Languages

You are here

Читательский комментарий как феномен интерпретации медиатекста (на материале интернет-комментариев и данных эксперимента)

Научные исследования: 

 

Ссылка для цитирования: Абросимова Е.А., Кравченко Ю.Д. Читательский комментарий как феномен интерпретации медиатекста (на материале интернет-комментариев и данных эксперимента) // Медиаскоп. 2017. Вып. 2. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2317

 

© Абросимова Екатерина Алексеевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры журналистики и медиалингвистики факультета филологии и массовых коммуникаций Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского (г. Омск, Россия), abrosimova@inbox.ru

© Кравченко Юлия Дмитриевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры журналистики и медиалингвистики факультета филологии и массовых коммуникаций Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского (г. Омск, Россия), jdkovalenko@rambler.ru

 

Аннотация

Статья посвящена проблемам интерпретации современного медиатекста разными типами читателей. Проводится исследование категории информативности в разножанровых креолизованных медиатекстах путем анализа интернет-комментариев и комментариев, полученных в результате эксперимента. Выявлены различия между интерпретацией одних и тех же текстов различными читателями в различных коммуникативных условиях. Делается вывод о разной степени понимания содержательно-фактуальной, содержательно-концептуальной и содержательно-подтекстовой информации, о стереотипности / креативности в интернет-комментариях и комментариях специалистов.

Ключевые слова: медиатекст, интерпретация, информативность, Интернет, комментарий.

 

В научных концепциях интерпретации текстов часто фигурируют такие общие для всех систем свойства, как открытость – закрытость, жесткость – мягкость, позволяющие в какой-то мере определить степень совпадения авторской интенции и читательского восприятия (Эко, 2016; Кузьмина, 1999). При этом в современных условиях, когда образ читателя становится неопределенным и «всеобщим», а текст, попадая во Всемирную паутину, подвергается репостам, цитированию, усечению, переделке, эти системные свойства текста часто становятся неоднозначными, а процесс интерпретации – непредсказуемым. «В реальных процессах коммуникации текст часто интерпретируется с использованием кодов, отличных от тех, которые имел в виду автор. Некоторые авторы <….> исходят из представления о среднестатистическом адресате в заданном социальном контексте. И никто не может сказать, что получится, если реальный читатель будет отличаться от такого «среднестатистического» (Эко, 2016: 20−21).

Особенно неопределенная ситуация складывается с текстами СМИ, многообразными по стилистике и жанрово-тематическим формам, открытыми при этом максимально широкой читательской аудитории. Вероятно, поэтому все больше научных работ − так или иначе − касается феномена «разорванной коммуникации», состоящей в том, что «интересы, потребности и ценности собственников СМИ, творческих субъектов СМИ и аудитории принципиально не совпадают» (Матвеева, 2007: 121−122). Данный феномен проявляется в том числе и в специфике интерпретации медиатекстов, которая становится хорошо заметной в читательских комментариях к тому или иному тексту.

В данной статье мы рассмотрели разнотипные комментарии читателей («стихийные» комментарии, оставленные в Интернете, и комментарии, созданные «по заказу», в результате эксперимента) к одним и тем же медиатекстам.

Цель нашей работы – проанализировать интерпретации текстов СМИ, принадлежащие среднестатистическим, «обычным», читателям-пользователям Интернета и читателям-«специалистам». Материал исследования составили читательские комментарии, размещенные на сайте журнала Esquire и на тематических интернет-форумах, а также комментарии студентов старших курсов и магистрантов второго года обучения Омского государственного университета.

Теоретической основой статьи послужили отечественные и зарубежные исследования интерпретации и комментирования текстов. К настоящему времени, вероятно, можно говорить о формирующейся теории комментирования: большое количество разноплановых научных исследований посвящено феномену комментария. Однако исследования в основном касаются комментария как жанра журналистики, научного, лексикографического, редакционно-издательского комментария, и лишь в нескольких работах речь идет о сетевом комментарии (так называемом «комменте» – в терминологии Л.Н. Степановой (2013)). При этом сетевой комментарий становится неотъемлемой частью коммуникации: «формируется новый коммуникативный тренд – реагировать на прочитанное, сказанное кем-то своей вербальной продукцией» (Федорова (ред.), 2014: 209). Немногочисленные пока исследования интернет-комментариев демонстрируют мощный потенциал воздействия «комментов» на интерпретацию первичного текста. Так, в статье «The "nasty effect:" Online incivility and risk perceptions of emerging technologies» («"Неприятный эффект": онлайн-бескультурье и восприятие риска новых технологий») авторы доказывают, что тон комментариев влияет на читательскую оценку фактов, о которых идет речь в первичном тексте (Anderson, Brossard, Scheufele, Xenos et al., 2014). Интересно, что именно на это исследование ссылался электронный журнал Popularscience.com, закрывая читательские комментарии по причине того, что «даже капризное меньшинство обладает достаточной властью, чтобы исказить читательское восприятие рассказа»1.

Даже беглое ознакомление с феноменом сетевого комментария указывает на то, что отличие «коммента» от вышеназванных «классических» типов комментария очень велико – настолько, что позволяет говорить не только об их прагмастилистическом своеобразии, но и о специфических механизмах понимания текста, который является объектом комментирования.

В русском языке слово «комментарий» имеет два значения: 1. Толкование, изъяснение какого-нибудь текста, изложения. 2. Только мн. Рассуждения, пояснительные замечания по поводу чего-нибудь2. Причем, как замечает Н.А. Кузьмина, ссылаясь на работы Н.В. Орловой (Трипольская (ред.), 2008) и Т.И. Стексовой (Трипольская (ред.), 2008), «когнитивно-семантический анализ выявляет следующие различия: комментарий1, как правило, содержит фактуальную информацию, это "перевод" в широком смысле слова, перевод как перекодирование информации; комментарий2 – это интерпретация, то есть разновидность мнения, выражение личностного отношения к объекту комментирования» (Новоспасская, Перфильева (ред.), 2011: 222).

Согласно выводам лингвистов, комментарий1 обычно объективен, соотносится с фактографией и«инициируется адресатом, который обладает неполным или недостоверным знанием в значимой для него области и желает изменить эту ситуацию», тогда как комментарий2 (интерпретация) субъективен, соотносится с рядом умозаключений, основан на концептуальной информации и «является в какой-то мере актом самовыражения» (Трипольская (ред.), 2008: 13; 22).

К комментарию1 можно отнести искусствоведческий комментарий, подробно исследованный в работе Е.Е. Ведьмановой (2009: 1350), которая убедительно доказывает фактографичность этого жанра: «Особенность строения искусствоведческого комментария заключается в том, что опорными элементами в его тексте становятся фактические данные. Доказательства и рассуждения, как правило, выполняют подсобную, разъяснительную задачу, делая иллюстрации более понятными для восприятия». И.П. Матханова, анализируя комментарий историка (также, по-видимому, комментарий1), отмечает его формализованность, которая проявляется и в типах информации, обычно содержащихся в нем, и в грамматических средствах, которые использует комментатор (Трипольская (ред.), 2008: 24).

Говоря о комментарии в СМИ, исследователи называют черты и комментария1, и комментария2 (интерпретации). С одной стороны, комментатором «может быть не обязательно специалист, а любой человек, высказывающий свою точку зрения по поводу чего-либо»; «комментарий в публицистике становится средством выражения собственного мнения, отношения к какому-либо факту реальной действительности или к чьим-либо высказываниям (Трипольская (ред.), 2008: 20−22). С другой стороны, в работах Т.А. Ионовой (2012: 137−138), посвященных комментарию в качественных британских СМИ, доказано, что комментарий, благодаря богатым традициям, имеет устойчивую форму и прототипическую структуру, а содержание его зависит от типа информации исходного текста.

Что касается феномена сетевого комментария (нас прежде всего интересуют «комменты» к опубликованным в Сети текстам СМИ), то прагмастилистический статус его до конца не установлен, как представляется, из-за разнообразия коммуникативных ситуаций, порождающих комментирование, и интенций самих комментаторов, из-за различия первичных текстов, послуживших толчком для комментирования, а также из-за внешних (технических) условий (прописанные на том или ином ресурсе правила, модерация и др.). Однако исследователи сходятся во мнении, что комментарий обусловлен современной коммуникативной парадигмой и «дает индивиду определенную свободу в воспроизводстве смыслов» (Вежновец, 2016: 36). Так, С.М. Карпоян (2014: 9) отмечает: «Преобладающими тенденциями коммуникации стали орализация, диалогизация, плюралистичность и индивидуализация <….>. На этой основе сформировался жанр интернет-комментария как специфическое смысловое поле, где формируются, интерпретируются и оцениваются факты и мнения».

В целом традиция исследования «коммента» восходит к идее диалогичности публицистических текстов, особенно попавших в интернет-среду или рожденных в ней: «Любая информация, размещенная во всемирной Сети, может вызывать (и, как правило, вызывает) диалогические реакции пользователей Интернета» (Колокольцева, 2012: 75). Комментарий при таком подходе понимается как вторичный текст, как специальный компонент в структуре сообщения на информационных ресурсах, развлекательных сайтах, в блогах и т.п., где каждый желающий может вступить в дискуссию с автором текста и / или другими комментаторами (Степанова, 2013: 95).

Подобный взгляд прослеживается и в работе «Genres on the Web. Computational Models and Empirical Studies» («Веб-жанры. Компьютерные модели и эмпирические исследования») (2010), в которой комментарии рассматриваются в качестве составной части жанра participatory news article (интерактивной газетной статьи). Ян Брюс, автор главы об этом феномене, отмечает, что интерактивную газетную статью можно рассматривать как соединение признанного жанра газетной статьи, относящегося к публицистическому дискурсу, и читательских комментариев, относящихся к области интерактивного дискурса. В работе отмечаются существенные расхождения в лексическом и структурно-композиционном оформлении текстов самой статьи и комментариев к ней. Так, статья создается в соответствии с правилами подачи материала в СМИ, содержит более нейтральную лексику, пишется со стремлением к объективности или − по крайней мере − не содержит прямых суждений. Комментарий же характеризуется экспрессивностью, субъективностью, лаконичностью, отсутствием продуманной риторической структуры (Mehler, Sharoff, Santini (eds.), 2010: 343). Ян Брюс классифицирует комментарии по трем категориям: комментарии с положительной оценкой содержания статьи, комментарии с отрицательной оценкой содержания статьи и комментарии, которые относятся к высказываниям другого читателя или в которых добавлена иная точка зрения на статью или другой комментарий (Mehler, Sharoff, Santini (eds.), 2010: 336).

Таким образом, получается, что интернет-комментарий балансирует между жанровой формой с характерными устойчивыми признаками и «стихийностью» виртуальной среды. При этом вне зависимости от того, трактовать ли комментарий как самостоятельный жанр (Дахалаева, 2013) или как часть нового жанрового образования (интерактивная газетная статья), следует признать, что виртуальный комментарий есть результат интерпретации первичного текста (прототекста) реципиентом (комментарий2). В результате интерпретации содержание текста пропускается сквозь призму когнитивной базы реципиента: интерпретация – это «явление, в основе своей когнитивное, связанное с переработкой поступающей исходной информации в контексте знаний, опыта, ценностей интерпретатора, его картины мира» (Трипольская (ред.), 2008: 227−228).

Содержание сетевого комментария зависит и от определенных качеств первичного текста и – в то же время – от специфики личности воспринимающего субъекта, то есть, с одной стороны, автор текста так или иначе задает направление восприятия читателем, а с другой – текст остается открытым для интерпретации.

При этом исследователи подчеркивают двойственную природу интерпретации, говоря не только о сохранении информации, передаче ее во времени, но и о создании совершенно новых текстов: первичная функция интерпретации – «объяснение понятого, поэтому, казалось бы, ретроспективная направленность должна обусловить реконструктивную сущность данного явления. Однако любое переложение, пересказ, перевод, объяснение или повествование, прошедшие механизмы трансформации, являются совершенно новыми произведениями, что диктуется именно конструктивной, креативной природой интерпретации» (Чувакина (ред.), 2010: 39).

Н.А. Кузьмина (1999: 39) обосновывает эту двойственность интерпретации, говоря о двух составляющих энергии текста. Эксплицитная составляющая – это постоянная величина, которая «определяет способность текста быть воспринятым как различными носителями языка, так и механическим считывающим устройством по заданному алгоритму». Имплицитная составляющая – «это переменная, зависящая от времени и модели мира индивида. Она определяет разное понимание сообщения от субъекта к субъекту во времени и пространстве». Вероятно, в этом же ключе можно трактовать и концепцию У. Эко об открытых и закрытых текстах.

Итак, текст всегда содержит в себе определенные предпосылки к интерпретации, которые так или иначе находят отражение в текстовых характеристиках: часть из них более или менее однозначно воспринимается адресатом (объем, жанр, стиль текста), при этом существуют и такие, которые маркируют множественность интерпретаций. Среди различных характеристик текста есть главная, относящаяся «только к тексту» (И.Р. Гальперин (2007)), но в то же время ассоциирующаяся и с авторским замыслом, и с читательским восприятием, – это категория информативности.

Информативность рассматривают как частную текстообразующую категорию, наряду с когезией, когерентностью, оценочностью, тональностью, модальностью, локальностью, темпоральностью, диалогичностью, экспрессивностью и другими категориями, выделяемыми в зависимости от лингвостилистических задач. Информативность понимается как воплощение информационной насыщенности и новизны текста (Н.И. Клушина (2008), М.П. Котюрова (2011), Т.В. Матвеева (2011), О.В. Трофимова и Н.В. Кузнецова (2010) и др.).

В рамках лингвистики текста информативность рассматривается как основная категория текста, включающая различную по своему прагматическому назначению информацию: содержательно-фактуальную (СФИ), содержательно-концептуальную (СКИ), содержательно-подтекстовую (СПИ) (концепция И.Р. Гальперина (2007))3.

Анализируя категорию информативности применительно к медиатексту, отметим, что у него можно выделить такие свойства, как «информационную насыщенность» (наполненность фактами) и «информативность» (коммуникативная значимость). «Если первое качество является объективной характеристикой текста и определяется количеством «информем» (фактов), то информативность одного и того же текста может быть оценена реципиентами по-разному. Эта характеристика относится к «читательскому» слою текста и определяется индивидуальными особенностями восприятия каждого читателя» (Щелкунова, 2004: 124−137).

При анализе событийной информации в медиатексте возникает вопрос об отграничении ее от оценочной информации, поскольку в любом журналистском тексте эти два компонента присутствуют изначально, при этом описание событий и изложение мнений (комментариев) в тексте бывают чаще всего слиты.

Оценочность как существенный признак текстов СМИ рассматривается в целом ряде работ. С помощью оценочности «адресант убеждает адресата в своих идеях, формирует у собеседника отношение к общественным процессам, доносит до него политические, идеологические, морально-нравственные установки социума» (Романцова, 2012: 84). Исследователи характеризуют различные виды оценки: открытую (эксплицитную), скрытую (имплицитную), непрямую, косвенную и др., анализируя широкий диапазон языковых приемов их выражения (Т.Г. Добросклонская (2008: 115−123), Н.И. Клушина (2008: 98−118), Т.Д. Романцова (2012: 84−110), Г.Я. Солганик (2005: 13−31) и др.).

При этом большинство исследователей связывают оценочность с термином «модальность», несмотря на все многообразие его трактовок. Как отмечает Т.В. Матвеева, под модальностью (побудительностью, тональностью, субъективной модальностью, текстовой модальностью, текстовой экспрессивностью) понимают текстовую категорию, отражающую эмоционально-волевую установку автора текста при общении с читателем, психологическую позицию автора по отношению к излагаемому факту, к читателю и ситуации общения (статья «Тональность» в (Матвеева, 2011)4.

В отношении медиатекстов говорят о категории идеологической модальности, которая строится на основе общеязыковой универсальной категории (Т.Г. Добросклонская). Как отмечает исследователь, «с помощью категории идеологической модальности из широкого спектра оценочных отношений выделяются те, которые строятся на основе определенных политических взглядов и идеологических ценностей» (Добросклонская, 2008: 115).

Таким образом, основываясь на категории информативности и тесно связанных с нею категориях оценочности и модальности, попытаемся описать интерпретацию текстов в журнале «Esquire», отраженную в комментариях различных типов читателей.

Выбор журнала Esquire не случаен. Он отличается своей визуальной концепцией и использует фотографии и рисунки, которые становятся неотъемлемой частью многих публикаций. Во многих из них иконический компонент преобладает над текстовым, а текст служит комментарием к фото и картинкам. При этом источниками фотоматериалов, в частности, становятся работы известных фотографов, которые проводят фотосессии специально по заказу журнала.

Материалом исследования нам послужили две публикации, помещенные в журнале Esquire. Первая из них – это фотоочерк «Взгляды консерваторов», основой которого стали фотоработы известного датского фотографа Шарлотт Эстерванг5. Вторая публикация называется «Как умные люди делают убогую рекламу (быль)»6, которая проиллюстрирована рисунками и, как отмечено во вступлении, написана анонимным автором.

Рассматриваемые публицистические материалы, как нам представляется, имеют свою специфику в плане отношения между различными составляющими креолизованного текста. По классификации Р. Джонса и С. Хафнера (2012), перед нами дополнительные (complementary) отношения текста и изображения: текстовое сообщение и изображение дают различную информацию, которая помогает уточнить, дополнить информацию второго кода.

По классификации Е.Е. Анисимовой (2003: 12), рассматриваемые тексты являются текстами с полной креолизацией (вербальная часть не может существовать отдельно, независимо от невербальной, первая в данном случае ориентирована на изображение) и с отношениями взаимозависимости (изображение зависит от вербального комментария, который определяет его интерпретацию). Без комментария смысл изображения не ясен или может быть превратно истолкован. Вербальный комментарий в этом случае выполняет первичную, основную функцию.

В фотоочерке «Взгляды консерваторов» вербальный текст представляет собой следующее: «Датский фотограф Шарлотт Эстерванг, живущая в самом либеральном квартале Копенгагена – Христиании, несколько лет снимает жителей одного из самых консервативных штатов Америки – Кентукки», а также включает подписи номинативного характера под фотографиями. Невербальную часть публикации составляют 15 черно-белых фотографий, 11 из которых являются портретными, представляющими местных жителей штата.

Во второй публикации − «Как умные люди делают убогую рекламу (быль)» − вербальный компонент выражен в бόльшем объеме и представляет собой рубрицированный текст в виде пошаговой инструкции для копирайтера при создании рекламы для клиента (8 шагов). Невербальную часть материала составляют цветные карикатурные рисунки с подписями, сопровождающие ключевые логические позиции текста.

Анализируя содержательно-фактуальную информацию вербальных компонентов обеих публикаций, воспринятую читателями журнала, судя по комментариям, помещенным на сайтах к фотоочерку7 и к «инструкции»8, можно отметить, что читатели «улавливают» «тему текста», т.е. предметно-логическую, денотативную информацию, но почти не комментируют ее.

Для анализа содержательно-концептуальной информации вербальной части публикаций и реконструкции концепта / концептов, которые были интерпретированы читателями журнала Esquire, мы использовали методику современного концептуального анализа, предложенную Е.С. Кубряковой (1994). Исследователь считает целесообразным, во-первых, проанализировать сильные позиции текста (заголовок, подзаголовки, первую фразу, последнюю фразу и др.); во-вторых, выявить экспрессивно-эмоциональные, образные средства, что поможет понять, что именно эмоционально окрашено и подвергается оценке; в-третьих, выявить атрибуты концепта, его ассоциации, в том числе образные, а также ключевые слова, которые обнаруживают в тексте различные связи (синонимические, антонимические, паронимические, деривационные, гипо-гиперонимические, ассоциативные и др.).

Особого внимания заслуживают заголовки исследуемых публикаций: они многозначны и вступают в сложные смысловые отношения с вербальной и изобразительной частями текста.

Название публикации «Взгляды консерваторов» в первую очередь коррелирует с вербальным компонентом, который имеет малый объем и, по сути, выполняет функцию подзаголовка, или лида. Концептуальным смыслом вербальной части фотоочерка становится идея геополитического противопоставления или даже противоборства, а в семантике заголовка при соединении с вербальным текстом происходит актуализация переносного смысла – «политическая позиция жителей, их приверженность определенной (консервативной) политической идеологии» (Пастухов (ред.), 2016: 54−68).

В изобразительной же части фотоочерка, состоящей преимущественно из портретных фотографийжителей американской глубинки, фотограф делает акцент на непритязательности и «задрипанности» в их облике и окружающей обстановке. Поскольку фотоочерк, как жанр СМИ, отображает объективно-социальные характеристики человека, герои снимков воспринимаются как выразители «определенных взглядов в контексте социально-политической ситуации» (Ворон, 2012: 4).

В результате взаимодействия обоих компонентов данного креолизованного текста формируется следующая концептуальная информация: так выглядит и так живет типичный консерватор штата Кентукки. Как представляется, фоторяд усиливает и общую идею противопоставленности, выраженную в оппозициях «консерваторы – либералы» и «американский – датский (и шире: европейский)» и связанную с содержательно-подтекстовой информацией.

Исследуемый фотоочерк имеет еще один слой содержательно-концептуальной информации: визуальный ряд публикации способствует актуализации буквального значения заголовка – «взгляд человека, смотрящего с портретной фотографии». Поскольку жанр фотоочерка – это сочетание документализма и художественного переосмысления действительности, то и фотографа можно рассматривать в соединении двух ипостасей – фотожурналиста и фотохудожника, а его работу – как стремление передать объективно-социальные и «объективные эстетические проявления в человеке в форме прекрасного, безобразного, трагического, возвышенного и других категорий» (Ворон, 2012: 3−4). Таким образом, помимо социальной характеристики героев фотоснимков, восприятию подвергаются и их сугубо внешние характеристики.

В комментариях к этому фотоочерку читатели интерпретируют его следующим образом: «Такие унылые все. Скучная, грязная и собачья жизнь. Посмотрите на невестку, она вообще замученная. Не жизнь, а существование какое-то...»; «Какие они все хмурые, а дети так вообще...»; «Ну и лица!!!»; «Не думала, что в наше время существуют такие экземплярчики»; «Кошмар»; «Брррр, аж мороз по коже»; «Это в какие годы снято? Безнадега жуткая!»9 и др. Как видим, мнения и оценки выражены эксплицитно, эмоционально и содержат отрицательные коннотации. Комментаторы оценивают преимущественно внешние признаки героев и экстерьера с фотоснимков.

Во второй публикации − «Как умные люди делают убогую рекламу (быль)» − также используется принцип противопоставления, положенный в основу и заголовка (использование антонимической пары «умный – убогий (перен. духовно ограниченный; зд. глупый)», и всей композиции вербального текста. Идею названия развивает подзаголовок (лид): «Талантливый ивысокооплачиваемый копирайтер из крупного рекламного агентства на условиях анонимности объяснил журналу Esquire, откуда берется скучная и бездарная реклама». Основной текст представляет собой, как пишет сам автор публикации, «типичную ситуацию пошагового общения с клиентом на примере несуществующей рекламы» и демонстрирует, как исходный вариант рекламы («Стиральный порошок КЛИН совершенно не разбирается в винах») превращается в конечный вариант («Стиральный порошок КЛИН совершенно не разбирается и не содержит хлора!»). Ирония, пронизывающая вербальный текст, поддерживается и карикатурными рисунками, цель которых – «сознательное преувеличение, заострение, высмеивание чего-либо или кого-либо» (Айнутдинов, 2008: 25). В анализируемом материале изобразительный компонент расширяет указанные функции, иллюстрируя, комментируя вербальный текст, усиливая его иронический модус. А концептуальным смыслом всей публикации становится абсурдность процесса создания рекламного продукта и зависимость художника от воли работодателя.

В комментариях к этой публикации читатели интерпретируют ее следующим образом: «Все так и есть. Из красивого логотипа все превращается в ужас после вмешательства клиента»; «Так оно и есть»; «Бывает же. Вообще интереснейшая сфера»; «Да, это так. И это страшно. …А есть еще мнение, что тупая реклама специально сделана и это тонкий психологический подход». Материал стал поводом к изложению собственных историй: «У меня случай на работе был…(далее читатель излагает подобную историю разработки логотипа для клиента)»; «У меня был как-то…начальник…» (далее идет история из собственного опыта читателя). Некоторые комментаторы восприняли ироническую тональность публикации и отреагировали на нее: «…мне просто показалось, что это может быть интересным откровением с долей юмора…вот и перепостил»; «Ахахахаха…Порошок не разбирается…Порошок ж не конструктор «Лего», как он может разбираться…»; «…забавная ситуация»; «Было бы реально смешно…если не было бы правдой»; «Очень хорошо понимаю, но все равно смешно».

Таким образом, из анализа содержательно-концептуальной информации вербальной и изобразительной частей обоих материалов вытекает, что читатели в своих комментариях не выявляют глубинный смысл, заложенный в публикациях. Как представляется, основной авторский замысел текста вообще не отражается в комментариях среднестатистического читателя. Создается впечатление, что при восприятии текстов им снимаются верхние слои концептуальной информации, отражающей эксплицитное содержание вербального компонента и внешние характеристики запечатленного на фотографиях или заложенного в рисунках. Читатель эмоционально интерпретирует лишь общее впечатление, которое создают во взаимодействии вербальная и изобразительная части креолизованного текста. Информативность (коммуникативная значимость) таких публицистических материалов, как показывает анализ читательских комментариев, снижена и проявляется однобоко, отражая лишь малую часть интерпретационного диапазона публикаций.

Говоря же о проблемах интерпретации и ее пределах, отметим, что трудности при интерпретации текста могут быть связаны с различием языкового, интеллектуального, эмоционального и эстетического опыта автора и читателя-интерпретатора (Щирова, Гончарова, 2007), а также могут зависеть от специфики национального языка, культуры и коллективного эстетического вкуса социума в конкретную историческую эпоху (Арнольд, 1974).

Эти особенности интерпретации могут привести и к другому эффекту, когда креолизованные тексты начинают порождать у читателей концептуальные смыслы, не заложенные автором в содержание публикации. Как показал анализ комментариев к фотоочерку, несмотря на социокультурные и идеологические различия автора фотоматериалов и читателей-комментаторов, фоторяд способствовал актуализации у последних национально специфических ассоциаций, связанных с российской глубинкой; ср.: «В российских деревнях всё не так плохо!»; «Мне это смутно что-то напоминает... на Россию похоже».

Следуя логике И.Р. Гальперина, рассмотрим и содержательно-подтекстовую информацию, отраженную в читательских комментариях к рассматриваемым публикациям. В современной филологии, как известно, сосуществуют два понимания природы подтекста: 1) подтекст является частью текста как эстетически целостного объекта и декодируется читателем в процессе интерпретации; 2) подтекст формируется заново в сознании каждого воспринимающего субъекта. Границы текста, функционирующего в интернет-среде, постоянно изменяются благодаря комментариям, цитатам, ссылкам, поэтому можно, казалось бы, признать большую продуктивность второго подхода.

Отметим, что исследователи подчеркивают объективную сложность выделения содержательно-подтекстовой информации в креолизованных текстах: «При анализе примеров мы столкнулись с трудностью разграничения и определения степени визуализации СКИ и СПИ» (Слуцкая, 2013: 84), а О.А. Корда (2013: 14−15) в диссертации вообще не выделяет СПИ: «Содержательно-подтекстовая информация автором не рассматривается, так как он принимает точку зрения Л.М. Майдановой, что это не отдельный вид информации, а способ подачи СФИ или СКИ – уведение в подтекст, имплицитный способ выражения».

Как представляется, публикации журнала Esquire, обладая явной художественностью и специфическим стилем, имеют высокую напряженность, под которой, вслед за И.В. Вашуниной (2009), будем понимать большой объем заложенной в нем невербализованной содержательно-концептуальной и содержательно-подтекстовой информации, осложняющий прогнозирование их восприятия; т.е. анализируемые публикации предполагают наличие подтекста: фотографы и художники используют «сильные» в своем понимании символы (неоднозначные или сложные знаки), создающие подтекст для продвижения конкретных идей. При этом иконические знаки располагаются так, чтобы они не конфликтовали друг с другом, но углубляли смысл изображения и вызывали более сильные эмоции10.

Итак, мы предполагали, что в комментариях к рассматриваемым публикациям будет выражено множество вариантов толкования подтекстовой информации. Однако даже беглое ознакомление с данными комментариями позволяет сделать вывод о повторяемости суждений читателей.

Практически все комментарии, обращенные к подтекстовой информации, содержали так или иначе прецедентные феномены, связанные с визуальным искусством; в этом ключе отметим наблюдение Н.А. Кузьминой (1999) о том, что интертекстуальный знак несет в себе подтекстовый потенциал (Кузьмина, Абросимова, 2015).

Так, чаще всего возникали ассоциации с американскими фильмами. В комментариях к фотоочерку «Взгляды консерваторов» прецедентные феномены в основном связаны с фильмами в жанре ужасов и триллеров; ср.: «как фильм ужасов про резню»; «типа кадры из фильма «Техасская резня бензопилой»»; «живо вспомнилась «Техасская резня бензопилой»»; «"Поворот не туда" напомнил». Читатели вспоминали и прецеденты, связанные с упадком американской экономики; ср.: «ага, напоминает, скорее Америку 30-х, времена Великой депрессии»; «нищая Америка – это вам не Беверли Хилз»; «в этом плане хорошо смотрится клип Eminem – "Beautiful"» (далее идет ссылка на указанный клип), а также эксперименты Чезаре Ломброзо. Одного из героев фотоочерка сравнивают с Томом Сойером Марка Твена.

В комментариях к публикации «Как умные люди делаю убогую рекламу (быль)» читатели ссылались на постмодернистский роман Виктора Пелевина «Generation "П"» или, возможно, на одноименный фильм по мотивам романа режиссера Виктора Гинзбурга; ср.: «написано под впечатлением «Поколения «П»?», а также на популярный в Рунете абсурдистский рассказ блогера Александра Березина «Совещание» о компании, взявшейся нарисовать семь перпендикулярных красных линий; ср.: «Рассказ про 7 красных линий помнишь?», «Это как и про семь красных линий. Непрофессионалы наверху…».

Как видим, одни и те же подтекстовые смыслы дублируются разными комментаторами. В трудах И.Р. Гальперина и Т.И. Сильман есть рассуждение о том, что повтор в тексте как бы маркирует его подтекст: «Подтекст есть не что иное, как рассредоточенный повтор» (Сильман, 1969: 85); «особенность подтекста заключается еще и в том, что он, будучи недоступен непосредственному наблюдателю, ускользает от внимания при первом чтении и начинает проступать через содержательно-фактуальную информацию при повторном и даже неоднократном чтении» (Гальперин, 2007: 44). Возможно, эту идею можно перенести и на текст с комментариями, и именно такими повторами комментаторы обозначают найденные ими подтекстовые смыслы.

Среди параметров, влияющих на резонанс между текстом и интерпретатором, Н.А. Кузьмина (1999: 46) отмечает жесткость / мягкость текста, которая определяется числом возможных интерпретаций. Как нам представляется, изначально, по замыслу создателя (фотографа, художника, журналиста, редактора), рассматриваемые публикации можно отнести к мягким текстам: опубликованные в «элитарном» журнале, выполненные с использованием качественных фотографий и карикатурных рисунков, они допускают широкий диапазон толкований. В нашем исследовании задействован лишь небольшой спектр интерпретаций (как выяснилось в ходе анализа, довольно однотипных, что связано, вероятно, с коммуникативными намерениями комментаторов, которых интересовали не столько сами публикации, сколько общение как таковое).

Для создания объективной картины необходимо задействовать в анализе комментарии «подготовленных» адресатов (фотокритиков, журналистов, искусствоведов), которые могут постичь всю полноту концептуальной и подтекстовой информации.

Для реализации этой задачи мы провели эксперимент в группе респондентов, принадлежащих к одной социальной среде. В эту группу вошли 23 человека, из которых 17 являлись студентами-бакалаврами старших курсов специальности «Журналистика» и 6 человек – магистрантами второго года обучения по направлению подготовки «Журналистика» Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского. Участникам было предложено написать комментарии к обеим анализируемым публикациям журнала Esquire. Выбор опрашиваемых считаем релевантным поставленной проблеме, поскольку такая аудитория может дать вполне профессиональные интерпретации журналистских материалов и приблизиться к более полному считыванию СКИ и СПИ.

В связи с фотоочерком «Взгляды консерваторов» группу разделили на две части: первой части респондентов было предложено при комментировании ответить на три вопроса анкеты: 1. Что Вы объективно видите на фотографиях (что изображено; что, где, когда делают герои фото)? 2. Почему, по Вашему мнению, автор так назвал свой материал? Что он хотел донести до читателя? 3. Какие ассоциации вызывают у Вас эти фотографии? Как следует из содержания вопросов, их формулировки отражают суть трех видов информативности – СФИ, СКИ и СПИ.

Второй части опрашиваемых было предложено прокомментировать фотоочерк без каких-либо наводящих вопросов.

Результаты анкетирования показали следующее. Участники первой подгруппы давали подробные ответы на все вопросы и в своей рефлексии приблизились к общему анализу СФИ и СКИ данной публикации, приведенному выше. Так, отвечая на первый вопрос, респонденты отмечали следующее11: «Изображена американская «глубинка» и ее колоритные жители; маленький захолустный городок; жители пригорода за повседневными занятиями; очень бедная деревня»; «Подчеркнуто нищенствующее положение жителей, их тяжелое материальное состояние. Местность запущенна, грязна; Разруха и запустение... Кругом грязь. Грязные, неопрятные дети и взрослые люди; Беднота, простота; Проведение досуга (отдыхают, стоят, сидят), занятие спортом (боксер). Люди не в самом лучшем состоянии, налицо актуальные проблемы современности – ожирение, бедность и т.д.; Наколки, угрюмые лица, старая / грязная одежда». Некоторые высказывания разных участников почти дословно повторяются.

Отвечая на второй вопрос, опрашиваемые сделали следующие наблюдения: «…автор подчеркивает самобытность и отстраненность Кентукки от общих принципов Америки, что в этом штате жизнь совсем иная, не как мы себе представляем»; «Возможно, название материала дано такое из-за того, что на этих фотографиях нет какого-то колоссального технического или какого-либо прогресса, все банально просто. Люди обходятся своими силами»; «Поскольку сам фотограф либерал, он хотел показать, к чему приводит образ жизни, за который ратуют консерваторы. Мы видим, что жители этой глубинки живут точно так же, как жили в начале 20 века, без удобств и благ современной цивилизации. Фотограф хочет сказать, что отказ от нового приводит к застою и деградации»; «Возможно, автор негативно относится к консерватизму вообще и этим репортажем демонстрирует его ущербность. А может, фотограф показывает оборотную сторону «американской мечты», разрушает стереотипы о высоком качестве жизни в США»; «Напоминает чем-то российские трущобы».

При этом респонденты отмечают эстетическую сторону фотоочерка: «…гиперболизацию составляет эффект черно-белого фото… Автор стремится сгустить краски и усилить впечатление»; «Как произведения искусства, фотографии вызывают восторг»; «Фото красиво сделаны и профессионально».

На третий вопрос опрашиваемые приводили следующие ассоциации: нищета, бедность, грязь, безнадежность, безысходность, страдание, необразованность, нецивилизованность, моральное разложение, опасность жизни, преступность, запустение, разруха, депрессия; (фотографии вызывают у читателей) неприязнь, сострадание, страх, отторжение; «борьба с жизненными трудностями, сила, противостояние, но в то же время отчаяние, серость, уныние».

Примечательным является то, что в комментариях участников первой части группы не встретилось ни одного упоминания о прецедентных феноменах.

Анализ ответов второй части опрашиваемых, комментировавших фотоочерк без наводящих вопросов, показал, что эти комментарии отличает информационная компрессия (Валгина, 2003: 241−244) высказываний, которая касается всех трех видов информативности. При этом в целом ответы респондентов второй части группы «осколочно», фрагментарно повторяют общее содержание комментариев участников первой части; ср. некоторые из таких комментариев: «Фоторепортаж интересный, с запоминающимися яркими деталями – а это главное в фото. Наверное, автор хотел показать жизнь простых жителей американской глубинки»; «Очередной репортаж Esquire, который навевает страх. Потерянные глаза, грязь и полное безразличие. В глазах фотографа – они другие (жалкие, беспомощные и диковатые). Мир в глубинке, он такой – консервативный и чужой»; «Думаю, название "Взгляды консерваторов" имеет двусмысленный характер. С одной стороны, речь может идти о политических взглядах жителей Кентукки, с другой – можно посмотреть на взгляды людей, изображенных на фото».

Отметим, что комментарии участников второй части группы также не содержат упоминания о прецедентных феноменах.

Комментирование публикации «Как умные люди делают убогую рекламу (быль)» было произведено по такому же принципу, что и первый материал, с той разницей, что части группы поменялись двумя описанными способами комментирования. Второй части респондентов было предложено ответить на три вопроса анкеты: 1. Какие факты, изложенные в тексте, Вас заинтересовали (под фактами понимается объективная информация: где и когда происходит действие, что именно происходит, кто главный герой, что делают персонажи)? 2. Что, по Вашему мнению, автор хотел донести до читателя? Какова основная мысль автора? 3. Какие ассоциации возникают у Вас в связи с полученной информацией?

Первой части опрашиваемых было предложено прокомментировать публикацию без каких-либо наводящих вопросов.

Результаты анкетирования оказались схожими с результатами анализа первой публикации. Отвечая на первый вопрос, респонденты изложили фактуальную информацию, которая дает общее представление о материале; ср.: «Есть рекламное агентство, в котором работает заказчик. Туда обращаются с просьбой сделать рекламу порошка. Действие происходит в России. Рассказчик предоставляет элегантную рекламу, но заказчик решает провести его по всем кругам рекламного ада, внося все новые и новые поправки, пока реклама не превращается в полнейший абсурд, лишенный какого-либо смысла»; «Заинтересовал практический опыт человека, работавшего в сфере рекламы, а также его остроумные замечания по поводу клиентов и рекламного бизнеса в целом»; «Меня заинтересовал сам процесс создания / преображения рекламного ролика. То есть, как вел себя специалист по рекламе и клиент, они и являются главными героями в материале, но рекламщик главнее и лучше»; «Соответствие некоторых вещей действительности: заказчик, который сам не знает, чего он хочет; находчивый копирайтер; конечный результат (часто так и бывает)»; «Автор на примере выдуманного проекта пытается продемонстрировать работу рекламиста и то, как легко она может «скатиться» в абсурд из-за клиента. Основная мысль – в плохой рекламе следует винить не столько разработчиков, сколько заказчиков». Некоторые фрагменты высказываний разных участников повторяются.

Отвечая на второй вопрос, опрашиваемые делали схожие между собой наблюдения: «…основная мысль автора кроется в подчеркнуто негативном отношении ко вмешательству некомпетентных в области маркетинга и рекламы людей в работу рекламного копирайтера»; «Рассказчик объясняет, каким образом отличные идеи в рекламе губят еще на зачаточном этапе, когда в работу компетентного специалиста вмешиваются люди, обладающие финансами, но точно не чувством прекрасного. Таким образом, рекламу делают на деле не профессионалы, а люди с деньгами, а рекламщики лишь исполняют их капризы».

При ответе на третий вопрос респонденты приводили следующие ассоциации: «безысходность»; «небогатая фантазия заказчика, трудная жизнь рекламного агента, сомнения в квалифицированности»; «Дизайнеры и рекламщики хорошие люди, они полны крутыми идеями, …клиент … тиран и деспот (причем ограниченный и необразованный)»; «Рекламист – ответственный, креативный. Заказчик – истеричный и глупый. Рекламист – гений / хороший (все знает). Заказчик – челядь (ни в чем не разбирается)»; «этот абсурд творится не только в сфере рекламы, но и в любой сфере, где художник (в широком смысле этого слова) подневолен «толстосумам»».

Отметим, что рассмотренные комментарии участников второй части группы не содержат упоминания о прецедентных феноменах.

Выводы из анализа ответов первой части опрашиваемых, комментировавших публикацию «Как умные люди делают убогую рекламу (быль)» без наводящих вопросов, в целом схожи с предыдущими соответствующими выводами, сделанными на основе фотоочерка. Данные комментарии также характеризуются информационной компрессией и употреблением ключевых слов и выражений, схожих с языковыми средствами из комментариев участников другой части группы; ср.: «Автор хочет донести: «Каждый должен заниматься своим делом»»; «Зачастую заказчик рекламы, не имея каких-либо собственных идей, доверяется дизайнеру. Когда он эту идею получает, у него начинается «творческий процесс». Непрофессионалы лезут не в свое дело – главная мысль. Кто платит, тот и заказывает музыку»; «История о том, как можно убить даже самую гениальную идею. Пиарщики тоже люди, и им нужны деньги. Поэтому иногда приходится подстраиваться под клиента во всем, даже если сама идея абсурдна. Клиент всегда прав, даже если он идиот».

Итак, проводя сравнение интернет-комментариев и комментариев, полученных в ходе описанного эксперимента, мы увидели различия между интерпретациями одних и тех же текстов различными группами читателей в различных коммуникативных условиях. Комментарии респондентов, читавших тексты в университетской аудитории, вероятно, можно отнести к комментарию1. Эти комментарии достаточно объективны (в них прослеживаются все три пласта информативности исходного текста) и во многом сходны с комментариями специалиста (см. работы И.П. Матхановой (Трипольская (ред.), 2008) и Е.Е. Ведьмановой (2009)). При этом условия эксперимента (общественная среда, «навязанность» текста и условий работы с ним, ограниченность во времени), по-видимому, сильно снизили креативный потенциал участников. Так, объективно замечая иронию, никто из респондентов не акцентировал на ней внимание, не продолжил игровую манеру текста о рекламе. В ответах не было интертекстуальных знаков и приемов языковой игры.

Совсем иную картину рисуют «свободные» комментарии интернет-пользователей. Опора на текст, как это видно из анализа категории информативности, проявляется в «комментах» гораздо меньше, чем в комментариях участников эксперимента, причем особенно «страдают» содержательно-фактуальная и содержательно-концептуальная информация. Этот факт не позволяет в полной мере отнести «коммент» к комментарию2 (комментарий-интерпретация как раз требует операций, в частности, с содержательно-концептуальной информацией, так как основан на выводном знании (Трипольская (ред.), 2008: 12). При этом пользователи привносят в текст новые смыслы, обусловленные во многом национальной спецификой и довольно общим, как следует из комментариев, интертекстуальным полем. Отметим и то, что в «комментах» видна ирония, обусловленная оценочной модальностью текста, и присутствуют элементы языкового креатива.

Таким образом, интернет-комментарий, с одной стороны, отличает свобода порождения смыслов, диалог с текстом, интертекстуальность, а с другой – стереотипность и однобокость. «Свободный» комментарий несет в себе много знаков субъективности: каждый комментатор выражает свои эмоции по поводу прочитанного / увиденного, высказывает свои индивидуальные ассоциации, которые часто принимают форму интернет-ссылки на прецедентный феномен (обычно визуальной культуры). Однако эта субъективность, как ни парадоксально, становится групповой: индивидуально-авторских смыслов не так уж много. Следует согласиться с исследователями, утверждающими, что в массовых коммуникациях пользователи скорее воспроизводят дискурс, чем производят (воспроизводство дискурса характеризуется как «подавленность» дискурсами, автоматическое воспроизводство его элементов), и что сам «коммент» как тип текста «предоставляет мало свободы для артикуляции высказывания, по крайней мере на массовых коммуникационных площадках» (Вежновец, 2016: 52).

 

 



Примечания

  1. LaBarre S. (2013) Why We're Shutting Off Our Comments. Popularscience.com, 24 September. Available at: http://www.popsci.com/science/article/2013-09/why-were-shutting-our-comments (aссessed: 05.02.2017).
  2. Ушаков Д.Н. Толковый словарь современного русского языка. М.: Аделант, 2013.
  3. В соответствии с концепцией И.Р. Гальперина (2007) можно выделить три вида информативности. Содержательно-фактуальная информация (СФИ) всегда выражена вербально, языковые единицы употребляются в их прямых, предметно-логических, словарных значениях. Содержательно-концептуальная информация (СКИ) представляет собой переосмысление явлений и фактов, о которых сообщается на поверхностном уровне текста. СКИ может быть эксплицитной и имплицитной. СКИ дает возможность разных интерпретаций происходящего и представляет собой реализацию эмоционально-субъективного замысла автора. С СКИ связано понятие концепта, под которым понимается глубинный смысл, максимально свернутая смысловая структура текста; главная мысль, основная идея; воплощение замысла, мотива, интенций автора, которые породили текст (Жинкин, 1997: 18). Содержательно-подтекстовая информация (СПИ) – скрытая, дополняющая непосредственно воспринимаемую – бывает двух видов: ситуативная (возникает в связи с фактами, ранее описанными в произведении) и ассоциативная (возникает из связи текста с личным или общественным опытом, более размытая в сравнении с ситуативной). Проникновение в подтекст возникает в процессе постижения семантической и стилистической нагрузки лексических, синтаксических, композиционных единиц текста.
  4. В основном выделяют два вида модальности – объективную (отношение высказывания к действительности) и субъективную (отношение говорящего к предмету речи) (Н.С. Валгина (2003: 59–68), Г.Я. Солганик (2010: 64–80), О.В. Трофимова и Н.В. Кузнецова (2010: 158–178) и др.). В качестве дополнительного вида модальности Т.Д. Романцова (2012: 62) предлагает рассматривать предикатную модальность (лексика с модальным значением в составе сказуемого: должен, обязан, мочь, хотеть, надо, нужно).
  5. Эстерванг Ш. Взгляды консерваторов // Esquire. Режим доступа: http://esquire.ru/photo/oestervang
  6. Как умные люди делают убогую рекламу (быль) // Esquire. Режим доступа: http://esquire.ru/advertMishka
  7. Комментарии к фотоочерку «Взгляды консерваторов». Режим доступа: http://www.babyblog.ru/community/post/books/1106635/1#comm_start
  8. Комментарии к публикации «Как умные люди делают убогую рекламу (быль)». Режим доступа: http://zhzh.info/blog/2011-08-13-2124. Режим доступа: http://reklammer.livejournal.com/609934.html
  9. Орфография и пунктуация комментариев сохранены.
  10. Концептуальная фотография. Режим доступа: http://www.fotoprizer.ru/articles/ganry-fotografii/konceptualnaya-fotografiya-zhanr-konceptualnoy-fotografii-v-fotoiskusstve/126/?q=1335&n=126
  11. Орфография и пунктуация комментариев сохранены.

 

Библиография

Айнутдинов А.С. Типология и функции карикатуры в прессе // Вестн. ЧелГУ. Вып. 21. 2008. С. 20−28.

Анисимова Е.Е. Лингвистика текста и межкультурная коммуникация (на материале креолизованных текстов). М.: Изд. центр «Академия», 2003.

Арнольд И.В. Стилистика декодирования. Л.: ЛГПИ, 1974.

Базжина Т.В. Сетевой русский: мода на комментарии // Мода в языке и коммуникации / отв. ред. Л.Л. Федорова. М.: Изд. центр РГГУ, 2014. С. 207−213.

Валгина Н.С. Теория текста. М.: Логос, 2003.

Вашунина И.В. Взаимовлияние вербальных и невербальных (иконических) составляющих при восприятии креолизованного текста: автореф. дис. … д-ра филол. наук. М., 2009.

Ведьманова Е.Е. Особенности искусствоведческого комментария как вторичного зависимого креолизованного текста // Изв. Самарск. науч. центра РАН. 2009. Т. 11, 4 (5). С. 1348−1353.

Вежновец Е.А. Комментарии в социальных сетях: производство и воспроизводство интернет-дискурса // Современный дискурс-анализ. 2016. Вып. 15. С. 35−58. Режим доступа: http://www.discourseanalysis.org (дата обращения: 06.02.2017).

Ворон Н.И. Жанры фотожурналистики. М.: Изд-во Моск. ун-та; Фак. журн. МГУ, 2012.

Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: КомКнига, 2007.

Дахалаева Е.Ч. Интернет-комментарии портала «Новости MAIL.RU» как объект лингвистического исследования // Современные проблемы науки и образования. 2013. № 6. Режим доступа: http://www.science-education.ru /113-11418 (дата обращения: 10.07.2015).

Добросклонская Т.Г. Медиалингвистика: системный подход к изучению языка СМИ (современная английская медиаречь). М.: Флинта: Наука, 2008.

Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи // Риторика. 1997. № 1 (4). С. 13−21.

Ионова Т.А. Типы комментария в британских СМИ и способы трансформации исходной информации // Вестн. ВолГУ. Сер. 2: Языкознание. № 1(15). 2012. С. 137−142.

Карпоян С.М. Эпистемическая модальность в интернет-комментарии: автореф. дис. … канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 2014.

Клушина Н.И. Стилистика публицистического текста. М.: МедиаМир, 2008.

Колокольцева Т.Н. Современная диалогическая коммуникация и проблемы типологии диалогических дискурсов // Изв. ВГПУ. Проблемы русистики. 2012. С. 74−78.

Корда О.А. Креолизованный текст в современных печатных СМИ: структурно-функциональные характеристики: автореф. дис. … канд. филол. наук. Екатеринбург, 2013.

Котюрова М.П. Информативность текста // Стилистический энциклопедический словарь русского языка. М.: Флинта: Наука, 2011. С. 108–111.

Кубрякова Е.С. Начальные этапы становления когнитивизма: лингвистика – психология – когнитивная наука // Вопросы языкознания. 1994. № 4. С. 34−47.

Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в эволюции поэтического языка. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та. Омск: Омск. гос. ун-т, 1999.

Кузьмина Н.А. Лирический текст в научной и авторской рефлексии // Функциональная семантика: к 80-летию акад. МАН ВШ Л.А. Новикова / сост. Н.В. Новоспасская, Н.В. Перфильева. М.: Изд-во РУДН, 2011. С. 222−238.

Кузьмина Н.А., Абросимова Е.А. Интертекстуальный знак как маркер информативности текста (на материале комментариев к публикациям Esquire.ru) // Коммуникативные исследования. 2015. № 2(4). С. 128−140.

Кузьмина Н.А., Кравченко Ю.Д., Абросимова Е.А. Читательская интерпретация креолизованного медиатекста (на материале комментариев к фотоочеркам журнала Esquire) // Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе / под ред. А.Г. Пастухова. Орел: Орловский гос. ин-т культуры, 2016. Вып. 14. С. 117−131.

Матвеева Л.В. Культура и СМИ: размышления о феномене «разорванной коммуникации» // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14, Психология. 2007. С. 119−132.

Матвеева Т.В. Тональность // Стилистический энциклопедический словарь русского языка. М.: Флинта: Наука, 2011. С. 549−552.

Матханова И.П. Комментарий историка: виды информации и видо-временные формы // Комментарий и интерпретация текста / под ред. Т.А. Трипольской. Новосибирск: НГПУ; Ин-т филологии, массовой информации и психологии, 2008. С. 23−34.

Орлова Н.В. Высказывания с предикатами «комментировать» и «интерпретировать»: когнитивно-семантический анализ // Комментарий и интерпретация текста / под ред. Т.А. Трипольской. Новосибирск: НГПУ; Ин-т филологии, массовой информации и психологии, 2008. С. 6−14.

Романцова Т.Д. Язык и стиль медиатекстов. Иркутск: Изд-во ИГУ, 2012.

Сильман Т.И. Подтекст как лингвистическое явление // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1969. № 1. С. 84−90.

Слуцкая К.А. К вопросу о визуализации информации в текстах конкретной поэзии // Язык и культура. 2013. № 2(22). С. 82−89.

Солганик Г.Я. О структуре и важнейших параметрах публицистической речи (языка СМИ) // Язык современной публицистики / сост. Г.Я. Солганик. М.: Флинта: Наука, 2005. С. 13–31.

Солганик Г.Я. Очерки модального синтаксиса. М.: Флинта: Наука, 2010.

Стексова Т.И. Примечание, комментарий, интерпретация: попытка разграничения понятий // Комментарий и интерпретация текста / под ред. Т.А. Трипольской. Новосибирск: НГПУ; Ин-т филологии, массовой информации и психологии, 2008. С. 14−23.

Степанова Л.Н. Типология комментария в условиях перехода в Сеть (на основе лексикографического анализа) // Ученые записки Таврического нац. ун-та им. В.И. Вернадского. 2013. Т. 26 (65). № 1. С. 398−403.

Сулименко Н.Е. Интерпретация текста и его лексическая структура // Комментарий и интерпретация текста / под ред. Т.А. Трипольской. Новосибирск: НГПУ; Ин-т филологии, массовой информации и психологии, 2008. С. 226−238.

Теория текста / Ю.Н. Земская, И.Ю. Качесова, Л.M. Комиссарова, Н.В. Панченко и др./ под ред. А.А. Чувакина. М.: Флинта: Наука, 2010.

Трофимова О.В., Кузнецова Н.В. Публицистический текст. Лингвистический анализ. М.: Флинта: Наука, 2010.

Щелкунова Е.С. Публицистический текст в системе массовой коммуникации. Специфика и функционирование. Воронеж: Родная речь, 2004.

Щирова И.А., Гончарова Е.А. Многомерность текста: понимание и интерпретация. СПб: ООО «Книжный дом», 2007.

Эко У. Роль читателя. Исследования по семиотике текста. М.: АСТ, 2016.

 

Anderson A.A., Brossard D., Scheufele D.A., Xenos M.A. et al. (2014) The "Nasty Effect:" Online Incivility and Risk Perceptions of Emerging Technologies. Journal of ComputerMediated Communication 19(3): 373−378.

Bruce I. (2010) Evolving Genres in Online Domains: the Hybrid genre of the participatory news article. In: Mehler A., Sharoff S., Santini M. (eds.) Genres on the Web: Text, Speech and Language Technology. Frankfurt am Main – Leeds – Stockholm: Springer, pp. 323−348.

Jones R.H., Hafner C.A. (2012) Understanding digital literacies: A practical introduction.London: Routledge.