Система медиатопосов современного медиадискурса России как отражение и трансформация русских культурных архетипов

Ссылка для цитирования: Анненкова И.В. Система медиатопосов современного медиадискурса России как отражение и трансформация русских культурных архетипов // Медиаскоп. 2017. Вып. 4. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2407

© Анненкова Ирина Васильевна
доктор филологических наук, профессор кафедры стилистики русского языка факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова (г. Москва, Россия), anneirina@yandex.ru

Материал подготовлен на основе доклада на заседании пленарного круглого стола «Медиареальность: социокультурные принципы и лингвопрагматические приемы ее формирования» на II Международной научной конференции «Язык в координатах массмедиа», прошедшей 2−6 июля 2017 г. в Высшей школе журналистики и массовых коммуникаций Санкт-Петербургского государственного университета.

Аннотация

В статье делается акцент на том, что медиариторический подход изучения современных медиадискурсивных практик должен быть внесен в новую парадигму лингвистических наук о человеке говорящем. В связи с этим рассматривается проблема формирования медиатопосов в современных СМИ на базе уже имеющихся архетипичных топосов русской культуры. Интерпретация и трансформация национальной топики – одна из сторон стратегической деятельности современных медиа, формирующих новую картину мира, которую мы сегодня называем медиакартиной мира. На примере нового медиатопоса «Украина» осмысляются процессы изменения ментальных доминант в современном сознании русских.

Ключевые слова: медиатопос, топос, медиадискурс, нейминг, креативная инвектива.

Сегодня можно и нужно говорить о новом этапе в развитии научной мысли и науки в целом – этапе неопостпозитивизма (В.В. Красных (2017)). Наверное, дать четкую дефиницию данному явлению (или понятию) едва ли возможно: скорее можно лишь попытаться осмыслить и структурировать новую научную реальность (в первую очередь – в области гуманитарных наук). Видимо, неопостпозитивизм базируется на следующих постулатах (эти постулаты были предложены В.В. Красных, но мы не берем их в кавычки, т.к. цитируем не в полном объеме и с некоторыми текстовыми изменениями).

1. Современный объект современных научных исследований, который мы, по словам В. Телии, продолжаем строить, не может быть «атомарным», т. е. он не может быть оторван от широкого историко-социокультурного контекста и должен рассматриваться не сам по себе, но только с учетом данного контекста и на его фоне.
2. Современные исследования должны носить холистический характер, т.е. должны быть цельными и системными сами по себе, с одной стороны, с другой – должны рассматривать свой объект как единый и цельный, но вместе с тем многокомпонентный, мозаичный и калейдоскопический, хотя и внутренне связанный.
3. При этом признается как множественность и многоаспектность самого объекта, так и плюралистичность мнений разных исследователей – представителей разных школ и наук, изучающих данный объект с разных точек зрения.
4. Изучение современного объекта исследования (учитывая его сложность и многоаспектность) в рамках и с позиции разных наук признается естественным продолжением развития человека (его духовного, интеллектуального и научного развития) и жизненно необходимым условием его бытия. Это связано во многом с тем, что различные дисциплины предоставляют разнообразные данные, а само взаимодействие разных дисциплин является важным источником новых знаний и основой обнаружения/построения новых объектов исследования.
5. Подобное взаимодействие разных (в том числе и специальных) дисциплин предопределяет дальнейшее развитие науки как таковой.

Каков же этот новый объект научных исследований? Совершенно очевидно, что он сосредоточен в человеке как единстве интеллектуальных и духовных возможностей. Антропоцентричная парадигма современных наук, и филологии в частности, говорит нам о том, что именно он, человек, и есть этот новый объект. Причем очевидно, что установка на коммуникацию в современных лингвистических исследованиях – это и есть проявление интереса к человеку говорящему (homo loquens). Как отмечают многие ученые, если ХХ в. был веком high tech, то век XXI будет веком high homo (Красных, 2017: 13−14).

Таким образом, по мнению многих ученых, «человек говорящий – личность, одним из видов деятельности которой является деятельность речевая. С одной стороны, он есть объект языка, культуры, лингвокультуры, сообщества, коммуникации, так как он формируется как личность и носитель сознания, как полноценный член некоего сообщества в коммуникации: он впитывает в себя культуру данного сообщества с помощью в первую очередь языка данного сообщества, осваивая, усваивая и присваивая себе его лингвокультуру. С другой стороны, он одновременно и субъект языка, культуры, лингвокультуры, коммуникации, так как он сам является носителем сознания и языка, «сплетающим внутри себя» (В. фон Гумбольдт) язык, культуру и лингвокультуру и «вплетающим себя» в язык, культуру и лингвокультуру.

Если говорить о филологическом знании, то на сегодняшний день такой подход представлен сразу в нескольких направлениях. И это очень хорошо продемонстрировано в новой коллективной монографии «(Нео)психолингвистика и (психо)лингвокультурология: новые науки о человеке говорящем», авторы И.А. Бубнова, И.В. Зыкова, В.В.  Красных, Н.В. Уфимцева (2017). В предисловии к книге В.В. Красных очень емко и точно охарактеризовала новые направления, среди которых она назвала представленные в книге этнопсихолингвистику, неопсихолингвистику, психолингвокультурологию, лингвокультурологию и когнитивную лингвокультурологию. Вот что она пишет: «По мнению Н.В. Уфимцевой, "центральной проблемой" ЭПЛ [этнопсихолигвистики. – И.А.] в соответствии с "новой методологической базой для этнопсихолингвистических исследований", которая начала формироваться в Московской психолингвистической школе с начала 90-х годов, является исследование этнокультурной специфики языкового сознания, и сама ЭПЛ фокусируется на изучении образа мира и его изменениях "от одной культуры к другой"» (Красных, 2017: 16). То есть этнопсихолингвистика изучает культурно маркированные черты языковых сознаний. Неопсихолингвистика, или психолингвистика личности, концентрирует свое внимание на индивидуальном образе мира. Лингвокультурология, как самостоятельная дисциплина, изучает «живые коммуникативные процессы и связь используемых в них языковых выражений с синхронно действующим менталитетом народа», ее цель – обыденная картина мира. Психолингвокультурология – абсолютно новое направление, которое сосредоточено на изучении лингвокультуры и человека говорящего во всех его проявлениях и во всех контекстах (культурном, социальном, политическом и т.д.), которые его формируют как такую личность. Когнитивная лингвокультурология обращает свой взор на «когнитивные механизмы лингвокреативности и макрометафорические концептуальные модели» (Красных, 2017: 17). В рамках этой дисциплины признается существование одной базовой концептосферы – концептосферы культуры, а ее создателем называется человек как личность творящая и созидающая, которая «хранит» ценностное содержание данной концептосферы в языке. Именно в этой филологической дисциплине уделяется особое внимание феномену лингвокреативности и фразеокреативности, о которых пойдет речь ниже.

В связи со всем вышесказанным следует отметить и своеобразную «заинтересованность» риторики (неориторики и медиариторики) в этом интеграционном процессе наук, изучающих человека говорящего. И в этом смысле такая составляющая риторической аргументации, как топика, оказывается весьма востребованной при анализе формирования и трансформации образа мира, который отражается в языковом сознании как индивидуальной личности, так и целого народа или нации.

Мы уже неоднократно писали о работе именно с топосами, топосферой национального самосознания в медиадискурсивной деятельности. Именно интерпретация национальной архетипичной топики задает парадигмальные сдвиги в менталитете народа. Напомним одну из принципиальных для нас идей, которую мы высказывали неоднократно в наших работах: «В сложной интерпретационной системе, которая схематично выражается дихотомией действительность – текст, интерпретации подвергаются не столько концепты культуры, сколько ее топосы. Это связано в первую очередь с теми отличиями, которые существуют между понятиями концепт и топос и которые определены специфическими отличиями лингвистики и риторики. Концепт – отражение рече-мысле-познавательной деятельности целовека, когнитивное понятие. Топос культуры – отражение оценочно-сопоставительного познания, этико-нравственной парадигмы народа» (Анненкова, 2011: 87−88).

Эта мысль высказывалась нами и раньше и во многом пересекается с воззрениями Г.Г. Хазагерова (2009), которые он постоянно постулирует, продвигая идею риторического осмысления культуры: «Если исходить из того, что концепты обустраивают кристаллическую решетку культуры, а топосы – решетку коммуникации, т.е. той же культуры, но взятой в ее важнейшем измерении, то следует признать, что и трансформациям подвергаются прежде всего топосы. Именно изменения в топосфере наиболее гибко отражают сдвиги в общественном сознании. Коммуникативные модели, заданные общественной топикой, самым непосредственным образом влияют на коммуникативные ориентиры и в бытовом поведении». В свое время Г.Г. Хазагеров привел довольно интересный пример подобного влияния: «Прагматическая истина, например, "дважды два – стеариновая свечка", не может долго господствовать над семантической истиной ("дважды два – четыре"). Страховой агент Уорф, один из авторов знаменитой гипотезы Сепира–Уорфа, заметил однажды, что люди не страхуют пустые бочки из-под горючего. Оказывается, их дезориентирует слово "пустой". Но пожаров от этого меньше не становилось. Господство предрассудка над сознанием не тождественно господству предрассудка над жизнью».

Данные языка, языковая картина мира, отраженная в этимологии, во «внутренней форме слова», в конечном счете не могут повлиять на поведение человека. Но гораздо в большей степени, очевидно, влияют на поведение человека словесные формулы. И это влияние, если можно так сказать, короче и непосредственнее.

Возьмем для примера словесную формулу «Русские не сдаются», которая с точки зрения темпоральной характеристики появилась не так давно (1914 год, Первая мировая война, защита крепости Осовец), но очень органично вплелась в коммуникативную парадигму русских, так как им приходилось и до сих пор приходится (и, видимо, не закончится это никогда) вести боевые действия. Русские всегда воевали и воюют много! Эта словесная формула и характеризует, и предопределяет характерную поведенческую норму носителей русского самосознания, русской культуры и русского языка. И в этом смысле интересно проследить интерпретацию этой нормы в связи с темой Украины в целом и конфликта на Украине, в частности.

Надо заметить, что Украина может быть представлена сегодня в качестве именно медиатопоса, т.е. собственно медиатемы особой культурной и политической значимости. Причем это медиатопос не только в отечественных СМИ (как российских, так и украинских), но и в зарубежных. Но об этом чуть ниже. Здесь нам хотелось бы подчеркнуть, что медиатопика и топосфера культуры не идентичные понятия. Мы бы их назвали скрещивающимися (в терминах логики и стилистики). Поскольку топосфера и контент − это не одно и то же, то сразу же отметим, что для нас важно рассмотреть способы подачи темы/топоса «Украина» в СМИ. То есть для нас важны коммуникативные тактики, которые оформляют собою коммуникативную стратегию формирования государственно-идеологической доминанты в массовом сознании. Именно новый медиатопос «Украина», то есть и содержательная и ценностная доминанта современного медиадискурса, представляется нам показательным с точки зрения трансформации образа мира и языкового сознания русских. (Сегодня в медиадискурсе есть еще один такой же крупный и сущностный медиатопос. Это медиатопос «Сирия». Но, конечно, он не обладает сам по себе, в одной своей словоформе, таким мощным влиянием на сознание и подсознание русскоговорящих и не подвергается осмыслению, интерпретации и трансформации как архетипичный, так как его можно признать, в принципе, неомедиатопосом и нарождающимся неотопосом культуры.)

В сущности, и «Украина» как топос и как медиатопос существует не так давно: как топосу ей не более двухсот лет. Мы не будем удаляться в исторический экскурс появления, формирования и развития этой номинации в русском языке и в русской культуре. Очень многие образованные люди до сих пор сопротивляются этому названию определенной территории, но не могут не признать, что государство новейшего времени с таким названием существует. В языковом сознании большинства русских (и в первую очередь – россиян) Украина до сих пор воспринимается как часть исторической России (как бы она ни называлась – Российской империей или СССР), как единое с Россией географическое и культурное пространство. Именно такая интерпретация архетипичной формулы «Русские не сдаются!» просматривается в анекдоте 2014 года, который появился в связи с событиями в Крыму:

Воинскую часть в Крыму окружили «вежливые люди» и предложили всем сдаться. Над зданием взвился флаг Украины, а из окон послышались возгласы: «Русские не сдаются!»

Отметим, что сам анекдот появился на российском интернет-пространстве. И это еще больше подчеркивает не только то, что подсознательно украинцы все равно рассматривают себя как русских, как носителей русской культуры (не все, но большинство), но и то, что жители России рассматривают жителей Украины как носителей архетипичных черт представителей русского мира.

Но в то же время сама акцентуация именно этого «единства» наводила на серьезные размышления: здоровый человек не думает о здоровье и не чувствует, что надо думать о единстве рук, ног, головы, туловища… Это – симптомы болезни, и если говорить о едином национально-ментальном пространстве, то симптомы болезни очевидны с обеих сторон. В чем проявляется эта болезнь? В наших лингвистических и дискурсивных практиках. На наш взгляд, в первую очередь – в инвективе. Причем мы имеем в виду не столько прямое оскорбление, сколько, если можно так выразиться, креативную инвективу, которая воплощается в инвективной функции языковой игры. И надо заметить, что локомотивом формирования этой функции выступают не официальные медиа, а та самая массовая аудитория, которая присутствует в соцсетях, в интерактиве электронных медиа в виде комментов. Приведем примеры инвективных номинаций, не систематизируя их по словообразовательным, грамматическим и тропеическим моделям:

Украина: Окраина, Уркаина, Украдина, Ук-Руина, Дуркаина, Зомби-Юкрейн, Бандерланд, Укровермахт, украриум.

Процессы, происходящие на Украине: еврооккупация, Евромайдан, евреоккупация, Евремайдан.

Украинцы (жители Украины, агрессивно настроенные по отношению к России и к Донбассу): хохлюги, хохлозавры, хохлолемминги, укропитеки («Примечательная черта укропитека – ни себе, ни людям»), укрлюфтваффовец (номинация появилась после сбитого в небе Донбасса малазийского боинга), укрофашисты, братоубийцы, укрожлобы и хитроумные окраинцы (в материалах о российском газе), хунтоиды, хунтята («американо-украинская хунта»), хунтари, укроп, укропейский, укропеец, укрофашисты, каклы, единоукраинцы, украрии, хатаскрайники (здесь как раз очень хорошо просматривается топическая формула «моя хата с краю»), необандеровцы, галицаи, щэневмерлики, скакуны-папуасы бандеровские, евроинтегреры, лала-зомби.

Номинация лиц собственно украинской политики или лиц, которые прямо или косвенно связаны с событиями на Украине, также демонстрирует нам активные нейминг-процессы в СМИ, которые можно характеризовать именно как креативную инвективу:

Турчинов: Трупчинов, Тупчинов;
Порошенко: Потрошенко, Пораженко;
Виктория Нуланд: баба Нуля;
Юлия Тимошенко: баба Йуля.

Вот небольшая цитата с целым набором именований в рамках медиатопоса «Украина»: «После подписания евро…ссации жителей территории называют хохлопейцами. И пусть майдауны не забывают, кто не будет «колорадами», тому быть навсегда с «коломойшами»».

Нейминговый креатив демонстрирует нам и формирование неопрецедентности, а следовательно, номинации, связанные с этим новым культурным контекстом. Если «хитроумные окраинцы» отсылают нас к «Одиссее» Гомера, основе мировой литературы, то выражение «в гости к бабушке в Россию», очевидно, намекает на пресс-конференции официального представителя Государственного департамента США Джен Псаки и на ее комментарии о военных действиях и беженцах в Донбассе. Именно речевые события, связанные с комментированием украинского кризиса, породили номинации типа обаминг, псакинг, наитемнейший (о Бараке Обаме как оппозиция к «темнейший» по отношению к Путину) или Обама псакнул.

Как видно из приведенных примеров, с точки зрения лингвистической, все те модели, которые используются для формирования единиц нейминга, не новы. Эмоционально-оценочная аффиксация, создание слов с приставкой нео-, с корнем -евро-, создание слов с английским суффиксом -ing- для обозначения процесса в кириллическом оформлении, использование суффиксов превосходной степени, создание новых аббревиатур (СМД – «средства массовой дезинформации»), усечение (Днепр как замена номинации имени собственного Днепропетровск) и т. п. – все эти приемы хорошо известны. Но надо понимать, что функции нейминга всегда предопределены его тактиками. Среди этих тактик следует выделить следующие: 1) чисто юридическая – собственно номинация при отсутствии имеющихся названий того или иного понятия, 2) обоснованная внутренними законами языка и прежде всего законом экономии речевых средств, 3) лингвокультурологическая, 4) игровая, 5) аргументационная. Если посмотреть на приведенные нами примеры и окинуть взором все пространство современного Интернета, то станет очевидным, что первые две тактики нейминга в современном словотворчестве в рамках топоса «Украина» почти не представлены. Исключением следует признать лишь переименование города Днепропетровска. Но зато три последних тактики очевидны. Причем игровая тактика изначально служит своеобразной базой в новых номинациях и порождена общим, давно состоявшимся трендом дискурсивных практик в языке СМИ – языковой игрой на всех уровнях. Но дело в том, что игра ради игры в медиадискурсе, конечно, невозможна. Рано или поздно она переходит в статус идеологической аргументации, что в нашем случае демонстрируется инвективной установкой такого лингвоигрового нейминга. А следствием становится изменение лингвокультурологического контекста в понимании тех или иных экстралингвистических процессов, как, в частности, происходит с осмыслением украинского кризиса со стороны жителей России и жителей Украины. То есть то искусственно сформированное историческое разделение России и Украины, которое было предложено как искусственный проект Австро-Венгерской империи, все более укореняется в сознании как естественно сложившееся культурно-историческое различие. Функционирование языковой игры в области нейминга в качестве инвективы в рамках медиатопоса «Украина», несомненно, ведет нас в сторону формирования нового архетипичного внешнего топоса «Россия/Украина» (по типу хорошо известных внешних топосов «Слово/Дело», «жизнь/смерть», «бытие/сознание» и т.п. и даже таких, как «Россия/Запад», «Россия/Восток», которые сегодня ощущаются даже не такими антагонистичными). Причем термы этого неотопоса дрейфуют в сторону абсолютного антагонизма. И надо заметить, что СМИ этот антагонизм не только фиксируют, но и поддерживают, цементируют и во многом инициируют. С точки зрения медиариторики, мы можем констатировать, что трансформация топосов и формирование новых медиатопосов демонстрируют нам новые аргументационные и культурологические доминанты в современном медиапространстве.

В 2017 г. в Северо-Восточном Федеральном университете имени А.К. Аммосова (г. Якутск) на кафедре журналистики филологического факультета была защищена выпускная квалификационная работа бакалавра М.Е. Слепцовой «Политический дискурс в российских ток-шоу (на примере обсуждения украинского кризиса)» (2017, научный руководитель доцент Л.Н. Павлова). Работа представляет собою фрейминговое исследование политического дискурса, вмонтированного в дискурс медиа на уровне жанра политического ток-шоу. Помимо тех результатов, которые получил исследователь, интересна методика самого анализа, которая была предложена Деннисом Лихтенштейном, профессором университета Зеппелин (г. Мюнхен, ФРГ). В исследовании анализировались российские и немецкие ток-шоу. Сравнительный анализ показал как различия, так и сходства в подаче острого политического материала российскими и немецкими телеканалами. Это принципиально важно для понимания того, что медиадискурсивные процессы достаточно монолитны вне зависимости от страны базирования данных медиа или от политических пристрастий тех, кто порождает медиатексты (от журналиста до продюсера и владельца медиа). Собственно риторические установки везде примерно одни и те же.

Так, дискредитация в российском политическом дискурсе – явление, по утверждению М.Е. Слепцовой, встречаемое наиболее часто. Те примеры нейминга, которые мы приводили выше, очевидно, вписываются в данную концепцию медиадискурсивной деятельности. И те стратегии, которые, например, выделены Д.Р. Акоповой (2013: 403) (понижения, повышения, театральности), проявляются в номинациях внутри медиатопоса «Украина».

Работа М.Е. Слепцовой суммирует объемные фреймы современного политического медиадискурса и группы фреймов внутри этих больших фреймов, которые мы бы все-таки отнесли к медиатопосам. Как видно из текста ВКР, Украина выступает и в качестве собственно медиатопоса, и в качестве фреймов, составляющих большой медиатопос «Международный кризис глобального порядка». То есть Украина и в отечественном, и в зарубежном медиадискурсе, действительно, представляет большую медиатему, но мы называем ее медиатопосом, поскольку культурно-ценностный статус этого медиатопоса имеет ключевое значение для менталитета русских.

Таким образом, мы видим, что «Украина» как медиатопос заполнила собою не только российское и украинское медиапространство, но и медиапространство зарубежных стран, в частности, Германии. Разнообразные аспекты данной темы демонстрируют своеобразное структурирование мадиадискурса в определенном направлении – в формировании образа самой Украины, образа России относительно Украины, а также относительно всего западного мира и западных государств, формирование образа Запада и его отношений с Россией в связи с кризисом на Украине. На наш взгляд, анализ представленных фреймов и топосов все-таки еще предстоит сделать, но само внимание к такому моделированию медиадискурса, даже в рамках одного жанра, дает основание говорить, что анализ культурообразующих топосов и их трансформации в медиадискурсе – одно из важнейших направлений медиариторики.

Библиография

Акопова Д.Р. Стратегии и тактики политического дискурса // Вестн. Нижегородск. ун-та имени Н.И. Лобачевского. Серия Филология. 2013. № 6(1). С. 403−409.

Анненкова И.В. Медиадискурс XXI века. Лингвофилософсий аспект языка СМИ. М.: Фак. журн. МГУ; Изд-во Моск. ун-та, 2011.

Бубнова И.А., Зыкова И.В., Красных В.В., Уфимцева Н.В. (Нео)психолингвистика и (психо)лингвокультурология: новые науки о человеке говорящем. М.: Гнозис, 2017.

Красных В.В. Новые науки о человеке говорящем: ответ на вызов нашего времени. Вступительная статья // Бубнова И.А., Зыкова И.В., Красных, В.В. Уфимцева Н.В. (Нео)психолингвистика и (психо)лингвокультурология: новые науки о человеке говорящем. М.: Гнозис, 2017. С. 6−18.

Слепцова М.Е. Политический дискурс в российских ток-шоу (на примере обсуждения украинского кризиса). Якутск, 2017. [Рукопись ВКР].

Хазагеров Г.Г. Мышление, принесенное в жертву убеждению // Георгий Хазагеров. Авторский сайт. 18.02.2009. Режим доступа: http://www.khazagerov.com/cultural-language-situation/75-convince