Ссылка для цитирования: Вартанова Е.Л., Гладкова А.А. Цифровой капитал в контексте концепции нематериальных капиталов // Медиаскоп. 2020. Вып. 1. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2614
DOI: 10.30547/mediascope.1.2020.8
@ Вартанова Елена Леонидовна
доктор филологических наук, профессор, член-корреспондент РАО, декан факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, заведующий кафедрой теории и экономики СМИ факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, научный руководитель Центра по исследованию СМИ Финляндии и Скандинавии «НордМедиа» (г. Москва, Россия), evarta@smi.msu.ru
@ Гладкова Анна Александровна
кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник, руководитель отдела международного сотрудничества факультета журналистики МГУ имени М.В, Ломоносова (г. Москва, Россия), gladkova_a@list.ru
Аннотация
В статье вводится в российский научный оборот понятие цифрового капитала (digital capital), под которым мы понимаем интегральную совокупность доступа пользователей к цифровым информационным технологиям, цифровой коммуникационной среде (прежде всего к Интернету) и умения применять их в профессиональных и личных целях. В работе проведен анализ актуальных подходов и концепций к изучению форм нематериального капитала в целом и цифрового капитала в частности, представленный в российских и зарубежных академических трудах. Сделаны выводы о важности теоретического осмысления и эмпирического измерения цифрового капитала в условиях современной цифровой среды. В качестве основной теоретической рамки исследования была использована концепция цифрового неравенства (digital divide), рассматривающая цифровой капитал как ключевую составляющую преодоления третьего уровня цифрового неравенства, основанного на разнице преимуществ от использования Интернета и ИКТ.
Ключевые слова: цифровой капитал, нематериальные капиталы, цифровое неравенство, Интернет, ИКТ.
Теоретические подходы к изучению цифрового капитала
Понятие цифрового капитала берет свое начало в работах французского социолога П. Бурдье (1993, 1994). Бурдье рассматривал капиталы в широком смысле как своеобразные «структуры господства», позволяющие индивидам реализовывать свои жизненные стратегии и достигать определенных целей. Чем больше объем капиталов и чем более они разнообразны, тем легче индивидам реализовывать поставленные перед ними задачи. В своих работах П. Бурдье (1993) выделял четыре основных группы капиталов: экономический капитал (различные экономические ресурсы – деньги, товары и т.д.), культурный капитал (ресурсы, имеющие культурную природу, – образование, авторитет учебного заведения и т.д.), социальный капитал (средства, связанные с принадлежностью человека к определенной социальной группе, социальные связи) и символический капитал (одна из форм капитала, связанная с общественным признанием и авторитетом, – имя, престиж, репутация).
К экономическому, культурному, социальному и символическому капиталам, выделенным П. Бурдье, позднее были добавлены политический (Syed, Whiteley, 1997), личностный/персональный/личный (Becker, 1996), информационный (Hamelink, 2000) и другие виды капитала. В структуре политического капитала были в свою очередь выделены личностный политический капитал (капитал личных потенций, обаяния, способностей, известности, популярности как среди избирателей, так и среди элиты и т. д.); финансовый политический капитал (объем денег, который может быть направлен на определенных условиях на повышение электоральных возможностей того или иного политика); массмедийный политический капитал (возможность использовать собственные, либо чужие массмедиа для достижения собственных целей); административный политический капитал (все те административные средства, что могут быть задействованы для построения политической карьеры); политический капитал международной поддержки (т. е. личные связи политика с зарубежными лидерами и элитами, которые можно эффективно задействовать в предвыборной и выборной ситуациях) (Радаев, 2002: 24; Зинина, Тишкина, Чепракова, 2012: 28).
Внутри социального капитала были отдельно выделены бриджинговый капитал, представляющий собой институт доверия между разнородными членами общества, и бондинговый капитал, возникающий как феномен доверия в однородных группах общества (Дятлов, Доброхотов, 2018). Говоря о структуре информационного капитала, исследователи отмечали набор компетенций и навыков, которые пользователи приобретают посредством работы с ИКТ (Hamelink, 2000; Prieur, Savage, 2013).
Нередко исследователи подходили к теоретическому осмыслению капиталов в более широком смысле и рассуждали о человеческом капитале как сложном многофакторном явлении, подразумевая под этим видом капитала общую «совокупность качеств, которые определяют производительность и могут стать источниками дохода для человека, семьи, предприятия и общества» (здоровье, природные способности, образование, профессионализм, мобильность) (Бочкаева, 2011: 142). Т.И. Фролова (2014: 26) отмечала важную роль журналистики в процессе формирования человеческого капитала, приобретающую все большую актуальность в условиях цифрового неравенства, «углубляющего неравенство в обществе и между общностями». Добавим, что, по мнению ряда отечественных исследователей, особенное значение человеческий капитал приобретает в условиях цифровой экономики. Так, по мнению ряда исследователей, сегодня в цифровой экономике возникает новый вид социального капитала, который можно назвать социальный капитал сети (социально-сетевой капитал), возникающий в процессе интегративно-распределенного сетевого взаимодействия участников глобальных, национальных, корпоративных и социальных сетей (Дятлов, Доброхотов, 2018: 27).
Перечисленные выше формы капитала можно отнести к нематериальному капиталу, определяемому исследователями как «совокупность неосязаемых активов в наиболее широком смысле» (Комаров, Мухаметшин, 2011: 62) и «комплекс долгосрочных ресурсов развития общества/предприятия/индивида, воплощенных в объектах, не имеющих физического, материального существования» (Беляева, 2014: 38). Как и экономический капитал (в его материальном, максимально близком к изначальному политико-экономическому смыслу), формы нематериального капитала могут иметь три состояния – инкорпорированное (embodied state), объективированное (objectified state) и институционализированное (institutionalized state), выделенные еще П. Бурдье (2001).
Под инкорпорированным состоянием исследователи понимают совокупность относительно устойчиво воспроизводимых характеристик и демонстрируемых способностей, которыми наделен обладатель той или иной формы капитала. Объективированное состояние означает принятие капиталом овеществленных форм, которые доступны непосредственному наблюдению и передаче в их физической, предметной форме. Институционализированное состояние предполагает объективированные формы принятия данного вида капитала в качестве ресурса (Радаев, 2002: 22).
Обобщая предлагаемые различными авторами подходы к различным видам нематериального капитала, представляем наиболее значимые для нас в виде таблицы (см. табл.).
Таблица. Формы нематериального капитала
Вид нематериального капитала |
Инкорпорированное состояние капитала |
Социальный капитал
|
Совокупность отношений, порождающих действие; сети социальных связей, которые используются для транслирования информации, экономии ресурсов, взаимного обучения правилам поведения, формирования репутаций. |
Культурный капитал
|
Практическое знание, позволяющее человеку распознавать стратегии и принципы действия других хозяйственных агентов. Его накопление связано с навыками социализации в определенной социальной среде. |
Символический капитал
|
Способность человека к производству мнений; наличие «легитимной компетенции», т.е. признаваемого права интерпретировать смысл происходящего, а также способность навязывать определенное понимание другим агентам. |
Политический капитал
|
Способность к мобилизации коллективных действий и участию в этих действиях; способность человека репрезентировать интересы других агентов (индивидов и групп), которые делегируют ему права на представительство своих интересов. |
Административный капитал |
Способность одних хозяйственных агентов регулировать доступ к ресурсам и видам деятельности других агентов, используя особые позиции власти и авторитета. |
Коммуникативный капитал
|
Превращенная форма экономического капитала, связанная со стоимостью, которая возрастает в процессе выстраивания экономических отношений с пользователями, чье внимание было удержано на участке сети, и отчуждения коммуникативного продукта этих пользователей и его реализации третьим лицам. |
Информационный капитал
|
Набор компетенций и навыков, которые пользователи приобретают посредством работы с ИКТ. |
Человеческий капитал
|
Совокупность накопленных профессиональных знаний, умений и навыков, получаемых в процессе образования и повышения квалификации, которые впоследствии могут приносить доход – в виде заработной платы, процента или прибыли. |
Физический капитал |
Способность к труду, инкорпорированная в теле потенциального или реального работника. |
Источники: Bourdieu, 2001; Радаев, 2002; Декалов, 2017.
Ключевой идеей как для П. Бурдье, так и впоследствии для других исследователей стала идея о возможности различных видов капитала взаимодействовать друг с другом и влиять друг на друга. В разные годы отечественные и зарубежные авторы обращались к изучению взаимосвязи политического и социального капиталов (Юдин, 2014), человеческого и социального капиталов (Бочкаева, 2011) и т.д. В.В. Радаев (2002) сделал акцент на «кругообороте капитала», отмечая, что все капиталы обладают способностью взаимной конвертации. Так, накопленный культурный капитал позволяет с легкостью манипулировать символическими конструкциями и завоевывать авторитет; политический капитал подкрепляется практическим знанием неформальных правил и разветвленными социальными связями и т.д. (Радаев, 2002: 30).
В работе М. Рагнедда (2018: 2366) впервые показано, как экономический капитал, к которому автор относит уровень дохода и род деятельности, культурный капитал, определяемый уровнем образования, социальный и личностный капитал, основанный на социальных и личных связях, личностный капитал (мотивация), социальный и политический капитал (участие в политической жизни, политическая активность) взаимосвязаны с цифровым капиталом. Несмотря на то, что цифровой капитал как таковой П. Бурдье в своих работах не выделял, именно предложенная им концепция капиталов послужила отправной точкой для многих работ на тему цифрового капитала, в том числе для ставшей уже классической книги Digital Capital (Park, 2017), где цифровой капитал рассматривался автором как отдельный вид капитала, а также для монографии Digital Capital: A Bourdieusian Perspective on the Digital Divide (Ragnedda, Ruiu, 2020), где впервые была предпринята попытка измерить цифровой капитал с использованием методов эмпирического характера.
Принимая во внимание тот факт, что формирование социального капитала происходит посредством коммуникации, в том числе и актуальных ее форм, медийно опосредованных – массовой, немассовой, индивидуализированной и т.п., особое значение для процесса формирования нематериальных капиталов сегодня приобретают цифровые медиакомпетенции. Они напрямую связаны с цифровым капиталом аудитории и во многом обуславливающими специфику социального капитала (интенсивность социальных связей, динамика включенности в определенные социальные сети) в современной цифровой среде. В ряде работ была предпринята попытка изучить коммуникативную природу социального капитала и выявить, как посредством интерактивности и мультимедийности СМИ способствуют наращиванию социального капитала (Фомичева, 2015). Была сделана попытка также определить, что такое медийный капитал, и как он взаимосвязан с другими нематериальными формами капитала (Фомичева, 2017).
Актуальным и сравнительно малоизученным подходом к исследованию цифрового капитала является в этом контексте подход с позиций формирования у современного человека нового типа грамотности – медиаграмотности. Исследователи отмечают, что в условиях медиатизации и формирования в олбществе новой цифровой медиакультуры, приоритеты медиаобразовательных программ, направленных на формирование цифровой медиаграмотности, смещаются от задачи формирования у аудитории навыков пользования технологиями в сторону развития главных на сегодняшний день компетенций: информационно-аналитических умений пользования цифровыми медиа и конструктивного критического мышления (Вартанова, 2019: 9). В этом контексте формирование цифрового капитала становится не только главной целью, но и стратегическим подходом медиаобразовательных программ. При этом очевидно, что польза, которую аудитория получает, используя медиатехнологии, имеет сложную природу и определяется как инструментальным использованием медиа, что приводит к улучшению качества повседневной жизни, так и более сложным процессом использования цифрового капитала аудитории в профессиональных, общественных и личностных целях, что становится неотъемлемой составляющей социального капитала современного «человека медийного» (Вартанова, 2019: 10).
Цифровой капитал и цифровое неравенство
Несмотря на то, что само по себе понятие капитала не является новым, в последние несколько лет акцент в его понимании сместился на актуальную область – цифровое неравенство (цифровой разрыв, цифровой раскол; англ. digital divide, digital inequality, digital gap) и напрямую связанный с цифровым неравенством цифровой капитал, его специфику, структуру, особенности корреляций с другими видами капитала и т.д.
Внимание к концепциям нематериальных капиталов в контексте цифрового разрыва не случайно. Проблема цифрового неравенства находится в фокусе внимания исследователей уже свыше двадцати лет и не теряет своей актуальности. Вместе с тем, теоретические подходы к цифровому неравенству в последние годы претерпели значимые изменения, о которых следует упомянуть. Так, традиционный подход к анализу глобального цифрового раскола (Global Digital Divide), берущий свое начало в 2000-х гг. (Norris, 2001; Attewell, 2001), основывался на идее разрыва между информационно богатыми и бедными странами, регионами, людьми (information-rich and poor nations/regions/people), включенными в процесс технологического развития или исключенными из него в силу неравномерного доступа к информационно-коммуникационным технологиям и неоднородного развития медиакоммуникационной инфраструктуры (Вартанова, 2018). Цифровое неравенство на данном этапе воспринималось как проблема преимущественно географического характера, и идея раскола фокусировалась в основном вокруг неравномерного доступа к Интернету и цифровым технологиям в разных странах и регионах мира: цифровое неравенство между странами глобального Севера и глобального Юга, между развитыми и развивающимися странами, между отдельными регионами мира с учетом факторов социокультурного, экономического, геополитического характера (Deviatko, 2013; Fuchs, Horak, 2008; Gladkova, Vartanova, Ragnedda, 2020).
Вместе с тем уже в начале 2000-х гг. в научном сообществе стало формироваться понимание сложности проблемы, исследователи заговорили о том, что цифровое неравенство не ограничивается только неравенством в доступе к Интернету и ИКТ (так называемый первый уровень цифрового неравенства). Исследования показали, что даже при схожем уровне доступа к технологиям практика, эффективность и результативность их использования (второй уровень цифрового неравенства), а также «социальные преимущества, которые пользователи получают при применении технологий и интернет-доступа» (Ragnedda, 2018: 2370) (третий уровень цифрового неравенства), могут существенно отличаться. На основании таких подходов была предложена и периодизация этапов цифрового неравенства, указавшая на постепенный переход проблемы цифрового неравенства из технологической в социальную плоскость (Вартанова, 2018).
Рассматривая второй и третий уровни цифрового неравенства, исследователи начали отводить цифровому капиталу особую роль. Сегодня под цифровым капиталом исследователи понимают совокупность доступа пользователей к цифровым технологиям/Интернету/ИКТ и умения применять их в профессиональных и личных целях. Объем цифрового капитала напрямую связан с социальными преимуществами, определяемыми некоторыми авторами как «видимые результаты» использования технологий (van Deursen, Helsper, 2015: 33). К ним относятся профессиональная успешность человека, более высокий статус в обществе, новые возможности для самореализации, активного участия в жизни общества, проявления своей гражданской позиции и т.д. (Ragnedda, 2018; van Deursen, van Dijk, 2018; van Deursen, Helsper, 2015). Чем больше объем цифрового капитала пользователей, тем соответственно большим количеством преимуществ – в экономической, политической, культурной и других сферах жизни – эти пользователи обладают.
Иллюстрируя это утверждение, исследователи показывают, как именно объем цифрового капитала влияет на «жизненные шансы» пользователей, и как он взаимосвязан с другими видами нематериальных капиталов, а именно, экономическим, культурным, социальным, личностным и политическим. Так, М. Рагнедда (2018) предлагает четыре основные сценария взаимовлияния капиталов – от идеального, предполагающего наличие у пользователя высокого уровня цифрового капитала и высокого уровня других видов капитала, до наименее благоприятного, соответственно характеризующимся низким уровнем цифрового капитала и низким уровнем других видов капитала. В контексте второго и третьего уровней цифрового неравенства разница в объеме цифрового капитала играет значительную роль. Например, при высоком уровне цифрового капитала и высоком или среднем уровне политического капитала (позитивный сценарий) у пользователей имеется больше возможностей определять политическую повестку дня в онлайн-среде, участвовать в политической жизни и политических мероприятиях с использованием ИКТ (второй уровень цифрового неравенства), а также укреплять собственный политический авторитет в обществе, в том числе оффлайн (третий уровень цифрового неравенства). При низком уровне цифрового и политического капиталов (негативный сценарий) эти возможности будут ограничены (Ragnedda, 2018: 2371).
Современные исследования показывают: то, с какой эффективностью пользователи применяют технологии в своей жизни (при условии, что доступ к ним у них есть), и, соответственно, то, какие социальные преимущества они при этом получают, зависит от целого ряда факторов как традиционных факторов, то есть от социодемографических характеристик, в частности, возраста, уровня образования и доходов, а также во многом от новых личностных обстоятельств – мотивации пользователей, их потребности в технологиях, наличия или отсутствия у них цифровых навыков/компетенций для использования Интернета и ИКТ (Гладкова, Гарифуллин, Рагнедда, 2019). Под цифровыми компетенциями здесь и далее мы понимаем умение специалистов и пользователей применять различные цифровые средства и ИКТ в профессиональных и личных целях (Гладкова, Гарифуллин, Рагнедда, 2019), а также, говоря более широко, информационно-аналитические умения пользования цифровыми медиа и конструктивного критического мышления (Вартанова, 2019: 9).
Экстраполируя это утверждение на цифровой капитал пользователей, итальянскими исследователями М. Рагнедда, М.-Л. Руиу и Ф. Аддео (2019) была предпринята попытка сформировать так называемый индекс цифрового капитала (Digital Capital Index), в который входили бы два основных компонента – индекс уровня доступа к цифровым технологиям (Digital Access Index) и индекс уровня цифровых компетенций пользователей (Digital Competence Index). Оба индекса, входящие в состав индекса цифрового капитала, включали в свою очередь от четырех до пяти факторов каждый (время, проведенное пользователем онлайн; наличие у пользователя специальной подготовки перед использованием Интернета и ИКТ; тип и количество устройств, с помощью которых осуществляется доступ в Интернет; наличие ряда специальных навыков и компетенций и другие), позволяющих впервые измерить уровень доступа и уровень цифровых компетенций и определить с помощью метода факторного и бивариантного анализа индекс цифрового капитала конкретного человека, группы и т.д. По итогам их исследования в Великобритании исследователями были сделаны выводы о более высоком уровне цифрового капитала у британских интернет-пользователей молодого возраста, проживающих в крупных городах и имеющих более высокий уровень образования и дохода (Ragnedda, Ruiu, Addeo, 2019).
На основе этой модели впервые в России было проведено схожее исследование (Gladkova, Vartanova, Ragnedda, 2020), в рамках которого была апробирована новая гипотеза о взаимосвязи индекса цифрового капитала и этнической принадлежности пользователей, а также региона их проживания, что в условиях многонационального и мультикультурного российского общества является актуальной задачей. Как и в случае с британскими интернет-пользователями, была выявлена корреляция между уровнем цифрового капитала и размером населенного пункта, в котором проживали участники исследования: так, пользователи, проживающие в более крупных городах, имели более высокий уровень цифрового капитала по сравнению с теми, кто проживает в небольших городах и сельской местности. Было обнаружено также, что цифровой капитал пользователей, которые определили свою национальную принадлежность как русские, несколько выше, чем аналогичный показатель у пользователей, отметивших свою принадлежностью к другим этническим группам (Gladkova, Vartanova, Ragnedda, 2020).
При этом авторы российского исследования делают в своей работе предположение, что сама по себе этническая принадлежность (русские, татары, башкиры, якуты и т.д. – в зависимости от самоопределения участников исследования) не является причиной отмеченной разницы в уровне цифрового капитала пользователей. По мнению авторов, большее значение в данном случае имеет уровень экономического и технологического развития региона проживания, что в условиях неравномерности развития российских регионов гипотетически может быть последствием сложных географических условий в местах традиционного проживания многих коренных народов России. С этим и может быть связана проблема цифрового неравенства – наличие или отсутствие доступа к Интернету и ИКТ в удаленных от промышленно и инфраструктурно развитых центров малонаселенных регионов России, являющихся местами исторического расселения малых этнических групп, наличие или отсутствие программ по повышению цифровой грамотности населения в регионе, специфика региональной политики по ликвидации цифрового разрыва, доступность ИКТ населению, их востребованность у граждан, индивидуальная мотивация и т.д.
Заключение
Как показал анализ ключевых российских и зарубежных теоретических работ, посвященных анализу нематериальных капиталов, понятие цифрового капитала, несмотря на его относительную новизну и все еще недостаточно частую представленность в отечественном академическом дискурсе – особенно по сравнению с другими видами капитала (экономическим, политическим, культурным, социальным и т.д.) – сегодня все чаще оказывается в фокусе внимания исследователей.
Теоретическое осмысление (Park, 2017; Ragnedda, Ruiu, 2020) и эмпирическое измерение (Ragnedda, Ruiu, Addeo, 2019; Gladkova, Vartanova, Ragnedda, 2020) цифрового капитала сегодня являются актуальными задачами в силу ряда причин. Сохраняющееся цифровое неравенство на всех трех уровнях (доступ, навыки, преимущества от использования ИКТ) как внутри отдельных стран, так и в глобальном масштабе; возрастающая необходимость пользователей в новых цифровых компетенциях, обусловленная расширением пространства цифровой медиакоммуникации в политической и культурной жизни общества; актуализация задач в области медиаобразования, направленного на формирование нового типа грамотности современного «человека медийного» – эти и многие другие факторы обуславливают значение цифрового капитала в современных социальных реалиях.
Нельзя не согласиться с исследователями, утверждающими, что цифровой капитал имеет тесную связь с другими видами капитала – социальным, культурным, политическим и другими (Ragnedda, 2018). При этом особенно важной в данном контексте мы считаем взаимосвязь цифрового и социального капиталов. Учитывая, что цифровые медиакоммуникации и построение социальных сетей в цифровом пространстве сегодня невозможны без наличия у человека соответствующих цифровых компетенций и навыков (Вартанова, 2019), значимость цифрового капитала для социальной реализации человека сложно переоценить.
Нам представляется также, что цифровой капитал сегодня должен рассматриваться не только как отдельный, самостоятельный вид капитала, во многом обуславливающий успешность современного человека в профессиональном, общественном и личном смыслах, но еще и как в определенном смысле метакапитал, в определенном смысле влияющий на уровни обладания и использования других нематериальных капиталов (см. табл.1). Очевидно, что коммуникативный и информационный капиталы в настоящее время уже тесно связаны с цифровым капиталом, возможно, даже напрямую им определяются. Однако и другие виды от него зависят:
Анализ воздействия цифрового капитала на другие нематериальные капиталы, приведенные в таблице 1, следует продолжить в дальнейших исследованиях. Важной особенностью цифрового капитала мы также считаем его гибридный характер, интегрирующий в рамках одной формы капитала два значимых фактора – доступ к цифровым технологиям (первый уровень цифрового неравенства) и умения эффективно использовать эти технологии (второй уровень), т.е. фактически материальные и нематериальные свойства. Предполагаем, что выявленные особенности являются своего рода гипотезой, возникающей при построении концепции цифрового капитала, требующей дальнейшей теоретической и эмпирической верификации, но проявляющиеся сегодня и отмеченные выше взаимосвязи, взаимопроникновения и взаимозависимости уже заметны.
Именно поэтому особенное значение в данном контексте приобретают, на наш взгляд, вопросы измерения цифрового капитала (работ в данной области, как мы уже отмечали, на сегодняшний день крайне мало, несмотря на актуальность темы), анализа его структуры (индексы цифрового капитала) и повышения уровня цифрового капитала (в том числе посредством медиаобразования и развития информационной/цифровой грамотности населения).
Библиография
Беляева Л.А. Нематериальный капитал: к методологии исследования // Социологические исследования. 2014. № 10. С. 6–44.
Бочкаева И.В. Взаимодействие социального и человеческого капитала организации // Вестн. Челябинск. гос. ун-та. 2011. № 6 (221). С. 142–147.
Бурдье П. Начала.М.: Socio-Logos, 1994.
Бурдье П. Социология политики.М.: Socio-Logos, 1993.
Вартанова Е.Л. Концептуализация цифрового неравенства: основные этапы // МедиаАльманах. 2018. № 5. С. 8–12.
Вартанова Е.Л. Медиаобразование в контексте становления цифровой культуры общества // МедиаАльманах. 2019. № 4. С. 8–10.
Гладкова А.А., Гарифуллин В.З., Рагнедда М. Модель трех уровней цифрового неравенства: современные возможности и ограничения (на примере исследования Республики Татарстан) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10: Журналистика. 2019. № 4. С. 41–72.
Декалов В.В. Коммуникативный капитал: концептуализация понятия // Вестн. Санкт-Петербургск. ун-та. Сер.: Социология. 2017. № 4 (10). С. 397–409.
Дунас Д.В., Вартанов С.А. Молодежный сегмент аудитории СМИ: теоретические подходы отечественных медиаисследователей // Вопросы теории и практики журналистики. 2020. № 1 (30). С. 106–122.
Дятлов С.А., Доброхотов М.А. Формы реализации человеческого капитала в цифровой экономике // Изв. Санкт-Петербургск. гос. экономическ. ун-та. 2018. № 4. С. 25–28.
Зинина Е.А., Тишкина К.В., Чепракова М.Ю. Исследование видов политического капитала конференций НИЦ Социосфера. Прага: Sociosfera-CZ, 2012. С. 27–34.
Комаров С.В., Мухаметшин А.Н. Методологический анализ категории «нематериальный капитал» // Вестн. Пермск. национального исследовательского политехнического ун-та. Сер.: Социально-экономические науки. 2011. № 13. С. 5–64.
Радаев В.В. Понятие капитала, формы капиталов и их конвертация // Экономическая социология. 2002. № 4. С. 22–30.
Фомичева И.Д. Медийный капитал и его состав // Медиаскоп. 2017. Вып. 2. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2294
Фомичева И.Д. Социальный капитал в поле СМИ // Медиаскоп. 2015. Вып. 1. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/1685
Фролова Т.И. Гуманитарная повестка российских СМИ. Журналистика, человек, общество. М.: МедиаМир, 2014.
Юдин П.Е. 2014. Политический капитал и культурное наследие // Вестн. академии права и управления. 2014. № 36. С. 214–218.
Attewell P. (2001) The First and Second Digital Divides. Sociology of Education 74 (3): 252–259.
Becker G.S. (1996) Accounting for Tastes. Harvard University Press.
Bourdieu P. (2001) Forms of Capital. In: M. Granovetter M., Swedberg R. (eds.) The Sociology of Economic Life. 2nd ed. Boulder: Westview Press, pp. 98–102.
Deviatko I. (2013) Digitizing Russia. The Uneven Pace of Progress Towards ICT Equality. In: Ragnedda M., Muschert G.W. (eds.) The Digital Divide. The Internet and Social Inequality in International Perspective. NY: Routledge, pp. 118–133.
Fuchs C., Horak, E. (2008). Africa and the Digital Divide. Telematics and Informatics 25: 99–116. DOI: 10.1016/j.tele.2006.06.004
Gladkova, A., Vartanova, E., Ragnedda, M. (2020) Digital Divide and Digital Capital in Multiethnic Russian Society. Journal of Multicultural Discourses (in print). DOI: 10.1080/17447143.2020.1745212
Hamelink C.J. (2000) The Ethics of Cyberspace. London: SAGE.
Norris P. (2001) The Digital Divide: Civic Engagement, Information Poverty, and the Internet Worldwide. Cambridge, UK: Cambridge University Press. DOI: https://doi.org/10.1017/CBO9781139164887
Park S. (2017) Digital Capital. London, United Kingdom: Palgrave Macmillan. DOI: 10.1057/978-1-137-59332-0
Prieur A., Savage M. (2013) Emerging forms of Cultural Capital. European Societies 15 2): 246–267.
Ragnedda M. (2018) Conceptualizing digital capital. Telematics and Informatics 35: 2366–2375.
Ragnedda M., Ruiu M.L., Addeo F. (2019) Measuring Digital Capital: An empirical investigation. New Media and Society 1: 1‒24.
Ragnedda M., Ruiu M.L. (2020) Digital Capital: A Bourdieusian Perspective on the Digital Divide. Emerald Publishing Ltd.
Syed P., Whiteley P. (1997) Political Capital Formation Among British Party Members. In: van Deth J. (ed.) Private Groups and Public Life: Social Participation, Voluntary Associations and Political Involvement in Representative Democracies. European Political Science Series. Routledge.
van Deursen A., Helsper E. (2015) The Third-level Digital Divide: Who Benefits Most from Being Online? In: Robinson L., Cotton S.R., Schulz J., Hale T.M. et al. (eds.) Communication and Information Technologies Annual (Studies in Media and Communications, Volume 10). Emerald Group Publishing Limited, pp. 29–52.
van Deursen A., van Dijk J. (2018) The First-level Digital Divide Shifts from Inequalities in Physical Access to Inequalities in Material Access. New Media and Society: 1‒22. DOI: 10.1177/1461444818797082