Ссылка для цитирования: Гарбузняк А.Ю., Солодовникова О.Б. Медийные двойники: формирование образа РПЦ российскими СМИ // Медиаскоп. 2017. Вып. 3. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2363
© Гарбузняк Алина Юрьевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры журналистики факультета рекламы, журналистики и дизайна Московского гуманитарного университета (г. Москва, Россия), a.garbuznyak@yandex.ru
© Солодовникова Ольга Борисовна
кандидат филологических наук, редактор отдела «Политика и общество» журнала «Огонек» (г. Москва, Россия), olga.ogoniok@gmail.com
Аннотация
В статье исследуется образ РПЦ в повестке дня общероссийской прессы. Выявлена зависимость образа от социального контекста упоминания РПЦ. Через анализ ключевых смыслосодержащих слов − тегов − в публикациях выборки реконструированы три модели, в рамках которых чаще всего рассматривается РПЦ и ее деятельность: «политический субъект», «субъект экономических отношений» и «объект культурного наследия», и дополнительная модель, отражающая представление об идеале. Доминирующим был образ РПЦ как политического субъекта.
Ключевые слова: РПЦ, фрейминг, повестка дня, контекст, медийный образ, дискурс.
Русская православная церковь (РПЦ), как социальный институт, играет значимую роль в жизни современного российского общества. Она представляет православных верующих (около 70% граждан РФ) и организует их церковную жизнь. Вместе с тем, присутствуя в публичном поле, церковь распространяет свое влияние на всех граждан независимо от их вероисповедания и убеждений. В СМИ это влияние нередко оценивается как неоправданно большое, особые нарекания вызывает активность РПЦ в вопросах образования, культуры, государственной идеологии.
Тем не менее опрос общественного мнения, проведенный «Левада-Центром» в феврале 2016 г.1, показал: только 15% граждан считают, что РПЦ и другие религиозные организации «вообще не должны вмешиваться в общественную жизнь». 47% опрошенных, напротив, видят задачу церкви в поддержании общественной морали и нравственности, а 30% (можно было выбрать сразу несколько вариантов ответов) указали, что она должна «способствовать общественному, национальному, политическому согласию». При этом 41% выбрали ответ «удовлетворять духовные потребности верующих». В интерпретации экспертов «Левада-Центра» это значит, что «41% респондентов ограничивают роль Церкви кругом верующих, считая, что она должна удовлетворять только их духовные потребности».
Социологическое исследование показывает, что представления граждан о церкви и ее роли в обществе заметно разнятся. Значительная часть (не менее 47%) рассматривает церковь как общественный институт, участвующий в том числе в политической жизни и влияющий на основания жизни общества – как верующих, так и неверующих граждан. Чуть меньшая часть (41%) более склонна видеть церковь в роли духовного пастыря верующих.
Поскольку в публичном поле церковь присутствует преимущественно благодаря средствам массовой информации, медийный образ РПЦ является важнейшим источником представлений о ней и ее деятельности для большинства граждан. При этом очевидно, что в СМИ не может быть единого образа церкви: он варьируется в зависимости от информационного повода и социального контекста, в котором упоминается РПЦ.
Анализом медийных образов РПЦ и ее представителей с точки зрения их содержания, функций, идеологической нагрузки и распространенных стереотипов занимаются отечественные социологи религии Р. Лункин (2012), П.А. Баёв (2011), Т.Ю. Вяткина (2012), Е.М. Морозов (2016), Е.А. Островская (2017). Аналогичные исследования инициируют информационные службы епархий с целью обсуждения актуальных проблем взаимодействия церкви и СМИ2.
При повышенном внимании к содержанию и социальным функциям различных образов церкви технологии их создания в СМИ до сих пор остаются мало изученными. Цель данного исследования − изучить, как формируется медийный образ РПЦ в различных контекстах. Анализ проводился с использованием инструментария теории фрейминга. Основные элементы фрейма – ключевое слово и семантическое поле, к которому это слово через ассоциации отсылает рецепиента (Пономарев, 2010: 72). Под семантическим полем понимается смысловой континуум, образованный лексико-семантическими репрезентантами (ключевыми словами), объединенными в ассоциативно-вербальную сеть (Суздальцева, 2012). Иными словами, важен контекст и ассоциативные связи, которые в нем активируются.
Медийный образ – это разновидность фрейма, и процесс его формирования аналогичен. Поскольку ключевые слова – это форма присутствия фрейма в тексте, то и анализ образа РПЦ в рамках данного исследования начинается с выделения в текстах выборки ключевых слов, или «тегов».
В эмпирическую базу исследования вошли пять общероссийских газет, занимающих различные позиции в медиаполитическом поле («Новая газета», «Независимая газета», «Известия», «Российская газета», «Коммерсантъ»), и крупнейший еженедельник страны «Огонек». В процессе анализа отбирались материалы на церковную тематику (с упоминанием слов «РПЦ»/«Православная церковь»/«верующие»/«священники»), опубликованные в период с 12 апреля 2015 г. по 1 мая 2016 г. (от Пасхи 2015 г. до Пасхи 2016 г.)
Выбор общественно-политических изданий в качестве эмпирической базы исследования обусловлен предметом исследования: образ церкви в медийном дискурсе формируется при активном участии авторитетных (с высоким индексом цитируемости) общероссийских СМИ. Специализированные православные медиа («Журнал Московской патриархии», интернет-издание «Православие и мир», телеканал «Спас» и др.) значительно уступают им по цитируемости и охвату аудитории, поэтому они не вошли в выборку3. Обращение к общественно-политическим изданиям накладывает определенные особенности на ракурс рассмотрения РПЦ и ее роли: духовный и пасторский аспект в светских СМИ отходят на второй план, а на первый выступает деятельность церкви как влиятельного общественного института, участвующего в политической жизни страны.
Структура медийного образа РПЦ сложна, поскольку он складывается из образов патриарха и других высших иерархов, выступающих с публичными заявлениями, православных активистов и др. Сложность заключается в том, что часто невозможно определить, что является официальной позицией РПЦ, а что – не более чем частным мнением священника или активиста, называющего себя православным. Даже патриарх, как правило, не претендует на то, чтобы говорить от лица всей церкви.
Проблемы с выявлением официальной точки зрения РПЦ ведут к дефициту информации, которую можно было бы назвать «рациональным представлением о предмете». Как следствие, тем большую роль играет нерациональная составляющая: выводы делаются на основе сходства и смежности явлений. Это еще раз подтверждает обоснованность применения теории фрейминга в данном анализе.
Задача иссследования состояла в том, чтобы выявить факторы, влияющие на медийный образ РПЦ, в частности, установить роль контекста, формируемого тегами, а также типа и позиции издания.
Объем внимания к церковной проблематике в общественно-политических СМИ оказался значительным: в большинстве изданий каждый третий или четвертый выпуск содержал соответствующие материалы. В «Российской газете» церковная проблематика присутствовала в 35% выпусков, в «Независимой газете» – в 28%, в «Коммерсанте» – в 18%, в «Известиях» – в 23%, в «Новой газете» – в 27%, в «Огоньке» – в 29%.
Анализ выявленных тегов (около 60 ед. различной степени популярности) показал, что почти все они в большей или меньшей степени тяготеют к одному из трех лексико-семантических полей: политико-идеологическому, социально-экономическому или культурно-историческому. Таким образом, эти ключевые слова активируют в памяти прецеденты и ассоциации, связанные с различными срезами действительности: политико-идеологическим, социально-экономическим и культурно-историческим.
Наиболее распространенные теги в материалах выборки по группам:
Политико-идеологический контекст
Из перечня видно, что большинство самых популярных тегов в материалах о церкви заимствовано из политической повестки дня и соответствующего ей лексико-семантического поля. Наличие целого ряда общих тегов в материалах, посвященных политической и церковной проблематике, говорит об устойчивой связи «РПЦ – государственная власть» в сознании авторов.
Косвенное подтверждение такой связи дает также анализ тональности публикаций об РПЦ. Была выявлена зависимость количества критических и скептических материалов о церкви от политико-идеологической ориентации СМИ: чем лояльнее издание к власти, тем больше в нем положительных публикаций об РПЦ («Российская газета» – 64%, «Известия» – 55%) и наоборот («Новая газета» – 11,5%). В некоторых, особенно критических, материалах выборки прямо говорится об общности и взаимной обусловленности интересов политической элиты и РПЦ как структуры.
РПЦ как структура, институция реже удостаивается положительного упоминания, чем другие явления церковной жизни (святые, новомученики, трудолюбивые монахини, красивые храмы). В этом смысле репрезентация в СМИ деятельности РПЦ имеет большое сходство с репрезентацией деятельности власти. Положительные начинания представителей власти, активно продвигаемые их пиар-службами через создание официальных новостных поводов, «замечают» преимущественно лояльные СМИ. Сходным образом редакционный фильтр преодолевают и новостные поводы из повестки дня РПЦ.
Итак, церковная повестка дня СМИ формируется по тегам, имеющим преимущественно политическое происхождение и продуцирующим соответствующие ассоциативные ряды. Самыми популярными оказались теги, заполняющие континуум «власть». Наиболее простая связь с континуумом «церковь» объясняется здесь фактическим пересечением официальных повесток дня представителей церкви и власти: выступление патриарха перед депутатами Госдумы, его участие в ряде протокольных мероприятий с президентом страны и т.д. Информационные материалы-отчеты о таких событиях играют существенную роль в формировании и поддержании связи «церковь–государство» в медийной картине действительности.
Другое обстоятельство, работающее на закрепление данной связи, − это обращение представителей власти к церковной тематике в своих выступлениях. Многие из таких публичных выступлений имеют ярко выраженный идеологический подтекст. Так, с подачи политической власти (прежде всего президента страны) церковная проблематика в СМИ обогатилась следующими тегами: патриотизм, традиционные ценности, консервативные ценности, духовные скрепы, русский мир и др.
Эти слова быстро вошли в церковный дискурс и употребляются теперь не только политиками, но и самими представителями РПЦ, а также медийными аналитиками и публицистами. Таким формируется довольно устойчивый фрейм о сращивании церкви и государства, об общности их интересов, идеологии, «врагах». В отдельных случаях подчеркивается, что РПЦ, став политическим игроком, перестает быть собственно собранием верующих. «Политическая религия − это наша новая реальность, имеющая мало общего с православием. <...> Церковь превращается в приводной ремень государственной машины, как в целом и задумывалось еще в 1993 году, когда Всемирный русский народный собор создавался при участии вице-президента Александра Руцкого, чтобы укреплять государственную идеологию»4, – сообщает журналистам «Огонька» доцент НИУ ВШЭ Б. Кнорре. Можно заметить, что данный фрейм начинает жить в медийном пространстве сам по себе, независимо от подпитки информационными поводами извне или находя это подпитку в событиях прошлого.
Например, автор «Новой газеты» Александр Солдатов использует политико-идеологический контекст как инструмент интерпретации другой, казалось бы, сугубо церковной темы – встречи Патриарха Кирилла с Папой Римским Франциском. «РПЦ МП полностью влилась в путинскую "вертикаль власти", – пишет Солдатов. – Патриарх может, наконец, действовать, сообразуясь лишь с волей Кремля и не оглядываясь на народ. А воля Кремля уже давно расположена к Ватикану, видя в нем "альтернативный центр" политического влияния в западном мире»5.
Но не только критически настроенные по отношению к власти издания воспроизводят фрейм о взаимном притяжении церкви и государства. В более мягкой форме о тех же вещах говорит и «Российская газета» − официальный орган правительства РФ. «Как правило, те, кто исповедуют православие, выражают власти свое одобрение более активно», – пишет, ссылаясь на социологическое исследование, автор «РГ» Екатерина Добрынина6.
Прямую и косвенную связь церковной проблематики с политической повесткой дня поддерживают также теги континуума «война»: святость русского оружия, агрессия, очищающая/священная война, воинственная РПЦ. В рассмотренный период война в церковную повестку дня входила в связи с актуальными политическими событиями, в которых для РПЦ находилась своя информационная ниша. Например, военный конфликт на Украине обострил случившийся ранее церковный раскол. Это обстоятельство «санкционирует» участие РПЦ наряду с политиками в качестве субъекта формирования повестки дня по украинскому вопросу.
Сирийский военный конфликт также дал массу поводов для публичных выступлений РПЦ – в связи с гонениями на христиан на территориях, захваченных исламистами.
Тег «агрессия» чаще встречался у авторов, критически оценивающих деятельность РПЦ, здесь образы войны используются метафорически для характеристики социальной активности самой РПЦ.
Таким образом, лексико-семантические атрибуты (теги) политического поля широко представлены в материалах, посвященных церковной тематике. С одной стороны, это обусловлено фактической кооперацией представителей РПЦ и государственной власти: духовенство вместе с политиками посещает официальные мероприятия, поддерживает введенные в политический оборот идеологемы, откликается на важнейшие информационные поводы политической повестки дня. С другой стороны, очевидно влияние фрейминга: авторы вместо анализа прибегают к упрощенным объяснительным схемам, взятым из политической повестки дня («РПЦ влилась в вертикаль власти»).
Социально-экономический контекст
Вторыми по популярности оказались теги, акцентирующие финансовую сторону деятельности РПЦ. Они создают контекст, в котором церковь предстает как субъект экономических отношений. Данный образ РПЦ чаще всего возникал в материалах, отмеченных тегами «имущественные отношения/споры РПЦ с музеями» и нередко сопровождался негативными коннотациями (претензии РПЦ рассматривались как чрезмерные или необоснованные). Особенно часто этот тег встречался в газете «Коммерсант»: имущественные споры церковных приходов со светскими учреждениями укладываются в привычное для деловых СМИ представление о конфликте двух хозяйствующих субъектов (его тоже можно рассматривать как фрейм). Конфликт и его развитие создают массу информационных поводов, отвечающих всем требованиям «новости», так появляются целые сюжеты, в рамках которых РПЦ выступает в роли субъекта, отстаивающего свои экономические интересы.
Большой резонанс, например, вызвали такие события, как просьба РПЦ передать ей в безвозмездное пользование Исаакиевский собор и Полярный музей в Санкт-Петербурге; назначение священнослужителя директором заповедника «Херсонес Таврический» в Севастополе. Каждое из этих событий вызвало ряд публикаций в СМИ. При этом редакция в большинстве случаев принимала сторону оппонентов РПЦ, о чем свидетельствует тональность публикаций, подборка цитат и фактов.
Еще одним источником напряженности в отношениях церкви и общества служит ситуация вокруг преподавания основ православной культуры в школах. Так же, как имущественные споры, этот конфликт излагается в СМИ на языке права, с отсылкой к законам, к Конституции (особенно большое внимание уделяет этой проблематике журнал «Огонек»)7.
В социально-экономическом контексте в публикациях СМИ церковь предстает как субъект влиятельный, провоцирующий конфликты и склонный к превышению закона там, где замешаны его интересы.
Культурно-исторический контекст
Еще одну группу тегов можно отнести к культурно-историческому семантическому полю. Прежде всего это теги из материалов, где храмы представлены как объекты культурного наследия с тегами «строительство/реставрация храмов», «историческая память». Другая группа тегов из этой категории характеризует тексты об истории и традициях русского православия, в том числе о событиях XX в.: духовная культура/литература, князь Владимир, метро Войковская, новомученики/репрессии.
Культурно-исторический ракурс сам по себе характеризуется пониженной конфликтностью: «объект культурного наследия» ни с кем не борется, не посягает на чью-либо собственность. Например, материал об уникальном храме даже в «Новой газете» (где больше всего негативно окрашенных текстов об РПЦ) может быть подан в позитивном ключе8. Из объекта РПЦ вновь превращается в субъект, занимающий определенную позицию, если в культурно-историческом контексте появляется политико-идеологическая составляющая. Это было характерно для материалов с тегами «князь Владимир», «метро Войковская», «репрессии».
Морально-этический контекст
Таким образом, церковь интересует общественно-политические СМИ прежде всего как политический и экономический субъект, а также как объект культурного наследия. Есть устоявшиеся модели, представления о том, как функционирует каждый из этих объектов медийного отображения. Например, политический субъект всегда руководствуется политическими интересами, а именно стремлением к власти. Экономический субъект стремится к умножению собственности и извлечению выгоды. Объект культурного наследия нуждается в сохранении и реставрации. Эти образы-фреймы были реконструированы в исследовании на основании тегов – опорных смыслосодержащих слов в публикациях на церковную тематику.
Еще один, менее распространенный, но также присутствующий в СМИ образ РПЦ можно отнести к морально-этическому семантическому полю. Сравнительно небольшая группа тегов (от 2 до 20 % от общего числа тегов в каждом издании), выявленных преимущественно в публицистике и в отдельных высказываниях патриарха, содержит библейские аллюзии и отсылает читателя к христианским морально-этическим нормам. Они не вошли в число самых распространенных, но требуют отдельного рассмотрения, поскольку в медийной репрезентации темы церкви всегда связаны с представлением об идеале, отражающем желаемый образ этой институции. Рассмотрим несколько примеров.
Автор «Независимой газеты» Александр Ципко вступает в дискуссию с патриархом, указывая на противоречие в его словах: «С одной стороны, напоминание патриарха Кирилла о том, что «у Христа нет избранных народов, он любит и ждет всех», а с другой стороны – вера или имитация веры в то, что именно русским была приготовлена сверхморальная судьба»9. По мнению Ципко, заявление патриарха Кирилла об особой русской «цивилизации солидарности» «является откровенным вызовом не только христианскому учению об изначальном моральном равенстве всех людей как тварей Божьих, но и всей русской культуре».
«Церковь обязана призывать к миру, не может не призывать, − убежден автор «Новой газеты»10, − и даже косвенное, обложенное околичностями и оговорками превознесение генералиссимуса, воевавшего с собственным народом «на поражение», мешает ее образу как института-миротворца. <...> Опасная тема, если смотреть на нее в интересах гражданского мира и глазами христианской веры. Почти как похоронить Ленина».
«Вполне возможно, кто-то всерьез верит, что таскать человека на допросы, сажать в психушку и увольнять его родственников с работы − дело богоугодное. Правда, называть себя православным верующим и быть им − не одно и то же», − рассуждает еще один журналист «Новой газеты»11.
«Вряд ли кто-то поверит в историю о том, что ваша собственная роскошная жизнь на земле − это всего лишь специфическая форма служения Богу»12.
Все эти примеры объединяет то, что авторы, критикуя РПЦ и патриарха, прибегают к аргументации, выходящей за рамки всех трех рассмотренных выше образов-фреймов − политико-идеологического, культурно-исторического и социально-экономического.
В приведенных примерах используются следующие понятия, образы и утверждения: «у Христа нет избранных народов, он любит и ждет всех», «твари Божьи», «Церковь обязана призывать к миру», «глазами христианской веры», «богоугодное дело», «быть православным верующим», «служение Богу». Все эти лексико-семантические репрезентанты с некоторой долей условности можно отнести к христианскому морально-этическому понятийному полю, с его контекстом, причинно-следственными связями, представлением о норме.
Данная группа тегов формирует идеальный образ церкви, который в публицистике противопоставляется актуальному, обычно отождествляемому с первыми двумя – образами политического и экономического субъекта. Сами представители РПЦ апеллируют к этому идеальному образу, когда встает вопрос о моральном авторитете РПЦ – как среди верующих, так и у светской аудитории. Однако говорить о сложившемся фрейме с устойчивыми ассоциативными связями здесь нельзя. Поэтому как модель интерпретации данный образ существенно уступает трем другим – более понятным и привычным.
Четыре альтернативных ракурса
Примером того, когда все четыре модели применялись для интерпретации одного события, может послужить дискуссия вокруг слов патриарха Кирилла, назвавшего преклонение перед человеком и его правами «ересью человекобожия».
Это была проповедь, обращенная к пастве, в Храме Христа Спасителя. И обстоятельства, в которых это суждение было высказано, и применяемый понятийный аппарат («ересь человекобожия») указывают на необходимость трактовки в христианских морально-этических категориях.
Тем не менее образ РПЦ, сложившийся в политико-идеологическом контексте, в качестве модели интерпретации оказался более влиятельным, поэтому слова патриарха были восприняты СМИ прежде всего как политическое заявление, а именно − как наступление на институт прав человека. Эта трактовка была вписана в общий контекст с другими неоднозначными политическими заявлениями представителей РПЦ, а также резонансными инициативами законодателей.
Вот один из примеров политико-идеологической трактовки слов патриарха: «Патриарх Кирилл выступил с проповедью, в которой фактически призвал к демонтажу светского государства в России. Прав Борис Вишневский, по горячим следам написавший в своем блоге: речь идет о прямой атаке на Конституцию. <...> борьба против прав человека на уровне идеологии полностью соответствует реальным практикам нашего нынешнего государства»13.
В том же материале автор «Новой газеты» демонстрирует и социально-экономический подход: «...глава РПЦ − богатый человек и гедонист. Изысканные яства, представительские автомобили, дворцы, штат слуг и охрана, предоставленная государством, плохо совместимы с критикой человекопоклонничества»14.
В обоих случаях автор апеллирует к уже сложившимся довольно негативным образам РПЦ, во-первых, как политического субъекта (который вновь покушается на основы правового государства) и, во-вторых, как субъекта социально-экономических отношений (читатель отсылается к регулярно появляющимся в СМИ фактам, свидетельствующим о роскошной жизни патриарха и ряда других священнослужителей).
Культурно-исторический контекст, как выяснилось, дает простор для производства самых неожиданных трактовок: «Ортодоксальная церковь с самого момента своего появления ересью человекопоклонничества − а равно никакой другой из вышеописанных − не страдала. Она всегда знала, что есть вещи поважнее, чем человек. Еще до своего прихода к власти ее представители отчаянно ненавидели всех вокруг. Они называли всех окружающих язычниками, их богов − дьяволами, они разбивали их алтари и презирали их логику, философию и литературу»15.
Дискуссия о «ереси человекобожия» стала одним из немногих примеров, когда христианская морально-этическая трактовка была предложена как альтернатива политико-идеологической и прочим негативно окрашенным трактовкам, появившимся в СМИ. Вот как объясняет слова патриарха профессор Центра изучения религий РГГУ, историк раннего христианства Анна Шмаина-Великанова: «Для церковного человека это трюизм: действительно, Слово Божие − выше прав человека, оно выше всего вообще. Вместо «прав человека» тут можно подставить все, что угодно, потребность в пище например»16. Тег «Слово Божие» в светских СМИ встречается нечасто. В комментарии Шмаиной-Великановой это словосочетание – смысловой центр, отсылающий читателя не только к типовым ситуациям, описанным в Библии, но и к внушительной по объему богословской литературе, созданной позднее. Вариация той же трактовки звучит в официальном комментарии Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ в «Независимой газете»: «Святейший Патриарх упомянул в своем выступлении, что абсолютизацию свободы выбора человека «нельзя было бы назвать ересью, если бы многие христиане их не приняли и не поставили права человека выше, чем слово Божие»17.
Несмотря на присутствие в СМИ различных трактовок, полноценной дискуссии по данной проблеме не состоялось. Трудность заключалась в том, что за каждой трактовкой стоял фрейм-образ со своим особым контекстом, в рамках которого высказанная позиция представляется вполне адекватной. Именно отсутствие общего контекста сделало невозможным диалог между носителями разных взглядов. Особенность фрейминга в том, что побеждает не самая аргументированная позиция, а самый доступный пониманию образ. В случае с РПЦ им оказался образ политического субъекта.
Важно отметить, что смена моделей интерпретации (фрейминга) одного и того же события, связанного с деятельностью РПЦ, может использоваться не только в полемических целях, но и как один из инструментов редакционной политики. Показательна серия материалов, вышедших в «Российской газете» за 24−28 июля 2015 г. и посвященная открытию Князь-Владимирского храма в Епархиальном доме Москвы. В первом тексте – интервью с ректором Свято-Тихоновского православного университета протоиереем Владимиром Воробьевым – речь идет «об истории уникального здания, его возвращении и воссоздании»18, и встречаются смысловые теги, характерные для культурно-исторического контекста. Второй раз автор возвращается к той же теме во время посещения храма патриархом Кириллом, что позволяет выявить новые варианты интерпретации: «Энергию храма задает проходивший здесь почти век назад Поместный Собор 1917−1918 годов <…>. Половина участников Собора прошли через страшные гонения, а пятьдесят − прославлены как святые новомученики. <…> "Собор, нацеленный на рехристианизацию народа и, в первую очередь, интеллигенции", призвавший к "работе с умом", оказался обращенным в будущее, которое теперь является нашим настоящим»19. Семантика слов «страшные гонения», «святые», «рехристианизация», как уже отмечалось, отсылает читателя к морально-этическому контексту. Наконец, «Российская газета» пишет о Князь-Владимирском храме в третий раз, когда в церковь приезжает президент Владимир Путин − и тут предсказуемо проявляется политико-идеологический контекст, а патриарх уже желает президенту трудиться «на благо Отечества»20. Описанный случай позволяет также выявить большую семантическую «эластичность» церковного дискурса в СМИ, его способность к переформатированию в зависимости от актуального контекста.
Не случайно все СМИ, вошедшие в выборку, имеют своих приоритетных спикеров по церковной тематике, помогающих им задавать необходимые рамки интерпретации крайне «эластичного» церковного дискурса. Скажем, если в «Российской газете» приоритетные спикеры − президент Владимир Путин и патриарх Кирилл, то в «Новой газете» − публицист Юлия Латынина и дьякон Андрей Кураев, в «Известиях» − писатель Андрей Проханов и о. Роман Богдасаров, а в «Огоньке» − писатель Виктор Ерофеев.
Семантическая «эластичность» церковной тематики и лексики как таковой, возможность ее преломления в разных смысловых полях чревата как намеренными, так и непреднамеренными подменами. Отдельного внимания в этой связи заслуживает церковный дискурс в «Известиях». Такие публицисты издания, как Андрей Проханов, Эдуард Чесноков, Борис Межуев и другие, активно используют в своих материалах церковную лексику, которая, на первый взгляд, могла бы задавать морально-этический контекст интерпретаций: «преображение естества», «Покров Богородицы», «благодать». Однако в данном СМИ подобные теги сознательно привлекаются для характеристики нецерковных и даже нерелигиозных событий или явлений − с целью их сакрализации. Так, для Александра Проханова «созвучными Покрову Богородицы» видятся российские системы ПВО, «устремленные в небеса»21, то есть на ракеты предполагаемого противника. Публицист Андрей Ашкеров называет «благодатной литургией»22 акцию «Бессмертный полк», а Исраэль Шамир и вовсе считает «пасхальным подарком»23 продажу Россией Ирану комплексов С-300.
Таким образом, альтернативные ракурсы презентации церковной проблематики в СМИ служат не столько созданию целостного образа РПЦ, сколько размывают его, порождая излишнюю волатильность интерпретаций, конфликты интерпретаций и даже подмены значений семантически значимых тегов.
Выводы
Исследование контекста в материалах на церковную тематику показало, что в общественно-политических печатных СМИ РПЦ чаще всего рассматривается в рамках одной из трех моделей: «политический субъект», «субъект экономических отношений» и «объект культурного наследия». Ни одна из этих моделей не соответствует идеальному, желаемому образу церкви, который периодически возникает в медийной дискуссии. В интерпретации авторов материалов и ряда авторитетных спикеров идеальный образ церкви восходит, как правило, к евангельским текстам и развивается в морально-этическом смысловом поле. При этом он не является фактором формирования повестки дня в проанализированных СМИ. Заметим, восполнить этот недостаток призваны специализированные православные медиа, которые не вошли в эмпирическую базу данного исследования. Их потенциал в создании и донесении до аудитории альтернативного образа РПЦ − не политико-экономического, а духовно-нравственного − заслуживает отдельного изучения, поскольку является крайне важным для ценностного оздоровления российского общества.
На сегодняшний день в общественно-политических СМИ факторами формирования образа РПЦ являются три другие упомянутые модели, что можно расценить как опасную тенденцию − как для самой церкви, так и для общества, в большой степени именно от церкви получающего свои морально-нравственные ориентиры. Эти модели были выведены путем анализа наиболее распространенных тегов − смыслосодержащих слов − в публикациях выборки. Теги через ассоциативные связи отсылают аудиторию к реалиям и прецедентам политической, социально-экономической и культурно-исторической действительности. Причем политико-идеологические и социально-экономические теги часто привносят в публикации о церкви негативные коннотации.
С одной стороны, эти теги проникли в церковную проблематику неслучайно: представители РПЦ действительно иногда выступают с политическими заявлениями, общественными инициативами, ведут тяжбы с музеями, создавая тем самым новостные поводы для СМИ. С другой стороны, рассмотренные модели функционируют как замкнутые на себя виртуальные конструкты, участвуя в интерпретации событий, прямо или косвенно связанных с деятельностью РПЦ и способных искажать первоначальный смысл (содержание) этой деятельности, нанося урон образу церкви в медийном дискурсе. Это позволяет говорить о медийной технологии фрейминга: связи между явлениями устанавливаются без опоры на факты, которые подтверждали бы их наличие в каждой конкретной ситуации (Гарбузняк, 2016).
Примечания
Библиография
Баёв П.А. Церковь и служитель культа в медийном дискурсе отечественного социума // Социологические исследования. 2011. № 2. С. 118–127.
Вяткина Т.Ю. Репрезентация христианства в конфессиональных СМИ (на примере телеканала «Союз») // Современные исследования социальных проблем. 2012. Вып. № 11(19). Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/v/reprezentatsiya-hristianstva-v-konfessionalnyh-smi-na-primere-telekanala-soyuz
Гарбузняк А.Ю. Интерпретация реалий политической жизни страны в повестке дня общероссийской прессы: технологические аспекты: дис. … канд. филол. наук. М., 2016.
Лункин Р. Образ РПЦ в светских массмедиа: между мифом о государственной церкви и фольклорно-оккультным православием // Православная церковь при новом патриархе / под ред. А. Малашенко и С. Филатова. Моск. Центр Карнеги. М.: Российская политическая энциклопедия (РОС-СПЭН), 2012. С. 171–222.
Морозов Е.М. Образ священника в средствах массовой информации // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2016. Вып. № 6. С. 184–193.
Островская Е.А. Дискурс-анализ «Левиафана»: православная идеология в артхаусном кино // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2017. Вып. 2. С. 211–232.
Пономарев Н.Ф. Стратегии и технологии медиалегитимации власти. Пермь, 2010.
Суздальцева В.Н. Образ власти в современных российских СМИ // Язык СМИ и политика / под. ред. Г.Я. Солганика. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2012. С. 284−328.