Политическая мифология современной России: вербальный аспект

 

Ссылка для цитирования: Суздальцева В.Н. Политическая мифология современной России: вербальный аспект // Медиаскоп. 2018. Вып. 3. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2473
DOI: 10.30547/mediascope.3.2018.9

 

© Суздальцева Вера Николаевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова (г. Москва, Россия), vnsuzdaltseva@gmail.com

 

Материал подготовлен на основе доклада, представленного на секции «Возможности современной медиаречи» на Международной научно-практической конференции «Журналистика в 2017 году: творчество, профессия, индустрия», прошедшей 5−7 февраля 2018 г. на факультете журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова.

 

Аннотация

Отличительная черта новейшей политической мифологии – обращение к событиям и персонам советского периода и переосмысление их значимости в истории России. В дискурсе массмедиа полемика вокруг фактов прошлого может принимать внутритекстовый характер и определять структуру повествования, которое в этом случае строится по принципу полемической полифонии. В статье на примере телевизионного документального фильма Дмитрия Диброва о Л. Берии рассматриваются вербальные средства, обеспечивающие реализацию принципа полемической полифонии.

 Ключевые слова: политический миф, полифоническое повествование, внутритекстовый полемизм.

 

Одна из основных содержательных особенностей публикаций массмедиа последнего десятилетия – систематическое обращение к фактам и наиболее заметным персонам советского периода, стремление еще раз осмыслить и переоценить то, что происходило в России в те годы. Далеко не все россияне довольны результатами реформ и положением в стране. Обычно это приводит к тому, что в обществе возникает потребность интерпретировать настоящее на фоне прошлого и искать в прошлом ситуативные и поведенческие модели, которые обеспечат эту интерпретацию. К действенным способам формирования новых представлений о прошлом и его оценок относится политический миф, то есть «политическое сознание, неадекватно интерпретирующее реальную политическую систему»¹. Как отмечается в исследовательской литературе, политические мифы «обычно воспринимаются обществом не как вымысел, а как естественное положение вещей»². В отличие от мифа классического, являющегося феноменом художественного мышления и одной из составляющих культурного пространства, политический миф всегда социален, т.е. связан с насущными проблемами социума. Одновременно обращение к прежним политическим мифам и конструирование новых мифов помогает государству и власти формировать такую коллективную ментальность, которая соответствовала бы осуществлению намеченных государством путей развития страны и общества.

Политические мифы внедряются в массовое сознание с помощью школьной, вузовской и других образовательных программ, тематических выставок, памятников, выступлениями политиков, произведениями искусства. Важнейшая роль в передаче и распространении политических мифов принадлежит средствам массовой информации и Интернету.

Конструирование новых политических мифов, а также опровержение прежде существовавших осуществляется за счет использования элементов двух семиотических рядов: невербальных и вербальных.

К невербальным средствам относятся прежде всего новые факты и новые сюжеты, новые подробности, сообщаемые об объекте мифологизации, а также детали: а) предметные – детали внешности, одежды и т.п.; б) поведенческие. Г.Г. Почепцов (2004: 188), включая детализацию в инструментарий имиджелогии, подчеркивает, что деталям «мы всегда верим больше, чем абстракциям». Предметная деталь, вещь в отдельных «концептуализированных областях» может «семантически совмещаться» со словом³ и ассоциироваться с определенными отвлеченными понятиями, которые создают представление о пристрастиях, характере мифологизируемой персоны, а также об идеологии эпохи. Так, военная и полувоенная одежда Сталина: китель и шинель, которые, судя по сохранившимся фотографиям и по воспоминаниям современников, были основными предметами в его повседневном гардеробе,– связаны ассоциативно с такими понятиями, как война, защита Отечества, аскетизм. Знаменитая трубка Сталина, с которой он запечатлен на многочисленных фотографиях, портретах (в очень краткой описи вещей, составленной после смерти Сталина, указано 5 курительных трубок⁴, – свидетельство склонности к размышлениям, проявление мудрости. Поведенческая деталь – предусмотрительность, с которой балерина Матильда Кшесинская заранее упаковывала принадлежавшие ей сокровища: драгоценности, ювелирные изделия Фаберже, – в сочетании с предметной деталью и указанием на количество - 40 ящиков, с трудом закрывавшиеся (документальный фильм режиссера Сергея Куракина «Проклятые сокровища», ТВЦ, 08.06.2017), – говорит о ее практичности, даже расчетливости и развенчивает создавшийся вследствие скандала вокруг фильма «Матильда» романтический миф о Кшесинской и ее любви к Николаю II.

Вербальное воплощение мифа – это те лексические и фразеологические единицы, которые образуют суммарный смысл его контента, их ассоциативные семантические и оценочные связи, а также композиционно-синтаксические особенности организации нарратива и стилистические приемы, которые наиболее типичны для построения мифа. Научное исследование этой – собственно языковой – стороны политических мифов в большинстве случаев лишь дополняет общий анализ композиционно-содержательных характеристик мифа и возможностей его воздействия на массовое сознание. Можно назвать только немногие работы, посвященные языковым свойствам политических мифов (см., напр., Иванова, 2016; Суздальцева, 2012). Между тем именно языковые средства и стилистические приемы иногда играют первостепенную роль в создании нового политического мифа, в реконструкции или опровержении мифа старого. Так, в названиях некоторых телевизионных фильмов, выставок, проходивших в первые 17 лет XXI столетия и посвященных разным периодам истории России, использовались прецедентные имена, с помощью которых осуществлялось опровержение прежде бытовавших представлений и задавалось новое восприятие исторических персон. Например: «Павел I – русский Гамлет» (название телевизионного документального фильма – «Россия-Культура», 23.06.2010), «Самодержавный Дон Кихот» (название выставки в Историческом музее, посвященной 180-летию коронации императора Николая I – январь 2007 г.). Оба прецедентных имени: Гамлет, Дон Кихот – и в российской, и в общеевропейской ментальности окружены позитивнооценочными ассоциативными связями, и устойчивые положительные реакции, которые они вызывают, оказываются влиятельнее, чем прежние представления о персонах прошлого. Происходит опровержение старых мифов: о Павле как о полусумасшедшем самодуре, насаждавшем муштру, и о Николае – палаче декабристов, убийце Пушкина. В минувшем 2017 г. в залах Третьяковской галереи на Крымском валу проходила большая выставка, посвященная 100-летию со дня Октябрьской революции. Необычно ее название – «Некто 1917». В экспозиции были выставлены написанные в 1917 г. работы художников, разных по манере, по принадлежности к художественному направлению. И главное – разных в оценке революции. Вербальное средство – неопределенное местоимение некто – раскрывало концепцию выставки: указывало на неоднозначность интерпретаций революции и с точки зрения ее современников, и с точки зрения человека XXI в. – из 2017 г. Слово семантики неопределенности подчеркивало, что даже сейчас, спустя 100 лет, невозможно точно ответить на вопрос: чем была для России революция тогда и что такое она сейчас для россиян и для России? Название выставки «Некто 1917»можно прочитать как «Мифы о революции 1917 года». Совершенно очевидно, что изучение лингвостилистических особенностей политической мифологии новейшего времени весьма актуально и требует отдельного рассмотрения. Новая политическая реальность России: плюрализм мнений и право на свободу высказывания, которое, благодаря многообразию и разнонаправленности СМИ и Интернету, есть теперь фактически у каждого россиянина, – рождает не только новые мифы, но и новые формы их воплощения. Цель данной статьи – выявить некоторые новые языковые черты политической мифологии современной России. Примененная методика анализа – коммуникативно- стилистический подход к медиаречи. Материалом для анализа послужил массив текстов печатных и электронных массмедиа и Интернета, а также некоторых документальных телевизионных фильмов за период 2007−2017 гг., отобранных в результате произвольной выборки.

Как отмечают исследователи, активизация политической мифологии свойственна периодам нестабильности и кризисов⁵, когда утраченное прошлое идеализируется, а в забытых лидерах прошлого видятся фигуры, в сопоставлении с которыми рассматриваются и оцениваются действия лидеров настоящего. Одна из таких фигур прошлого, возвращенная в массмедийный дискурс последнего десятилетия, – ближайший соратник Сталина Лаврентий Берия.

Оценочная интерпретация политического мифа обычно однонаправленна: мифологизируемая персона помещается на аксиологической шкале либо в зону позитива (героизация), либо в зону негатива (демонизация). При этом в дискурсе могут сосуществовать две противоположные по оценочности интерпретации одного и того же исторического, политического события или одной и той же персоны. Именно на противоположных полюсах шкалы оценок располагаются публикации о Берии, появлявшиеся в последнее десятилетие. Например:

• негативная оценочная интерпретация (такие материалы идут изредка по Федеральным каналам телевидения, в центральных СМИ, в Интернете): «Антигерой Советского Союза. Пять мифов о зловещем Лаврентии Берии» – загол. и далее: «29 марта 1899 года родился один из самых одиозных советских деятелей – Лаврентий Берия. О его личности и связанных с ней мифах рассказывает историк Рой Медведев» (АиФ. 2009. № 15) – употребленные в сильной позиции (заголовок и лид) негативнооценочные слова антигерой, зловещий, одиозный с самого начала материала заявляют о характере интерпретации (демонизация) и задают необходимый угол зрения читателю;
• положительная оценочная интерпретация (такие тексты появляются в основном в Интернете): «Берия – последний рыцарь Сталина» – загол.⁶; «Лаврентий Берия как предтеча русского либерализма» – загол.⁷; «личность Берии как <…> источник творческой атмосферы в советской научной среде»⁸; «Был ли Берия злодеем? Правда про Лаврентия Берию. Ломая догмы и стереотипы»– загол.⁹; «Лаврентий Берия: Опровергаем мифы» – загол.¹⁰. Героизация образа осуществляется с помощью патетических оценочных метафор: рыцарь, предтеча, источник творческой атмосферы; лексики семантики опровержения: ломая догмы и стереотипы, опровергаем; диалогизированностью заголовка: «Был ли Берия злодеем? Правда про Лаврентия Берию».

Очевидна противоположность высказанных мнений, несводимость их к единой – компромиссной – трактовке мифологизируемого образа. «Энциклопедия эпистемологии и философии науки» напоминает, что в латинском языке многозначность слова discurrerе, к которому восходит термин дискурс, не ограничивалась значениями 'обсуждение', 'переговоры', но имела еще одно – 'перебранка'¹¹. Действительно, многие из материалов, реконструирующих позитивный миф о Берии, – миф, который позиционировался в период его пребывания на вершине власти, – содержат суровые обвинения в адрес тех, кто, по мнению пишущих, перечеркнул его заслуги перед страной и народом. Так, опубликованную в 2013 г. в интернет-издании статью петебургской журналистки Елены Прудниковой «Берия – последний рыцарь Сталина»¹² – предваряет лид, где представлена оценочная лексика, характеризующая как Берию и его роль в истории страны, так и действия тех, кто был его недругом и приговорил его к смертной казни: «60 лет назад, 26 июня 1953 года, был подло и коварно убит выдающийся государственный деятель СССР, выдающийся организатор экономики и науки Лаврентий Павлович Берия». Рационально-оценочные наречия, дающие негативную этическую оценку действиям недругов Берии: подло, коварно (они же выражают положительную модальность по отношению к Берии), и традиционный идентифицирующий положительнооценочный эпитет выдающийся вступают в семантический конфликт и отражают непримиримость суждений и невозможность достижения консенсуса. Одной из разновидностей спора является полемика, то есть такое обсуждение проблемы, когда каждая из участвующих сторон не стремится найти компромисс, но прилагает все усилия для «утверждения своей точки зрения»¹³. В современных исследованиях агональность – состязательность, постоянное противоборство разных точек зрения - определяется как отличительная черта массмедийного политического дискурса (Шейгал, 2004: 121; Василькова, 2018). Несомненно, что полемичность пронизывает и пространство современной политической мифологии.

Полемика может происходить: а) между разными текстами; б) внутри одного и того же текста, повествование которого организовано точками зрения разных повествователей, т.е. является полифоническим (Бахтин, 1929: 1,8). Соответственно, следует различать: 1) внутренне единый по оценочности текст, полемичность которого устремлена на опровержение другого текста – его содержания и высказанных в нем оценок каких-либо событий или персон. Это интертекстовый полемизм. Таковы тексты, примеры из которых приведены выше; 2) внутренне противоречивый по оценочности многоголосый, т.е. полифонический, текст, в котором сталкиваются не совпадающие друг с другом или противоположные точки зрения, являющиеся центрами организации нескольких или множества нарративов. В этом случае можно говорить о внутритекстовом полемизме и о повествовании, организованном по принципу полемической полифонии. Текст, в котором реализуется принцип полемической полифонии, следует отличать от полифонического повествования, в котором взгляды и оценки разных нарраторов не противоречат друг другу, а создают более объемную картину объекта изображения и образуют целостное смысловое единство, определяемое доминирующей над всеми нарраторами позицией автора текста. Таковы некоторые материалы Л. Млечина из цикла «Великая русская революция. Гении и злодеи», публиковавшиеся в МК в 2017 г. (напр.: «Огонь по Кремлю: Сто лет назад в Москве шли бои» – 07.11.2017; «Падение династии Романовых» – 20.03.2017 и др.), многие телевизионные документальные фильмы, посвященные известным политикам (например, цикл фильмов о Евгении Примакове: «Человек из жизни. Евгений Примаков» – режиссер А. Сидоров, 2009; «Евгений Примаков. 85» – режиссер С. Брилев, 2015; «Евгений Максимович Примаков. Я твердо все решил» – режиссер О. Солдатенков, 2016 и др.). В противоположность этому в тексте, построенном в соответствии с принципом полемической полифонии: а) многоголосие создается несовпадающими или альтернативными точками зрения разных повествователей; б) автор всего материала далеко не всегда выносит решающее суждение, предоставляя адресату право на окончательный вывод. Если дискурс – это «язык, <…> включенный в конкретный социокультурный контекст»¹⁴, «речь, рассматриваемая как … компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания»¹⁵, то можно сказать, что текст, повествование которого организовано по принципу полемической полифонии, сам по себе является дискурсом.

Примером журналистского произведения, созданного по принципу полемической полифонии, является документальный фильм Дмитрия Диброва «Лаврентий Берия. Переписанная биография» (проект «Секретная папка», телеканал «Звезда», 08.02.2017).

Видеоряд фильма достаточно разнообразен: автор-ведущий, выступающие (потомки современников Берии-Сталина, эксперты-историки, военные, современный журналист и государственный деятель Александр Хинштейн), кино- и фотохроника, письма, газеты, постановочные эпизоды. Они усиливают фактологичекую правдоподобность сообщаемой информации, но главную роль в раскрытии содержания играет текстовая часть фильма. В целом ее можно охарактеризовать как многоголосый (полифонический) тип повествования. Субъектная многоплановость создается монологической речью автора, закадрового рассказчика, выступающих, текстами письма и выступления Берии, выдержками из текстов сообщений газеты «Правда», из Постановления ЦК КПСС 1953 г., прочитанными ведущим. Полемичность оценок: Берия – злодей, Берия – преданный слуга советского государства – заявлена в самом начале фильма, в его прологовой части, в кратких, идущих один за другим монологах, принадлежащих разным нарраторам. Как известно, главное в полемике, в конфликтном споре по поводу какого-либо одного объекта, – аргументы pro et contra, то есть 'за' и 'против', аосновной стилистический прием, реализующий полемичность, – антитеза. В прологовой части фильма Д. Диброва ее создают:

1) бинарно противопоставленные стереотипные негативно- и позитивнооценочные формулировки в Постановлении Пленума ЦК КПСС и в выступлении самого Берии:«о преступных и антипартийных и антигосударственных действиях Берия»,«принял решение исключить его <…> как врага Коммунистической партии и советского народа» (зачитывает Д. Дибров) – «я верно служил партии и народу» (голос Берии за кадром);

2) блок негативнооценочных слов разных разрядов: «хладнокровный палач и главный идеолог массовых репрессий»,«сексуальный маньяк»,«свозили красивых девушек со всей Москвы», за которым следует вопросительная фраза, ставящая под сомнение истинность высказанных характеристик: «Именно такой образ Берии был создан после его ареста <…> Но насколько он соответствует действительности?» (голос за кадром);

3) вопросительные предложения, семантика которых развивает эту семантику сомнительности: «Что из того, что мы знаем о самом известном <…> сталинском соратнике, Лаврентии Берии, правда, а что вымысел?»; «Кому понадобилось создать его образ именно таким – образ беспощадного, кровавого тирана?» (Д. Дибров); «Чего больше: пользы или вреда – принес Берия своему государству?» (голос за кадром). Здесь контраст с негативными оценками, принятыми долгое время: беспощадный, кровавый тиран – усиливают антонимические пары: правда – вымысел; польза – вред);

4) лаконичная, оформленная в соответствии с особенностями современного словоупотребления и идущая вразрез с прежними негативными характеристиками фраза Александра Хинштейна о Берии, с использованием позитивнооценочных слов, сразу переводящих персону Берии в зону позитива: «Это был сильный, волевой человек, достаточно эффективный, опытный управленец, мысли которого <…> во многом опережали свою эпоху».

Далее повествование строится в информативном регистре (Золотова 1996: 285), с изложением событий в основном в хронологической последовательности. Рассказ о жизни и карьере Берии идет почти без каких-либо отступлений от линейного хронотопа и прерывается иногда дополнениями и комментариями выступающих. Связь между отдельными текстовыми фрагментами обепечивается разными способами: а) иногда закадровый текст переходит в монолог автора-ведущего Д. Диброва, образуя целостное сверхфразовое единство (см. выше: Голос за кадром: «Но насколько он [образ Берии. – В.С.] соответствует действительности?». – Дибров: «Что из того, что мы знаем о <…> Берии, правда, а что вымысел?»); б) иногда роль «смысловых скреп» играет несобственно-авторская речь: слова или словосочетания из предыдущего текстового фрагмента воспроизводятся в речи, принадлежащей другому нарратору (например: Дибров:«Мог ли он рассчитывать на сочувствие товарищей по партии? <…> Ведь он освободил жену Молотова, реабилитировал брата Кагановича, закрыл опасное для Маленкова дело <…> Так неужели товарищи не оценили? <…>» – Голос за кадром: «Товарищи не оценили <…> Они превратились в суровых и безгрешных судей».

Фильм разделен на части, подобные главкам, на которые делятся большие материалы в печатных СМИ. Каждая из частей анонсируется краткими текстами, некоторые слова из которых задают дальнейшую оценочную интерпретацию сообщаемого, например: «"Ежовые рукавицы" НКВД. Кто стоял у руля большого террора?»;«Роковая ошибка Берии. Почему всесильный министр МВД не смог избежать ареста?».

Полемическая полифония: Берия – злодей, чье имя стало «символом зла и государственного насилия»(голос за кадром)и Берия – значительный государственный деятель – прослеживается на протяжении всего текста, реализуясь в аргументах pro et contra. Опровержение мнения о Берии как о государственном преступнике осуществляется прежде всего с помощью тематической группы слов и сочетаний слов, которые называют неизвестные многим россиянам действия Берии и результаты этих действий. Они сосредоточены в монологах разных нарраторов, образуя в смысловом пространстве текста семантическое «поле деятельности», или «деятельностное поле» (Суздальцева, 2017: 104−120). В использовании этой группы лексики проявляется особенность современного политического мифа и отличие его от мифа традиционного (художественного), которому свойственна «внерациональность, примат образно-эмоционального начала» (Шейгал, 2004: 136). В политическом же дискурсе основным способом формирования представления о событии, о политической персоне является аргументация ad rem, то есть к разуму. Именно дело, действие и результаты всех дел и действий в российской коллективной ментальности неизменно относились к наиболее приоритетным критериям социальной ценности личности. Судят по делам, поэтому лексика «деятельностного поля», обозначающая то, что одобряемо в российском социуме, выступает в качестве апеллирующего к разуму аргумента pro и конструирует положительный образ. Например:

• о работе Берии с 1931 г. в ЦК Компартии Грузии: «принципиально меняет подход к сельскому хозяйству»; «развивает нефтепромышленность»;«строит города-курорты на Черном море» и т.д.;
• о работе с 1938 г. во главе НКВД в Москве: «уволил и арестовал всю верхушку ежовского НКВД»; «поставил последнюю точку над окончанием этих репрессий»;«из лагерей и тюрем освободили треть осужденных, около 200 тысяч человек» и т.д.;
• о руководстве созданием атомной отрасли в СССР в 1944−1947 гг.: «с идеей создания советской атомной бомбы Берия обращался в ЦК в 39 году»; «он начал подбирать и вербовать необходимые кадры»;«под руководством Берии совершено невозможное»,«всего за три года и 7 месяцев была создана ядерная бомба»;«с нуля построена вся атомная промышленность»и т.д.;
• о действиях после смерти Сталина: приказ«о запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения, физического воздействия»;«ликвидировались в тюрьмах помещения для пыток»,«прекращает несколько важных дел, в том числе дело врачей-убийц»;«по амнистии Берии на свободу вышли более миллиона человек»;«в отношении 400 тысяч человек были прекращены дела»;
• наконец, то, что не может не быть безусловно одобрено той частью российского общества, которая приветствовала перестройку:«одним из идеологов объединения Германии, Восточной и Западной, был именно Берия» и т.д.

Иногда в речи одного нарратора сталкиваются выраженные с помощью слов деятельностного поля аргументыpro et contra, подчеркивая противоречивость образа и невозможность вынесения окончательного суждения о нем. См., например, в речи автора-ведущего: «Так, <…> его подпись стоит под документами на арест академика Вавилова, а потом он сам же добился отмены его расстрельного приговора»(противопоставлены дериваты от антонимичных подписать, т.е. 'утвердить' – о документе, приказе/отменить).

Некоторые названные действия, а также реалии, связанные с ними, апеллируют к приоритетным на шкале ценностей общероссийским понятиям и пробуждают в сознании аудитории архетипические эмоционально-оценочные реакции на действие, предмет, обозначенные словом, а через них – к агенсу – субъекту совершенного действия (в умелом апеллировании к архетипам, т.е. «психическим структурам, находящимся в глубинах "коллективного бессознательного"»¹⁶, ученые видят один из секретов эффективности коммуникации).

Положительные реакции:

• икона (ее демонстративно разломал малолетний неверующий сын Берии), образ Богородицы («попросил жену позировать и два часа рисовал с нее образ Богородицы»). Язык и религия, как отмечают ученые, – «две моделирующие семиотические системы» (Мечковская, 1998: 3), хотя и создающие два разных образа мира, но тесно переплетенные с самых истоков человеческого существования¹⁷. Сообщенная информация ассоциируется в сознании адресата с представлениями о деликатности личности, способности уважать то, что свято для других, а также способности внутренне дистанцироваться от убеждений окружающих. Это имплицитное, не вербализованное автором фильма свидетельство соответствия Берии архетипическим реакциям всех православных верующих. (Ср. реакции современных респондентов – россиян рубежа XX−XXI столетий – на слова икона, Богородица, приведенные в двухтомном «Русском ассоциативном словаре»: икона– все 105 реакций когнитивные, связаны с конфессиональной темой, из них только одна – пренебрежительная (поп), остальные либо оценочно нейтральные, либо с коннотацией уважительности или высокости¹⁸; Богородица– из 103 реакций две – ёрнические, остальные в подавляющем большинстве позитивно оценочные, среди них выражающие благоговение: святая, божественница, мать святая, родная, свет¹⁹).

См. также:

• рисовать, художник, архитектор («с детства прекрасно рисовал, мечтал стать архитектором или художником и продолжал рисовать всю жизнь») – проявление тяги к прекрасному, которая традиционно считается свидетельством возвышенности души – стимулирует симпатию к герою повествования;
• атомная промышленность, ядерная бомба («Академик Курчатов впоследствии скажет: "Если бы не Берия, бомбы не было бы"») – защита отечества, величие страны (здесь же – апеллирование к авторитету: академик Курчатов) – информация подчеркивает значимость персоны в истории страны, вызывает уважение к названному).

Отрицательные реакции вызывают слова, называющие негативные явления: пытки, страх («одним из самых сильных стимулов был страх перед Берией»), а также те слова,которые в XX в.стали жупелами в российской ментальности: чистки, репрессии, лагерь («Лаврентий Берия регулярно проводил так называемые чистки в партийных рядах, избавляясь от неугодных ему людей»; «Он собирал людей и угрожал им: "Если не сделаешь к такому-то сроку, – сотру в лагерную пыль"».

Аргументации pro et contrа, с помощью которой создаются две интерпретации образа Берии, служат и употребленные разными повествователями оценочные слова: а) зоны позитива: см., например, фрагмент закадрового монолога, сообщающего о работе над созданием ядерной бомбы, где положительную оценку выражает лексика элятивной семантики: «Создание атомной отрасли шло невероятными темпами <…> На кону стояло слишком много, слишком масштабной и ответственной была задача. От ее решения зависело дальнейшее существование страны»; б) зоны негатива. Такую оценочную лексику содержит, например, убийственная формулировка – язвительная реакция главного эксперта программы Сергея Девятова на результат расследования по делу Берии: «Разнузданный в сексуальном плане английский шпион товарищ Берия».Здесь же – оксюморонное сочетание: английский шпион – товарищ.

Дополнительные штрихи к конструируемому образу Берии добавляют отдельные метафоры и устойчивые выражения с оценочными коннотациями: «Опытный царедворец, чекист Берия прекрасно знал, чем заканчиваются подобные расследования» (Дибров) – ирония; «Все они: и Хрущев, и Берия, и Маленков <…> вышли из сталинской шинели, и по сталинским же рецептам <…>» (историк Юрий Сигачев) – ирония; «По этой же кальке сложились обвинения для Берии» (голос за кадром) – ирония.

Суммарная семантика слов, с помощью которых во всем тексте выражается отрицательная или положительная оценка личности Берии, соотносится с сопоставляемыми концептами «жестокость, насилие» – «польза» и, таким образом, постоянно возвращает адресата к вопросу, заданному в начале фильма: «Чего больше – пользы или вреда – принес Берия своему государству?». Автор, Дмитрий Дибров, в заключительном монологе не дает окончательного ответа на этот вопрос и эксплицирует свое оценочное отношение к персоне Берии двумя определениями-характеристиками: неоднозначный, противоречивый: «Фигурой-то он был неоднозначной и противоречивой». При этом в его речи на протяжении фильма несколько раз проскальзывают уважительные интонации: в выборе номинаций (именование по имени/отчеству: Лаврентий Павлович – 4 случая); в употреблении единиц семантики отчуждения от неавторской точки зрения: «так называемая моральная неустойчивость Берии»; другой Берия, т.е 'не такой, как принято думать': «И только после распада Советского Союза стали появляться первые попытки хотя бы заговорить о другом Берии». Кроме того само по себе введение одиозной прежде фигуры в позитивнооценочные контексты и наполненность контента вербальными элементами, семантика которых способствует «повышению статуса», претендует на конструирование нового политического мифа. Отсутствие итогового суждения отсылает к названию фильма – «Лаврентий Берия. Переписанная биография». Здесь переписать – значит написать заново вместо той, что была прежде, видимо, до ареста. Так которая из биографий верна? Справедливы ли те оценочные представления о Берии, с которыми выросло не одно поколение россиян? Новая для значительной части массовой аудитории информация о заслугах Берии переводит сообщение о значимости конкретной исторической персоны в иную плоскость – мировоззренческо-этическую: можно ли оправдать результатами действий ту жестокость, которая была проявлена для их достижения? В теории литературы есть такой термин – 'окрытый финал'. Это «особенность сюжетно-композиционного построения художественного произведения, при котором отсутствует развязка»²⁰. Открытый финал допускает разные, даже противоречивые и несовместимые интерпретации. Так и отсутствие окончательного суждения о Берии в фильме Д. Диброва стимулирует у массового адресата необходимость самостоятельно сделать вывод и дать оценку персоне ближайшего соратника Сталина. Выводы и оценки получателей информации, безусловно, также будут не совпадать и противоречить друг другу.

 

Выводы

Политическая мифология новой России характеризуется противоречивостью оценок, которые даются одним и тем же событиям и одним и тем же персонам прошлого. Ее можно рассматривать как дискурс, отражающий идеологическую и мировоззренческую дифференциацию современного российского общества. В связи с этим отечественная журналистика выработала новые формы конструирования политических мифов. Одной из таких форм является многоголосый текст, организованный по принципу полемической полифонии, т.е. столкновения в пределах одного текста альтернативных точек зрения на один и тот же объект.

По принципу полемической полифонии построен документальный фильм Д. Диброва о Лаврентии Берии. Он представляет собой дискурс, т.е. обсуждение, в котором сталкиваются диаметрально противоположные оценки этой исторической персоны. Обсуждение не завершено: автор не подводит итог; в авторском монологе в конце фильма не дается ответа на вопрос, заданный в начале. Имплицитно ответ предлагается сформулировать самому массовому адресату. Ясно, что ответы будут разными и будут зависеть от позиции, занимаемой каждым конкретным получателем массмедийной информации (телезрителем, пользователем Интернета). Получается, что массмедийный текст, построенный как дискурс, провоцирует возникновение дискурса у аудитории массмедиа.

Известно, что миф используется в политической борьбе для формирования новых представлений и является одним из средств манипулирования массовым сознанием. В этом случае возникает вопрос: какие психологические и социальные реакции программирует реконструируемый миф о Берии как об одном из выдающихся деятелей недавнего советского прошлого? Осуждение жестокости и насилия или оправдание насилия?

 

---

Примечания

1. Коновалов В.Н. Политология. Словарь. М.: РГУ, 210. Режим доступа: https://dic.academic.ru/dic.nsf/politology/111/Мифы (дата обращения: 06.01.2018).
2. Крысько В.Г. Словарь-справочник по социальной психологии. СПб: Питер, 2003. С. 149.
3. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. М.: Академический проект, 2004. С. 74.
4. Сталин. Большая книга о нем.Лица. Эпизоды. Факты / под ред. И.А. Анискина. М.: АСТ, 2014. Режим доступа:
   https://www/e-readling.by/chapter.php/1032448/15/Stalin_Bolschaya_kniga_o_nem.html (дата обращения: 05.01. 2018)
5. Погорелый Д.Е., Фесенко В.Ю., Филиппов К.В. Политологический словарь-справочник. Р.-н/Д.: Наука-Спектр, 2008. Режим доступа: https://politics_referens.academic.ru/251/МИФЫ (дата обращения: 05.01.2018).
6. Прудникова Е. Берия – последний рыцарь Сталина. 2013. Режим доступа: https://siofya1444livejournal.com/526092.html (дата обращения: 09.01.2018).
7. Лысков Д. Лаврентий Берия как предтеча российского либерализма // PRAVDA.RU. 2009. Июнь, 17. Режим доступа: https://www.pravda.ru/politics/parties/other/17-06-2009/314528-beria-0/ (дата обращения: 09.01.2018).
8. Сафронов В. Мифы о Лаврентии Павловиче Берия // Военное обозрение. 2016. Авг., 9. Режим доступа: https://topwar.ru/99056-razoblacyenie-noveyshey-iudeyskoy-mifologii-mify-o-lavrentii-pavloviche-beriya.html (дата обращения: 22.01.2018);
9. Прудникова Е. Был ли Берия злодеем? Ломая догмы и стереотипы // Liveinternet. 2014. Май, 18. Режим доступа: https:// www.liveinternet.ru/users/2503040/post324970086 (дата обращения: 09.01.2018).
10. Лаврентий Берия. Опровергаем мифы // Новороссия. 2017. Апр., 30. Режим доступа: https://www.novorosinform.org/articles/9253 (дата обращения: 09.01.2018).
11. Энциклопедия эпистемологии и философии науки / под ред. И.Т. Красавина
12. Прудникова Е. Указ. соч.
13. Ивин А.А., Никифоров А.П. Словарь по логике. М.: Туманит: Издательский центр ВЛАДОС, 1997. Режим доступа: https://dic.academic.ru/dic.nsf/logic/276 (дата обращения: 12.01.2018).
14. Философская энциклопедия. Энциклопедический словарь. 2004. Режим доступа: https://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/337/ДИСКУРС (дата обращения: 09.01.2018).
15. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 136−137.
16. Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века / под ред. В.В. Бычкова. М.: Российская политическая энциклопедия (РОСПЭН), 2003. С. 42.
17. Там же.
18. Караулов Ю.Н., Черкасова Г.А., Уфимцева Н.В., Сорокин Ю.А. и др. Русский ассоциативный словарь: в 2 т. Т. 1. От стимула к реакции. М.: ООО Астрель: АСТ, 2002. С. 231.
19. Там же. С. 59
20. Открытый финал. Режим доступа: https://filorelia.narod.ru/O/otkritiy_final/html (дата обращения: 21.01.2018).

 

Библиография

Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Л.: Прибой, 1929.

Василькова Н.Н. Реализация агональных стратегий в публичных спорах политического дискурса // Медиаскоп. 2018. Вып 1. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2413 DOI:10.30547/mediascope.1/2018/.3 (дата обращения: 05.06.2018).

Золотова Г.А. Композиция и грамматика // Язык как творчество. Сб. науч. тр. к 70-летию В.П. Григорьева. М.: ИРЯ РАН, 1996. С. 284−296.

Иванова С.В. Лингвистическая ресурсная база информационной войны: создание эффекта демонизации // Политическая лингвистика. 2016. № 5. С. 28−37.

Мечковская Н.Б. Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий. М.: Агентство ФАИР, 1998.

Почепцов Г.Г. Имиджелогия. 4-е изд., исправл. и доп. М.: Рефлбук; Киев: Ваклер, 2004.

Суздальцева В.Н. Образ власти в современных российских СМИ: вербальный аспект. М.: Фак. журн. МГУ, 2017.

Суздальцева В.Н. Слово в мифологизированной модели мира // Вестн. Моск. ун-та. Сер.10: Журналистика. 2012. № 3−4. С. 137−150.

Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М.: Гнозис, 2004.