Предварительная военная цензура печати на востоке России после установления диктатуры А.В. Колчака (19−30 ноября 1918 г.)

 

Ссылка для цитирования: Шереметьева Д.Л. Предварительная военная цензура печати на востоке России после установления диктатуры А.В. Колчака (19−30 ноября 1918 г.) // Медиаскоп. 2017. Вып. 4. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2395

 

© Шереметьева Дарья Леонидовна
кандидат исторических наук, младший научный сотрудник Института истории Сибирского отделения Российской академии наук (г. Новосибирск, Россия), dalas83@yandex.ru

 

Аннотация

Автор вводит в научный оборот документы об установлении предварительной военной цензуры печати в условиях государственного переворота, приведшего к диктатуре А.В. Колчака, анализирует влияние цензуры на содержание газет и оценивает ее результаты. Действия организаторов переворота на востоке России достигли искомого эффекта – каналы распространения протестных настроений были заблокированы, политическая оппозиция деморализована. Эффективность цензуры в чрезвычайных условиях стала аргументом для ее сохранения после захвата власти¹.

Ключевые слова: цензура, периодическая печать, контрреволюция, гражданская война.

 

Вопрос об установлении контроля за содержанием и распространением массовой информации на востоке России в период гражданской войны давно занимает внимание исследователей. В советской историографии бытовало мнение об изначальном введении антибольшевистскими органами власти жесткой военно-политической цензуры (Семенова, 1977: 7). Это считалось самоочевидным и не требовало доказательств. В 1990-х гг. отход от идеологической заданности в изучении гражданской войны поставил под сомнение утверждения советской историографии и положил начало научной дискуссии. Эмпирические данные о функционировании газет в антибольшевистской Сибири в июне 1918 – декабре 1919 гг. привели исследователя А.Н. Никитина (1991: 46) к выводу, что контроль за прессой не был унифицирован ни Временным Сибирским правительством, ни Российским правительством, а наибольшая «опасность» для изданий исходила от военных. Однако исследователи С.П. Звягин (1998: 78), Л.А. Молчанов (1999; 2001 (а): 83), Г.В. Жирков (2001: 220) и Р.Л. Исхаков (2012: 56) интерпретировали те же факты как свидетельство повсеместной жесткой цензуры печати. Дальнейшее развитие историографии было связано с изучением конструктивных функций цензуры и расширением исторического контекста. Так, С.С. Балмасов (2003) рассмотрел аналитические записки военных цензоров и пришел к выводу, что в 1919 г. на территории Российского правительства они способствовали коммуникации общества и власти, транслируя информацию об озвученных в прессе социальных и политических проблемах в высшие эшелоны государственного управления. Изучение антибольшевистских политических режимов и общества дало основания исследователю В.М. Рынкову (2009: 125) утверждать, что органы государственной власти контрреволюции на территории от Поволжья до Дальнего Востока с середины 1918 – до конца 1919 гг. ограничивали свободу слова, но их влияние не было абсолютным и целиком определяющим, так как рычагов эффективного блокирования распространения неблагоприятной для власти информации не существовало.

Различные суждения и выводы в историографии по поводу градуса жесткости и уровня эффективности цензуры объясняются в значительной мере разрозненностью и неполнотой источниковой базы. До сих пор исследователи оперировали в основном такими «следами» введения цензуры печати как формально отменявший предварительную военную цензуру приказ А.В. Колчака № 57 от 30 ноября 1919 г., «белые пятна» в газетах и сообщения о закрытии повременных изданий. Специальную документальную публикацию, посвященную установлению цензуры контрреволюции на востоке России, сделал Л.А. Молчанов (2001 (б)). Он ввел в научный оборот рапорт командующего Сибирской армией, управляющего военным министерством Временного Сибирского правительства А.Н. Гришина-Алмазова от 23 августа 1918 г. о необходимости цензуры, проект Временных правил о специальном военном почтово-телеграфном контроле и Перечень сведений, не подлежащих оглашению в печати. Перечисленные документы являются свидетельствами подготовки цензуры, локализующими возможное время ее введения в промежутке с 23 августа до 30 ноября 1918 г., но не дают ответов на вопросы, когда, кем, для какой цели и как был установлен контроль над периодической печатью. Без ответов на эти базовые вопросы трудно судить о причинах, характере и результатах «цензурной политики» антибольшевистской власти.

 

Введение предварительной военной цензуры печати

На протяжении лета – осени 1918 г. на востоке России шла борьба антибольшевистских правительств за первенство при конструировании единой всероссийской власти. На Уфимском государственном совещании 23 сентября 1918 г. было образовано Временное Всероссийское правительство, члены которого придерживались левоцентристских политических позиций (Журавлев, 2004: 20). Члены Временного Всероссийского правительства декларировали свободу слова, но высокопоставленные военные и чиновники на местах в разной степени оказывали административное давление на прессу, вплоть до несанкционированного установления военными предварительной политической цензуры в Оренбурге, Тюмени, Томске и Чите (Шереметьева, 2011: 32).

В ночь на 18 ноября 1918 г. в Омске произошел государственный переворот. Временное Всероссийское правительство было свергнуто, власть передана Российскому правительству, избравшему в тот же день Верховным правителем адмирала А.В. Колчака.

Одним из важных условий успешного государственного переворота было оперативное установление контроля над средствами массовой информации. Переворот происходил в ночь на понедельник, когда у печатников традиционно был выходной и газеты, за редким исключением, не выходили. Это обстоятельство обеспечило заговорщикам целые сутки для вливания собственной информации и принятия превентивных мер против выступлений в печати противников переворота.

19 ноября 1918 г. под редакцией ротмистра С.А. Скрябина в Омске вышел первый номер газеты информационного отдела Штаба Верховного главнокомандующего «Русская армия», ставшей рупором государственного переворота. В издании были опубликованы постановления Совета министров о смене власти, а на последней полосе коротко сообщалось: «В целях правильной информации населения о происшедших государственной важности событиях на всей территории России устанавливается предварительная цензура. Все сведения будут поступать только из официального источника − Штаба Верховного главнокомандующего».

В тот же день, 19 ноября, начальник информационного отдела Штаба Верховного главнокомандующего ротмистр С.А. Скрябин разослал телеграмму начальникам военных районов и городских гарнизонов с распоряжением о введении предварительной цензуры печати. Полный текст телеграммы был опубликован в иркутской социалистической газете «Новая Сибирь» в знак протеста против нарушения свободы слова и для уведомления читателей, что редакция не может открыто выразить свое отношение к перевороту.

Телеграмма гласила: «По приказанию Верховного главнокомандующего на[чальник] Шта[ба] Верх[овного главнокомандующего] приказал установить предварительную цензуру всех без исключения газет, издающихся в подведомственном районе. Объявить редакциям, что предварительная цензура вводится временно на два-три дня как мера исключительная, в целях правильной информации населения о происходящих событиях. Во всех изданиях помещать информационный материал о событиях только передаваемый информационным отделом. О прекращении предварительной цензуры будет сделано особое распоряжение. Омск, нач[альник] инф[ормационного] отдела ротмистр Скрябин»².

На основе данной телеграммы были сделаны распоряжения нижестоящих инстанций о введении военной цензуры на местах. Часть из них была опубликована в эсеровских и меньшевистских газетах в Барнауле, Мариинске и Красноярске.

Начальник Барнаульского военного района 19 ноября на основании телеграммы С.А. Скрябина отдал приказание «предоставлять не позже чем за два часа до выпуска из печати в течение четырех дней с 20 ноября 1918 г. подпоручику Кунгурцеву (административный отдел управления начальника Барнаульского военного района) для предварительной цензуры всякого рода выпуски газет, телеграммы, объявления и воззвания»³.

Начальник гарнизона Мариинска поручик Петров 19 ноября уведомил редакцию единственной местной газеты «Звено»: «По приказанию на[чальника] Шта[ба] Верх[овного главнокомандующего] устанавливается предварительная цензура всех без исключения газет. <…> предварительная цензура вводится временно на два-три дня и исключительно в целях правильной информации населения о происходящих событиях. О прекращении предварительной цензуры будет своевременно особое распоряжение»⁴.

В Красноярске телефонограмма начальника местного гарнизона редакциям газет гласила: «По приказанию Верховного главнокомандующего с сего 19 числа вводится предварительная цензура всех газет. Уполномоченный по охране порядка и спокойствия приказал ежедневно представлять в штаб гарнизона первый оттиск газет. Без подписи начальника гарнизона или лиц, им на то уполномоченных, ни один номер газеты выйти не может. Вышеизложенное принять к точному и неуклонному исполнению»⁵.

Начальник первого военного района Забайкальской области передал редакциям газет 21 ноября приказ «установить предварительную цензуру всех без исключения газет», пояснив, что «мера эта вводится временно, на два-три дня, в целях правильного осведомления населения о происходящих событиях»⁶.

Итак, инициатива установления предварительной военной цензуры печати исходила из Штаба Верховного главнокомандующего. Ответственными за ее введение были Верховный главнокомандующий, начальник Штаба Верховного главнокомандующего и начальник информационного отдела Штаба Верховного главнокомандующего. Однако кроме С.А. Скрябина в документах не фигурировало других фамилий. Почему?

Верховным главнокомандующим вооруженными силами Российского государства с 18 ноября 1918 г. был адмирал А.В. Колчак. Среди его ноябрьских приказов и указов не удалось обнаружить текста о введении цензуры⁷. Такое распоряжение могло быть отдано устно или совершенно отсутствовать, так как начальник Штаба имел компетенцию приказывать от имени Верховного главнокомандующего. Политические взгляды и жизненный опыт А.В. Колчака определяли его прагматичное отношение к прессе. На встрече с представителями печати 28 ноября он заявил: «Цензура вообще большое зло. Но мы живем при исключительных условиях, когда возможны широкие злоупотребления печатью для антигосударственной работы. Приходится прибегать к цензуре»⁸. В дальнейшем на вопросы в отношении периодических изданий он реагировал в соответствии со сложившейся ситуацией. Мог распорядиться освободить редактора, арестованного военными, или закрыть неугодное ему издание⁹. В свете этого отношения можно предположить, что А.В. Колчак в условиях государственного переворота был согласен на введение цензуры как чрезвычайной меры, но предусмотрительно не спешил с ее узакониванием.

Что касается начальника Штаба Верховного главнокомандующего, то 18−20 ноября 1918 г. им формально оставался генерал-лейтенант С.Н. Розанов. Он не участвовал в перевороте, так как был «человеком» генерал-лейтенанта В.Г. Болдырева, члена свергнутого Временного Всероссийского правительства. В эти дни фактически обязанности начальника Штаба Верховного главнокомандующего исполнял полковник Д.А. Лебедев, и введение цензуры было, по всей вероятности, именно его инициативой. Однако, так как формальное назначение Д.А. Лебедева начальником Штаба было датировано 21 ноября 1918 г., он не мог подписать официальный приказ о введении цензуры печати 18 или 19 ноября. В дальнейшем Д.А. Лебедев оставался последовательным сторонником военной цензуры и пользовался правом закрывать газеты¹⁰.

Ротмистр С.А. Скрябин не мог бы ввести цензуру по собственному почину. Принятие решений такого уровня было вне его компетенции. Более того, на восток России Скрябин попал в числе слушателей Академии Генерального штаба, подчинявшейся некоторое время командованию Красной Армии. Это предопределило предвзятое к нему отношение со стороны офицеров, никогда не сотрудничавших с большевиками. Начальником информационного отдела Скрябин был назначен в сентябре 1918 г. В.Г. Болдыревым, который был вынужден из-за дефицита надежных соратников подбирать для работы в Штабе молодежь (Симонов, 2010: 120). Поэтому личный кредит Скрябина в органах военного управления был невысоким, и работа информационного отдела до переворота налаживалась с трудом.

Таким образом, предварительная военная цензура печати была установлена как чрезвычайная мера участниками государственного переворота на подконтрольной Российскому правительству территории 19−21 ноября 1918 г. для «правильной информации населения» о событиях государственной важности, то есть была нацелена на решение конкретной политической задачи.

 

Реализация контроля над прессой в условиях государственного переворота

Осуществлять предварительную военную цензуру за отсутствием специально подготовленных инстанций должны были начальники военных районов, гарнизонов или коменданты городов. Они, как правило, поручали эту работу находившимся в их распоряжении прапорщикам, подпоручикам или поручикам. В Оренбурге, Тюмени, Томске и Чите, где военная цензура существовала до переворота, прежним цензорам была поставлена новая задача. В остальных городах Тобольской, Томской, Алтайской, Енисейской и Иркутской губерний, Тургайской, Акмолинской, Семипалатинской, Забайкальской, Якутской, Амурской и Приморской областей, где издавались газеты, предварительную военную цензуру удалось оперативно установить. В 20-х числах ноября она появилась даже в таких отдаленных местах, как Усть-Каменогорск, на территории Рудного Алтая¹¹ и Бодайбо на берегу Витима¹².

Объем и сложность работы цензоров определялись количеством периодических изданий и их идейно-политической направленностью. В середине ноября 1918 г. на территории от Уфы до Владивостока печаталось не менее ста наименований газет¹³. От четырех до десяти изданий выходило в каждом губернском/областном городе. Во многих уездных административных центрах было по две-три газеты. Среди периодики преобладали общественно-политические издания, принадлежавшие партийным организациям, частным лицам/товариществам, кооперации и местному самоуправлению. Значительную роль играли официальные газеты органов государственной власти – правительства и губернских/областных администраций. Выпускались единицы профсоюзных, военных и духовно-просветительских повременных изданий. В партийно-политическом спектре преобладали газеты кадетов, эсеров и меньшевиков.

Главную угрозу для сторонников переворота представляла социалистическая пресса, которая ранее критиковала и осуждала саму идею единоличной диктатуры. Именно поэтому на газетах социалистов и было сосредоточено внимание цензоров. Социалистическая периодика составляла приблизительно шестую часть от всего объема повременной печати. Ее ядром являлась партийная пресса, которая к 18 ноября была представлена газетами эсеров («Народное дело» − орган Уфимского губернского комитета партии, «Голос народа» − орган Всесибирского краевого комитета, «Знамя труда» − Енисейского губернского комитета и «Голос труда» − Якутского городского комитета) и меньшевиков («Рабочий день» − орган Тюменского комитета, «Новый алтайский луч» − Барнаульского комитета, «Дело рабочего» − Енисейского губернского и Красноярского комитетов). Курганские эсеры и меньшевики совместно издавали газету «Земля и труд». Поддерживали партийную прессу челябинская «Власть народа», томские «Железнодорожник» и «Народная газета», бийские «Думы Алтая», красноярская «Воля Сибири», иркутские «Новая Сибирь», «Дело» и «Наша деревня», читинский «Наш путь» и др.

Перечисленные газеты почти не имели доступа ни к основным, ни к альтернативным источникам информации о перевороте в Омске. Поэтому социалисты могли лишь манипулировать официальной новостной повесткой, переоценивать сообщения власти или прибегать к «фигуре умолчания». Неудивительно, что 19 ноября ни в одном из этих изданий не было новостей о смене власти, а 20 ноября газеты уже оказались под цензурой.

Оппозиционные газеты на востоке России вышли 20−22 ноября с официальными сообщениями о государственном перевороте. Попытавшись отреагировать на новости, они в разной степени пострадали от военно-политической цензуры.

Наибольшему давлению военных подвергся орган Всесибирского краевого комитета партии эсеров «Голос народа». Два дня подряд, 20 и 21 ноября, цензор запрещал к печати передовые статьи. 22 ноября от всего текста передовицы остались только заявления редакции о том, что только лозунг народовластия может объединить все антибольшевистские силы и только восстановление разогнанного большевиками Учредительного собрания сплотит народ. После этого страницы «Голоса народа» стали заполняться абстрактными мрачными текстами о развале Российского государства, безнадежности международного положения, безмолвии народа, распыленности демократии, торжестве реакционеров и монархизме. Цензор до конца месяца продолжал вычеркивать из газеты фразы, абзацы, обзоры печати и целые статьи.

Большинство других эсеровских газет также не смогли выразить свое отношение к перевороту. Курганская «Земля и труд» попыталась критиковать не смену власти как таковую, а конкретные преступные действия полковника В.И. Волкова и войсковых старшин И.Н. Красильникова и А.В. Катанаева, арестовавших членов Временного Всероссийского правительства. Передовица от 22 ноября вышла с пробелами вместо характеристик действий этих военных. В номерах от 26 и 28 ноября цензор полностью вычеркнул передовые статьи. Попытка красноярских эсеров выразить протест в «Знамени труда» 28 ноября закончилась тем, что цензор снял в номере сразу три статьи, в том числе передовицу. Красноярская «Воля Сибири» после переворота сама отказалась от публикации передовых статей. Тактика редакции заключалась в насыщении тревожными известиями новостных рубрик газеты. Якутский эсеровский «Голос труда» вышел 20 ноября с цензурной «петлей» вместо передовой статьи. Следующий номер от 27 ноября оказался вовсе «белой простыней». Передовица была снята цензурой, с купюрами вышли статья о давлении на прессу и воззвание профсоюзов Якутска.

Критические высказывания по поводу омских событий 18 ноября удалось опубликовать в иркутской «Новой Сибири». В редакционной статье 21 ноября утверждалось, что «правительство не распалось, а разгромлено», «право-реакционная клика ударила по демократической части правительства», «события были подготовлены». Автор писал сдержанно, избегая таких слов, как «заговор», «предательство», «преступление», «беззаконие» и т.п. Логическим дополнением к статье была публикация отчета о заедании Иркутской городской думы от 19 ноября, зафиксировавшего обсуждение политического момента и голосование гласных в поддержку свергнутого Временного Всероссийского правительства. На следующий день темой передовой статьи стал Съезд членов Учредительного собрания, претендовавший на роль центра социалистической оппозиции установившейся диктатуре. В «Откликах печати» был подчеркнут тезис кооперативной газеты «Дело», что «военная диктатура – это деградация». Только 23 ноября на страницах «Новой Сибири» появились видимые следы работы военного цензора. Купюры белели в передовице, автор которой недоумевал по поводу официальных сообщений, называвших В.И. Волкова и И.Н. Красильникова проводниками «настроений широких общественных кругов», а председателя Временного Всероссийского правительства Н.Д. Авксентьева и его заместителя А.А. Аргунова «врагами государственности». С этого времени усилилась цензура и самоцензура «Новой Сибири». В газете не появилось новых вырезок, но 26 ноября был опубликован фельетон «Белое покрывало» с описанием работы цензора и тяжелой психологической атмосферы в редакции.

Меньшевистская пресса пострадала от цензуры в той же степени, что и эсеровская. В иркутской кооперативной газете «Дело» первые купюры появились 20 ноября в передовице о «сильной власти» и «правых шептунах». Критика получилась беспредметной и аморфной. Следующе три дня цензура пропускала в печать довольно жесткие высказывания. Редакция назвала «чрезвычайные события» нарушением уфимских соглашений, проводила параллели с большевизмом, осуждала «принцип единоличной безответственной власти». Омск был высмеян как «мексиканская столица, где государственные перевороты столь же обычны, как смена погоды», и, наконец, новое государственное устройство оценивалось как «возвращение к старым, автократическим формам правления». После этого 24 ноября газета была закрыта военными властями. Через день она возобновилась под названием «Наше дело», но критику прекратила и даже вынужденно опубликовала официальное сообщение Штаба Восточно-Сибирской отдельной армии о государственном перевороте со славословием в адрес В.И. Волкова, И.Н. Красильникова и А.В. Катанаева.

Барнаульский «Новый алтайский луч» и читинский «Наш путь» 21−22 ноября смогли выразить лишь «большое недоумение» по поводу того, что вопрос государственной важности об установлении единоличной власти был решен не Временным Всероссийским правительством, а подчиненным ему Советом министров. Редактор томской «Народной газеты» заявил, что постановление Совета министров «заключает в себе так много неясностей, что говорить что-либо о нем не представляется никакой возможности»¹⁴. Отдельные суждения в этих газетах были вычеркнуты цензурой.

В целом предварительная военная цензура сделала «белые пятна» характерной приметой оппозиционной прессы. Можно согласиться с мнением обозревателя «Новой Сибири», который 30 ноября утверждал: «Хорошо себя чувствует только противосоциалистическая пресса. Никем и ничем не стесняемая, даже поощряемая власть имущими, пресса эта прямо захлебывается от восторга». Немногочисленные критические оценки переворота, просочившиеся в прессу, были выражены относительно нейтральным эмоциональным тоном и обходили имена первых лиц – Верховного правителя А.В. Колчака и председателя Совета министров П.В. Вологодского – и не содержали призывов к протестным действиям.

 

«Трудный участок цензурного фронта»

Главнокомандующий Западным фронтом, член Чехословацкого национального совета генерал-майор Я. Сыровой не признал переворот и, в свою очередь, 20 ноября установил на территории от Уфы до Тюмени предварительную военную цензуру печати¹⁵. На основании распоряжения Я. Сырового командующий войсками Самарской группы генерал-майор С.Н. Войцеховский «как временную меру для недопущения пропаганды» ввел «предварительную цензуру, задачей которой ставил недопущение в печать распоряжений, воззваний и статей, заключающих в себе призывы к новой гражданской войне или вносящих раскол и смуту в ряды войск»¹⁶. Военные цензоры по «чешской линии» запрещали публиковать воззвания А.В. Колчака и пресекали критику Временного Всероссийского правительства¹⁷. Альтернативность этой цензуры открывала зазор для выступлений противников диктатуры.

Наиболее решительно и последовательно в условиях «изменчивого нейтралитета» чехов действовали противники переворота, находившиеся в Челябинске и Уфе. Челябинская «Власть народа» 22 ноября вышла с передовой статьей «Преступное покушение». В ней редакция заклеймила «насильственное, беззаконное» покушение на власть Временного Всероссийского правительства и безапелляционно заявила: «Народ никогда не признает этого переворота, он никогда его не простит».

В Уфе 22 ноября газета Камской группы Народной армии «Армия и народ» назвала переворот «предательством национальных интересов», «проявлением разрушительного большевизма». Эсеровское «Народное дело» пошло дальше. Обвинения в предательстве, покушении и заговоре редакция завершила выводом, что «русскому народу грозит смертельная опасность» и ответом может быть только «мощный и сокрушительный ответный удар, решительный натиск народа на обнаглевшую реакцию». Из-за цензурных барьеров эти резкие оценки и призыв просочились в сибирскую прессу только в декабре 1918 г., став достоянием отдельных «Обзоров прессы».

К концу 20-х чисел ноября 1918 г. Я. Сыровой вынужден был признать власть А.В. Колчака. С этого времени позиции военных в области цензуры синхронизовались. За оппозиционные выступления в печати редактор «Власти народа» В.А. Гутовский (Евг. Маевский) был арестован 28 ноября. Через два дня «Власть народа» прекратила свое существование. В начале декабря под предлогом близости фронта в Уфе были временно закрыты все газеты.

 

Отмена предварительной военной цензуры?

Отмены военно-политической цензуры ждали, согласно обещанному, через два-три дня после ее введения. Однако лишь 30 ноября 1918 г. А.В. Колчак подписал приказы № 57 и 59, касавшиеся этого вопроса¹⁸.

Первый пункт приказа № 57 гласил: «Предварительную цензуру отменить». Однако остальные пять пунктов приказа очерчивали обязанности и права военных цензоров, которым вменялось в обязанность возбуждать уголовное преследование против ответственных редакторов газет за публикацию сведений, (1) запрещенных Временными правилами о военной цензуре образца 1917 г., (2) «подрывающих авторитет верховной власти», (3) «возбуждающих одну часть населения против другой или подстрекающих к вооруженным выступлениям и стачкам», а также (4) «злонамеренных слухов, касающихся русской армии, союзных или чеховойск». Цензоры имели право на конфискацию изданий, могли ходатайствовать о наложении предварительной цензуры на периодические издания и подавать представление начальнику Штаба Верховного главнокомандующего о закрытии повременных органов. На фоне общего содержания приказа первый его пункт фактически терял смысл.

Приказ № 59 упорядочивал военную цензуру. Согласно ему учреждались военно-цензурные отделения при штабах фронтов, армий и военных округов. Начальники военных гарнизонов продолжали отвечать за прессу в тех городах, где не было штабов фронтов, армий или военных округов. Все военно-цензурные отделения подчинялись военно-цензурному отделению Штаба Верховного главнокомандующего и должны были дважды в месяц предоставлять в Штаб информационные сводки. Восьмой пункт приказа гласил: «Военно-цензурные учреждения [осуществляют] предварительный просмотр всех изданий, если издатели или редакторы будут о том ходатайствовать». Что касается содержания работы, то цензоры должны были руководствоваться Временным положением от 20 июля 1914 г. и пресекать распространение информации военно-стратегического характера.

Общая суть приказов заключалась в том, что военная цензура узаконивалась как институт и была наделена широкими полномочиями для контроля за прессой. При этом приказы были составлены по разным основаниям, представляя собой собрание из норм, положений и правил гражданского и военного, имперского и революционного законодательства. Эти нормы слабо согласовывались друг с другом и вряд ли могли обеспечить нормальное функционирование цензуры в дальнейшем.

Оглашать приказы, противоречащие декларированным демократическим принципам, власть не спешила. Напротив, Председатель Совета министров Российского правительства П.В. Вологодский в интервью томской прессе 6 декабря затуманивал информацию о принятом решении: «Цензура на днях будет отменена. Колчак сам внес в Совет министров вопрос об отмене цензуры, где он и разрешен в положительном смысле. Взамен цензуры будут установлены меры взысканий за помещение антиправительственных заявлений и статей, дискредитирующих власть. Соответствующего постановления нужно ожидать <…> на этих днях»¹⁹. Сделав акцент на «отмену цензуры», опытный сибирский политик пытался повысить авторитет власти в глазах демократической прессы, но одновременно предупреждал от обольщения насчет восстановления полной свободы слова.

Приказы А.В. Колчака о цензуре были официально опубликованы в издании информационного отдела Штаба Верховного главнокомандующего «Русская армия» 6 и 7 декабря, а в «Правительственном вестнике» – 7 и 8 декабря. Таким образом, цензура по существу была введена в правовое поле авторитарного политического режима. При этом сохранялся ее военно-политический и карательный характер.

 

Государственный переворот 18 ноября 1918 г. сопровождался повсеместным введением предварительной военно-политической цензуры печати на востоке России. Цензура объявлялась временной чрезвычайной мерой и преследовала цель блокировать потенциально возможные выступления противников переворота. Превентивные действия военных достигли искомого эффекта. Каналы распространения протестных настроений были заблокированы, социалистическая оппозиция деморализована. Успешность военной цензуры в условиях государственного переворота стала аргументом для ее сохранения после захвата власти.

 

---

Примечания

1. Публикация подготовлена в рамках поддержанного РФФИ проекта № 17-81-01023.
2. Новая Сибирь (Иркутск). 1918. Ноябрь, 20.
3. Новый Алтайский луч (Барнаул). 1918. Ноябрь, 21.
4. Звено (Мариинск). 1918. Ноябрь, 20.
5. Воля Сибири (Красноярск). 1918. 20 ноября; Дело рабочего (Красноярск). 1918. Ноябрь, 22.
6. Наш путь (Чита). 1918. Ноябрь, 22.
7. ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации). Ф. Р-176. Оп. 14. Д. 37.
8. Правительственный вестник (Омск). 1918. Ноябрь, 30.
9. Вологодский П.В. Во власти и в изгнании: дневник премьер-министра антибольшевистских правительств и эмигранта в Китае (1918−1925 гг.) / сост., предисл. и коммент. Д.Г. Вулфсон, Н.С. Ларьков, С.М. Ляндерс. Рязань: П.А. Трибунский, 2006. С. 141; Пепеляев В.Н. Дневник // Красные зори. Иркутск. 1923. № 5. С. 45.
10. ГАРФ. Ф. Р-176. Оп. 2. Д. 14. Л. 105.
11. ГАРФ. Ф. Р-148. Оп. 6. Д. 3. Л. 21–21 об.
12. Ленский край (Бодайбо). 1918. Ноябрь, 22.
13. Подсчитано по: Газеты 1917-1922 годов в фондах отдела литературы русского зарубежья Российской государственной библиотеки. М.: [б. и.], 1994; Несоветские газеты (1918−1922 гг.): Каталог собрания Российской национальной библиотеки / cост.: И.А. Снигирева (отв. сост.) и др., науч. ред. Г.В. Михеева; СПб: Изд-во РНБ, 2003; Поршнев Г.И. Книжная летопись Иркутска за годы революции (1917–1919 гг.). Иркутск: Губернская типография, 1920; Библиографический указатель газет и журналов, выходивших на русском Дальнем Востоке до 1922 г. и хранящихся в библиотеках и архивах региона. Владивосток РГИА ДВ, 2010.
14. Народная газета (Томск). 1918. Ноябрь, 21.
15. Власть народа (Челябинск). 1918. Ноябрь, 22.
16. Армия и народ (Уфа). 1918. Ноября, 21.
17. Правительственный вестник (Омск). 1919. Янв., 1.
18. Правительственный вестник (Омск). 1918. Дек., 7−8.
19. Голос народа (Томск). 1918. Дек., 8.

 

Библиография

Балмасов С.С. Функционирование органов военной цензуры Российского правительства 1918–1919 гг. // Гражданская война на востоке России: новые подходы, открытия, находки. Мат-лы научн. конф. Серия «Библиотека россиеведения». Вып. 8. М.: Посев, 2003. С. 53–62.

Жирков Г.В. История цензуры в России XIX–XX вв. М.: Аспект Пресс, 2001.

Журавлев В.В. Государственная власть сибирской контрреволюции: автореф. дис. … канд. ист. наук. Новосибирск, 2004.

Звягин С.П. Цензура в условиях «белой» Сибири // Вопросы истории Сибири ХХ века. Межвуз. сб. науч. трудов. Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 1998. С. 68–78.

Исхаков Р.Л. Белая журналистика Сибири и Урала: российская периодика в эпоху Колчака // Известия Уральского федерального университета. Серия 2: Гуманитарные науки. 2012. Т. 102. № 2. С. 53–62.

Молчанов Л.А. (а) Газетный мир антибольшевистской России (октябрь 1917–1920 гг.) М.: Посев, 2001.

Молчанов Л.А. (б) «В настоящий момент является крайняя необходимость в … издании закона о военной цензуре печати и о военном почтово-телеграфном контроле». Документы Временного Сибирского правительства // Белая гвардия. 2001. № 5. С. 92−97. (Републикация в сборнике «Собственными руками своими мы растерзали на клочки наше государство»: к истории антибольшевистской государственности периода гражданской войны (1918−1920 гг.). М.: Посев, 2007. С. 126−144).

Молчанов Л.А. Цензура белой Сибири // История белой Сибири. Мат-лы Третьей междунар. конф. Кемерово: Кузбассвузиздат, 1999. С. 77.

Никитин А.Н. Периодическая печать как исторический источник по истории гражданской войны в Сибири. Омск: [б. и.], 1991.

Рынков В.М. Антибольшевистские политические режимы и общество: взаимодействие на информационном пространстве восточных регионов России // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны. Сб. науч. статей / отв. ред. В.И. Шишкин. Новосибирск: Параллель, 2009. С. 105–125.

Семенова Н.М. Периодическая печать Сибири как источник по истории «демократической» контрреволюции: автореф. дис. … канд. ист. наук. Томск, 1977.

Симонов Д.Г. Белая Сибирская армия в 1918 году. Новосибирск: Новосибирс. гос. ун-т, 2010.

Шереметьева Д.Л. Газетная пресса Сибири в период «демократической контрреволюции» (конец мая – середина ноября 1918 г.) // Гуманитарные науки в Сибири. 2011. № 1. С. 31−34.