в отношении прав родителей проявляется в событийной повестке дня под видом охраны прав семьи.
Анализ содержания новостных материалов и ток-шоу крупнейшего федерального канала за период с 2009 по 2011 гг. позволяет отметить, что для освещения событий насилия в отношении детей характерно следующее:
Последствия такого подхода к сложнейшей проблеме – безопасности детей в семьях – отмечают социальные службы. Концепт, формируемый телеэкраном, зеркально отражается в обыденной реальности. В аппарате Уполномоченного по правам ребенка в Санкт-Петербурге накоплено немало примеров, когда родители не считают вмешательство органов опеки оказанием помощи и воспринимают действия социальных работников как покушение на семью.
Когда у семьи нелегалов Мухаббата и Умиды органы опеки забрали в приют сына, родители были в панике: мать была так напугана, что плохо понимала, что происходит, плакала и просила вернуть ребенка. Она рассказала, что в дом пришли какие-то люди и женщина в милицейской форме, осмотрели квартиру, заполнили бумаги и увезли малыша. Страх из-за нелегального положения, плохое знание языка, неожиданность происходящего, непонимание ситуации ? все это объясняет состояние ужаса, в котором семья пребывала несколько дней. Как выяснилось, патронатную медсестру, посещавшую Умиду, насторожили условия проживания новорожденного, и она сообщила об этом инспектору по делам несовершеннолетних. Совместно с органами опеки и специалистами районного центра помощи семье они посетили квартиру для обследования условий жизни ребенка. Тревоги медсестры были не напрасны: у новорожденного малыша не было спального места, ванночки для мытья, а по дому скитался пьяный субъект угрожающего вида. Решив проверить рацион питания кормящей матери, соцработники направились к холодильнику и… не обнаружили его. А из всех продуктов удалось найти лишь банку майонеза… Сотрудники органа опеки объяснили маме, что так жить нельзя: ребенку нужны хотя бы минимальные условия для нормального развития, и одной лишь материнской любви здесь недостаточно. Выяснилось, что Умида – нелегал, поэтому возможности помогать такой семье ограничены. В итоге, маме предложили временно поместить малыша в учреждение здравоохранения, чтобы она смогла привести в порядок жилище и решить свои проблемы с легализацией. Мальчика поместили в больницу и, как выяснилось – не зря. У ребенка обнаружили проблемы со здоровьем и сделали ему обследование. Специалисты помогли малышу получить свидетельство о рождении9.
Поначалу ситуация действительно выглядела, как «беспредел» органов опеки, затем выяснилось, что опека действовала даже слишком мягко, учитывая, что речь идет о нелегалах. Однако почти никто из журналистов не заинтересовался этой историей, не сказал, что этот случай говорит об отсутствии «ювенального фашизма» ? безосновательного изъятия детей. Показательно поведение отца и матери: не понимая, что происходит, они сразу решили, что у них навсегда отобрали ребенка, и не допускали мысли, что его временно поместили в соцучреждение из-за плохих условий. Учитывая, что нелегалы не подкованы юридически, основной источник «образования» для них – СМИ, а чаще всего – телевидение, то сработал навязанный телеэкраном стереотип: забрали - значит отобрали. Не вызвала у СМИ интереса и история семьи, за которую вступился было священник, желая вернуть родителям двух дочек, живущих в детском доме. С этим он обратился в офис Уполномоченного по правам ребенка в Санкт-Петербурге.
Мать просила о помощи в суде, где должно было слушаться дело о лишении родительских прав ее и мужа. И, хотя история оказалась неоднозначной: детей забирали не в первый раз, муж пьянствовал, не желая содержать семью, было решено семье помочь. Женщина была готова на развод, обещала привести маму и брата, с которыми она будет жить и которые будут ей помогать, уверяла, что принесет положительные характеристики из школы, куда ходят дочки, акты от опеки. За три дня до суда, когда от имени детского Уполномоченного уже было подготовлено мотивированное заключение на основании всех собранных документов, в офисе появился помрачневший священник и сказал: « Мы не будем помогать Нине. Детям будет лучше в детском доме, чем в такой семье». Оказалось, что он, движимый благими намерениями, отправился домой к «несправедливо обиженной» семье и там застал ужасающую картину. Еле стоящая на ногах Нина пригласила его «сообразить на троих», но ее муж-собутыльник, видимо, приревновав, пошел на отца Владимира с кулаками и угрозами. Видно было, что про детей они в этом пьяном угаре совсем забыли. Что, собственно, и подтвердили в детском доме – мама к девочкам приезжать перестала10.
Как правило, представители церкви занимают жесткую позицию, отстаивая права родителей на воспитание детей. Ювенальная юстиция, предусматривающая вмешательство государства в дела семьи, вызывает гневное отрицание со стороны РПЦ, но в данном случае православный священник, которого трудно заподозрить в нехристианском понимании семьи, говорит: «Лучше детский дом». И СМИ об этом не рассказывают: ситуация не вписывается в сформированный концепт. Показательно и отношение СМИ к любым действиям социальных служб, которые изначально получают негативную трактовку: оценивается сам факт вмешательства в дела семьи, а не результат этого вмешательства. Такой подход приводит к тому, что в органах опеки общество начинает видеть врага, а не защитника. В частности, значительное место в телеэфире занимает критика финских органов опеки, которые являются активным действующим лицом в конфликтах в межнациональных семьях. Предубеждение, сформированное скандальными ситуациями, мешает воспринять позитивный опыт социальной работы, направленный на преодоление кризисов в семье.
По данным статистики 10% детей в Финляндии пользуются услугами Службы социальной защиты. За последние несколько лет количество нуждающихся в помощи увеличилось. Специалисты связывают это с последствиями экономического кризиса. Другой причиной является то, что гражданам удалось разъяснить их право обращаться в социальную службу заблаговременно. Но, хотя семей, с которыми работают соцслужбы, стало больше, численность детей, переданных под опеку, не возросла. То есть, помощь семье на ранних стадиях позволяет не прибегать к крайним мерам – изъятию ребенка из семьи11.
Сформированный телеэкраном концепт является сегодня тем «белым медведем», о котором не надо думать, но все время приходится. Это отвлекающее от сути понятие, которое мешает осознать смысл реальной проблемы и разделяет стороны, которые яростно спорят об одном и том же: как сделать так, чтобы в семье было хорошо – и детям, и родителям.