Тransmedia Storytelling: перспективы развития медиатекста

Тransmedia Storytelling: Prospects for the Development of a Media Text

 

Пильгун Мария Александровна

доктор филологических наук, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», зам. зав. лабораторией исследований в области бизнес-коммуникаций, mpilgun@hse.ru

Maria A. Pilgun

PhD, Professor at the National Research University Higher School of Economics, Deputy Head of the Research Laboratory for Business Communication, mpilgun@hse.ru

 

Аннотация

В работе анализируется динамика соотношения коммуникационных форм и понятийного аппарата медиаисследований. Особое внимание в статье уделяется трансмедийному сторителлингу как перспективному направлению развития медиатекста. Главные достоинства новой технологии состоят в том, что появляется возможность создать полифоничное коммуникационное полотно, состоящее из разноформатных элементов, которые расположены в кроссплатформенной среде. Кроме того появляется возможность не просто вызвать «сопричастность» потребителя, а вовлечь его в активное взаимодействие, создать смешанную реальность, объединяющую онлайн и офлайн-коммуникации¹.

Ключевые слова: медиатекст, сторителлинг, коммуникативное взаимодействие.

 

Abstract

The article analyses the dynamics of the correlation between communication forms and the conceptual framework of media research. Special attention in the article is paid to transmedia storytelling as a promising direction in the development of a media text. The main advantages of the new technology consist in the fact that there is an opportunity to create a polyphonic “communication cloth” comprising elements of different formats, which are located in the cross-platform environment. Besides, there is an opportunity not simply to elicit the consumer’s participation but to involve him in active interaction, to create a mixed reality uniting online and offline communications.

Key words: transmedia storytelling, communicative interaction.

 

Введение

Интеграционные процессы, протекающие в медийной среде с 80-х гг. ХХ в. закономерно оказывают влияние на природу медиатекста. Технологии, характеризующие развитие коммуникативных практик, предлагают переход от двухмерного плоскостного пространства в трехмерное. Новая среда порождает практически неограниченные возможности для эффективного использования современного коммуникативного инструментария.

Синтез различных форм, видов, техник и методов характеризует как сферу формирования и распространения ресурсов (печать, ТВ, радио, Интернет, мобильная связь, наружные носители и пр.), так и различные институты (искусство, журналистика, реклама, связи с общественностью и пр.). Следует отметить, что стремление к синкретизму наблюдается и в горизонтальной плоскости коммуникативного пространства (в рамках определенного ресурса или института), и в вертикальной (синтез различных ресурсов и институтов соответственно).

Показательно, что развитие системы языка, различных видов искусства и медиапространства характеризуется аналогичными закономерностями, проходит идентичным образом и определяется сегодня интеграционными тенденциями. Возникающий при интеграционных процессах синергетический эффект приводит к поразительным результатам, с которыми, очевидно, и следует связывать наиболее перспективные направления развития современного искусства и медиапространства.

Тесная зависимость медиатекста от современных технологий заставляет использовать термины-заимствования, такие, как «скрейпинг» (Scraping) – технология получения данных из веб-страниц; «прессфид» (Pressfeed) − инструментарий для эффективной коммуникации между представителями прессы и ньюсмейкерами; «ньюсджекинг» (Newsjacking) − метод «перехвата новостей», технология контент-маркетинга, которая позволяет использовать в медиатексте потенциал популярных масштабных событий; а также многие другие.

Следует отметить, что стремительные изменения коммуникационного ландшафта, формирование «смешанной» реальности, содержащей «дополненную реальность» и «дополненную виртуальность», изощренное переплетение онлайн и офлайн-коммуникаций, тенденции к интеграции медийных, виртуальных и реальных видов взаимодействия значительно расширяют рамки медиатекста и требуют непрерывного корректирования терминологического аппарата.

Целью данной работы является реферированный обзор литературы о трансмедийных проектах, а также попытка разобраться в терминологическом аппарате.

Гипотеза, выдвигаемая нами в данной статье, может быть сформулирована следующим образом: медиатекст на современном этапе развития качественно меняется, представляет синкретичное единство вербальных, визуальных и аудиальных компонентов, функционирующих в кросс-платформенной среде.

 

Текст − медиатекст – трансмедиатекст: что дальше?

Понятие «текст» используется во всех науках гуманитарного цикла, имеет многовековую историю и огромное количество интерпретаций. Текст, как особый объект изучения, привлекал внимание ученых с древнейших времен. В конце XIX в. текст получил новое освещение в работах этнологов. Ф. Боас в рамках лингво-этнографической школы американистики открыла перспективы полевой лингвистики для изучения теории текста². Важное место в развитии данной теории занимает работа о структуре текста русского фольклориста и литературоведа В.Я. Проппа³. Теория, разработанная В.Я. Проппом, явилась импульсом для развития целого ряда научных направлений, наиболее сильно повлияла на семиотику и лингвистику текста. Французские структуралисты и семиологи (К. Леви-Стросс, Р. Барт, Ц. Тодоров, А. Греймас⁴) активно использовали открытие В.Я. Проппа для разработки новой лингвистической парадигмы.

Текст, как целостный феномен, стал объектом лингвистического исследования во второй половине ХХ в. в работах В. Дресслера, Х. Изенберга, Г.А. Золотовой, И.Р. Гальперина, Г.Я. Солганика⁵ и др. Полученные в различных сферах наблюдения над структурой и закономерностями функционирования текста позволили интерпретировать его как лингвистическую единицу (единицу языка или речи), а не только как совокупность подобных единиц.

Важнейший этап развития западноевропейской теории лингвистики текста связан с Пражской лингвистической школой, под влиянием которой в 60-е гг. ХХ в. и начала формироваться лингвистическая теория текста (И. Беллерт, К. Гаузенблаз, В. Дресслер, П. Сгалл, П.Р. Харвег, З. Шмидт, Н. Энквист⁶ и др.).

Исследования, посвященные дискурсивному анализу, проводившиеся с 1970-х гг., перевели анализ текста в коммуникативную сферу (З. Харрис, Т. ван Дейк, Р.-А. да Богранд и В. Дресслер, Р. Шенк⁷ и др.).

В последние десятилетия важное значение приобретают прикладные исследования. Автоматическая обработка текста оказывается связанной с математическими и экспериментальными методами исследования языка. Особое место в автоматической обработке текста занимает развитие машинного перевода, который играет все более значимую роль в опосредованной коммуникации.

В связи с формированием интегрированных коммуникаций возрастает значение данных компьютерной фонетики, акустического анализа и синтеза речи, а также технологий автоматизированного преобразования «текст − речь», распознавания и понимания устной и письменной речи, вокодерной телефонии, речевого управления автоматизированными системами. Современные речевые технологии позволяют включать звучащую речь в мультимодальные, мультилингвальные и мультимедиальные системы⁸.

В отечественной лингвистике к проблемам текста со второй половины ХХ вв. обращались многие ученые, которые внесли огромный вклад в развитие указанного направления: И.А. Фигуровский, Н.С. Поспелов, Н.Ю. Шведова, Т.Г. Винокур, Е.В. Падучева, Ю.С. Мартемьянов, Т.М. Николаева, С.И. Гиндин, О. Г. Ревзина, М.И. Откупщикова, И.Р. Гальперин, В.Г. Гак, Б.М. Гаспаров, О.И. Москальская, З.Я. Тураева, Е.А. Реферовская, И.И. Ковтунова, В.А. Бухбиндер, Г.В. Ейгер, А.А. Залевская⁹ и др.

Обилие различных подходов и концепций приводит к появлению многочисленных вариантов определений понятия «текст». Например, в семиотике под тестом понимается осмысленная последовательность любых знаков, любая форма коммуникации, в том числе обряд, танец, ритуал и т.п.

По мнению И.Р. Гальперина, текст – «это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определённую целенаправленность и прагматическую установку»¹⁰. Г.А. Золотова, Н.К. Онипенко, М.Ю. Сидорова рассматривают в качестве текста фактически любую осмысленную и грамматически правильную словесную последовательность рангом от предложения и выше¹¹.

В ХХ в. появилось и получило широкое распространение понятие «медиатекст», которое использовалось для описания различных видов коммуникации в сфере искусства и СМИ. Кинематограф, живопись, скульптура, литература, печатные СМИ, радио, телевидение и пр. в поисках новых форм выражения формировали принципиально отличные от старых форматы передачи информации. С 90-х гг. ХХ в. термин «медиатекст» активно используется в работах зарубежных исследователей Т. Ван Дейка, Мартина Монтгомери, Алана Белла, Роберта Фаулера¹² и др., посвященных анализу лингвистических особенностей, функционально-стилевой специфики текстов СМИ, типологии медиатекстов, лингво-медийных технологий и пр. В последнее время все больший интерес исследователей вызывают воздействующие особенности медиатекста, мультимедийные трансформации риторических приемов¹³.

В англоязычных работах используются также термины Web’s text, digital text¹⁴. Любопытно вспомнить, что теория риторической структуры У. Манна и С. Томпсон¹⁵ первоначально возникла как прикладная разработка, направленная на исчисление типов связей в тексте, как и концепция риторических предикатов К. Маккьюина¹⁶. В отечественной традиции медиатексту также посвящено большое количество исследований¹⁷.

Медиатекст постепенно становится базовым компонентом в теории медиалингвистики, медиакультуры, медиаобразования, которые являются новыми направлениями лингвистической, философской, педагогической науки. Можно также отметить, что сегодня понятие «медиатекст» оказывается в сфере внимания не только лингвистов и журналистов, но и социологов, культурологов, психологов.

Существует несколько определений данного понятия. В частности, А. Белл считает, что определение медиатекста выходит за рамки традиционного взгляда на текст в виде печатных слов, воспроизведенных чернилами на бумаге, и включает в себя широкий спектр различных факторов: речи, музыки, звуковых эффектов, изображений и пр.¹⁸ Д. Проберт под медиатекстом (от лат. media textus – «средства, посредники + ткань; сплетение, связь, сочетание») понимает любой структурированный медиапродукт или средство коммуникации, включающее в себя как печатное, так и аудиовизуальное размещение, которое можно проанализировать и деконструировать¹⁹.

Создание и функционирование медиатекста оказывается в тесной зависимости от используемых технологий. Так, расширение кросс-платформенности привело к возникновению принципиально новой технологии создания и распространения современного медиатекста на нескольких платформах и в различных форматах. Революционным явлением стало появление интерактивной истории Snowfall (2012 г.) редакции The New York Times, которая создала новый стандарт оформления контента. Материал получил более 80 тыс. лайков и обозначил новое направление развития медиатекста.

Перспективным направлением в развитии современного медиатекста можно признать «журналистику данных». Интерактивные визуализации, информационная графика (инфографика), инфографический рассказ дают возможность передать информацию, показать факты, объединив ресурсы вербальных и невербальных средств в компактной форме. Визуализация данных позволяет оперативно переработать огромный объем данных и превратить его в медиасообщение, комфортное для восприятия пользователя. Кроме того интерактивность получает в подобном формате наиболее полное выражение, а вовлеченность, «сопричастность читателя» позволяет решать разнообразные задачи.

Соотношение вербальных и визуальных компонентов может быть различным в зависимости от специфики материала, поставленной задачи и интенции автора(ов). Так, в материале «Рейтинг университетов: различия в приеме представителей меньшинств» (At Top Colleges, an Admissions Gap for Minorities // The New York Times. 2013. May, 7) приводится информация о соотношении студентов различных рас в университетах США²⁰. Оформление такой огромной базы цифровых данных в традиционном медийном тексте практически невозможно. Интерактивная инфографика с органичными корректными комментариями позволила обобщить соответствующую базу данных и создать комфортный для восприятия пользователя медиатекст, который позволяет пользователю выбрать интересующую его информацию в удобной и лаконичной форме. На диаграмме рассеивания (scatterplot) на горизонтальной оси расположены показатели выпусков университетов афроамериканских, испаноязычных и азиатских студентов, на вертикальной оси – данные по студентам-первокурсникам. В данном медиатексте визуальные компоненты количественно значительно превосходят вербальные, однако без последних информация оказалась бы малоинформативной, поскольку ориентироваться в ней было бы невозможно. Именно гармоничное распределение информативной нагрузки между компонентами медиатекста позволяет создать полноценный текст нового формата.

В другом примере – «Огненный смерч» (Firestorm // The Guardian. 2013. May, 23)²¹, посвященном пожару в Тасмании, вербальный компонент преобладает, но также является только одним из элементов, позволяющих создать синкретичный мультимедийный текст с необычайно сильным воздействием. Статья написана как скрипт к фильму, четко структурирована на шесть частей, сопровождается вкраплениями видеоинтервью и настоящими съемками происходящего. Текстовый материал на экране накладывается на документальный видеоряд и сопровождается звуковым фоном с места событий (переговоры по рации, шум вертолетов, шум пожара и пр.) Повествование прерывается видеоинтервью очевидцев и документальными кадрами трагедии. Все элементы четко выстроены в соответствии с риторическими законами, традиционные фигуры и тропы (метафора, градация, аллюзия и др.) получают мультимедийное оформление и позволяют усилить впечатление объемным контентом, передать ужас происходящего природного катаклизма.

Среди успешных российских проектов можно назвать: «Высадка в Нормандии: 70 лет спустя» («Коммерсантъ»); «День, когда началась война» («Коммерсантъ»). «Земля отчуждения. Чернобыль и его окрестности. 28 лет после аварии» («Коммерсантъ»); «Геннадий Тимченко: за все в жизни надо платить. И за знакомство с руководством страны тоже» (Андрей Ванденко. ТАСС); «Расследование РБК: откуда на Украине российские солдаты» (Максим Солопов. РБК); «В очереди за “Первым”. Как Константин Эрнст строит телевизионный бизнес вместе с “друзьями Путина”» (Елизавета Сурганова, Анастасия Жохова. Forbes); «Как идет бизнес у детей глав российских регионов» (Ринат Сагдиев. «Ведомости»); «“Другого способа лечения нет и сейчас”. Русские жертвы Эболы: расследование Даниила Туровского» (Даниил Туровский. Meduza); «22 дня в ДНР» (Владимир Максаков. Colta); «Расследование РБК: как чиновники перехитрили “Яндекс”» (Жанна Ульянова, Дарья Луганская. РБК); «Спайс, соль, mix: Кто и зачем производит, употребляет и запрещает курительные смеси» (Александр Черных. The Village); «У охранников социальный статус чуть ниже уборщицы» (Олеся Герасименко, Вячеслав Козлов. «Коммерсантъ»); «Война спишет все. В информационных войнах тоже бывают убитые, пленные и контуженные» (Алексей Семенов. Псковская губерния) и др.

Вышеперечисленные проекты дают богатый материал для анализа особенностей развития и трансформации трансмедийного сторителлинга в русскоязычном медиапространстве. Главной особенностью этого нового формата медиатекста стал синкретизм воспроизведения действительности²². Возник новый тип, который можно охарактеризовать как конвергированный текст, объединяющий вербальные, визуальные и аудиальные компоненты, созданный на одной или нескольких медийных платформах. Данное синкретичное единство обладает связностью и цельностью, имеет определенную целенаправленность и прагматическую установку.

Уместно вспомнить, что теория синкретизма развилась как реакция на концепции, которые предлагали некоторую последовательность возникновения различных видов и форм художественного творчества: например, на теорию Гегеля, сформулировавшего последовательность возникновения жанров (эпос – лирика – драма), и др. Теория синкретизма развивается и находит широкое распространение с середины XIX в. в работах Г. Спенсера, В. Шерера²³ и др.

Исчерпывающий анализ данного явления в развитии поэтических родов представлен в работах А.Н. Веселовского, который обозначил основные черты первобытной поэзии (синкретизм, хоровое начало, связь с народным обрядом) и обозначил, из чего впоследствии произойдут главные роды поэзии – эпос, лирика и драма²⁴.

Концепция первобытного синкретизма А.Н. Веселовского в дальнейшем развивалась и дополнялась другими учеными. Так, в работах О.М. Фрейденберга уточняются некоторые принципиальные моменты теории: «Не из синкретического обрядово-словесного комплекса по внешним, “историческим”, причинам выделяется тот или иной литературный жанр, но мышление тождеством, семантически приравнивающее речь, действие и вещь, создает возможность их “симбиоза”. Этот симбиоз и выглядит как нечто “синкретическое” там, где его наблюдает этнография»²⁵.

Важный вклад в развитие теории синкретизма внес Е.М. Мелетинский, подчеркивающий идеологический синкретизм первобытной культуры, доминантой в которой был миф. Первоначально именно в мифическом повествовании находил выражение идеологический и семантический синкретизм²⁶. Е.М. Мелетинский отмечал, что «первобытный идеологический синкретизм, обнимающий в нерасчлененном единстве зачатки религии, искусства, положительных знаний. И не религиозная идеология как таковая, а именно этот синкретический комплекс является идейным источником формирующегося искусства»²⁷. Важно отметить, что именно А.Н. Веселовского считают основоположником направления «этнологического синкретизма», определяющего развитие знаковых систем (коммуникационных, экономических, социальных), которое связано с дифференциацией первоначально единой синкретической знаковой системы²⁸.

Другое направление в развитии теории синкретизма связано с именем А.А. Потебни, который объединял язык, фольклор и литературу на основании того, что мифологически и символически понимаемое слово есть парадигма для всякого словесного искусства²⁹. В центре его теории находится понятие «внутренней образной формы слова», которая противостоит и его внешней звуковой форме, и его абстрактному значению. Внутренняя форма слова является чувственным знаком его семантики.

Показательно, что в психологии понятие синкретизм определяет особенность мышления и восприятия детей раннего и дошкольного возрастов, которое заключается в стремлении объединять разнородные явления. По мнению Л.С. Выготского, синкретизм вызван желанием ребенка принимать связь впечатлений за связь вещей³⁰.

Можно предположить, что развитие системы языка, различных видов искусства, медиапространства (в частности медиатекста) характеризуется аналогичными закономерностями, проходит идентичным образом и определяется сегодня интеграционными тенденциями. Развитие различных коммуникационных систем показывает, что синкретическое единство разрушается за счет внутреннего стремления к выделению отдельных компонентов в самостоятельные системы. С другой стороны, в изолированных структурах возникает стремление к синкретизму, которое нередко сопровождается развитием разрушающих его тенденций. Возникающий при интеграционных процессах синергетический эффект приводит к поразительным результатам, с которыми, очевидно, и следует связывать наиболее перспективные направления развития медиатекста.

 

Новые технологии и медиатекст: трансмедийный сторителлинг

Для обозначения процесса создания этого нового типа синкретичных текстов используют словосочетание «transmedia storytelling». В русскоязычном варианте появилось калькированное наименование − «трансмедийный сторителлинг». Также при описании подобных явлений используются составные номинации: «мультимедийные истории», «рассказывание мультимедийных историй». Одна из важных задач сегодня – найти адекватный русскоязычный аналог для данного перспективного направления. Очевидно, что номинации «трансмедийный сторителлинг», «трансмедийный нарратив», «трансмедийное повествование» не могут считаться корректными. Номинативное словосочетание «мультимедийная история» может использоваться для обозначения результата, но не для процесса создания и распространения нового типа коммуникативной реальности.

Представляется целесообразным в русскоязычных текстах считать понятия «мультимедийная история» и «медиатекст» синонимичными, рассматривать «мультимедийные истории» и «лонгрид» (см. ниже) как виды медиатекста, а под номинацией «трансмедийный сторителлинг» понимать процесс создания медиатекста в кросс-платформенной среде, включая алгоритм и инструментарий.

В мировой практике transmedia storytelling органично продолжает традиции различных типов СМИ, рекламы, PR, кинематографа, интернет-коммуникаций и позволяет создать интерактивную медиасреду, которая не только позволяет привлечь и удержать внимание потребителя в необъятном контент-потоке, но и сделать его эмоциональным и деятельным соучастником развития и расширения этой новой параллельной реальности.

Новый алгоритм создания медиатекста (трансмедийный сторителлинг) позволяет решить комплекс задач: перевести интерактивность и персонифицированность на принципиально новый уровень, повысить эффективность таргетированного сообщения, выделить фрагменты информации и подавать их аудитории через множество различных каналов, создавая при этом объемную картину, соединить онлайн и офлайн-коммуникацию в смешанной реальности, в которой интегрируются реальные и виртуальные события и объекты. Главное, что трансмедийные проекты создают для пользователя пространство для переживания уникального опыта, возможность стать участником новой реальности, которую можно выбирать.

Подобная технология позволяет пережить опыт, который невозможно получить в реальном мире, получить возможность выбора определенного фрагмента истории на наиболее удобном для потребителя в данный момент носителе.

Очевидно, что трансмедийный сторителлинг позволяет расширить аудиторию проекта за счет увеличения каналов передачи информации, разрушить границы виртуального и реального мира в сознании потребителя, перевести интерактивность на новый уровень, который охватывает не только медийную, но и реальную действительность.

Генри Дженкинс впервые ввел понятие «transmedia storytelling» в научный оборот в 2003 г. в MIT Technology Review. Через три года вышла его книга «Культура конвергенции: столкновение старых и новых медиа» (Convergence Culture: Where Old and New Media Collide. New York, 2006), где была сформулирована мысль, что трансмедийная история разворачивается на нескольких медийных платформах и каждый новый текст вносит уникальный и ценный вклад в единое коммуникативное целое³¹. Исследователь рассматривает трансмедийные истории как явление новой эстетики и как ответ на появление и развитие конвергенции медиа. Трансмедийные технологии предъявляют особые требования не только к создателям контента, но и к потребителям, поскольку интерактивный коммуникативный процесс в большой степени зависит от активного участия членов сообщества и их знаний.

По Дженкинсу, трансмедийный сторителлинг – это искусство создания особой вселенной. Чтобы погрузиться в эту вымышленную реальность, требуется приложить много усилий, превратиться в охотников за историями на различных медиаканалах, сравнивать заметки на дискуссионных ресурсах онлайн, взаимодействовать с теми, кто тратит время и силы на обогащение опыта развлечений.

Продолжил развивать концепцию Генри Дженкинса Джеффри Лонг³². Трансмедийное повествование связывает отдельные компоненты истории, которые расположены на различных платформах, и создает комплексное программируемое переживание истории. Таким образом, каждый медийный канал в соответствии со своей спецификой должен быть сегментом развития единой истории. Именно подобный способ интегрирования содержания позволяет привлечь и удержать потребителя в огромном контент-потоке.

При анализе transmedia storytelling Генри Дженкинс также говорит о франшизе в медиасреде, которая позволяет большому количеству различных историй объединяться, создавая сложное гармоничное единство. В частности, Дженкинс приводит в качестве примера историю фильма «Матрица» (The Matrix. 1999), замечая, что создатели фильма, братья Вачовски, развили трансмедийную историю дальше, чем большинство зрителей были готовы зайти³³.

В 2015 г. виртуальная реальность уже воспринимается как новая медийная платформа. Например, ожидается выпуск разработанной компанией Oculus VR коммерческой версии виртуального шлема Oculus Rift, который может значительно изменить медиаландшафт. В Интернете уже присутствует огромное количество видеосвидетельств об экстраординарных реакциях людей, испытавших на себе воздействие данного прибора (запрос Oculus Rift Reactions). Показательно, что Марк Цукерберг (которому нельзя отказать в чутье на перспективные направления), испытав Oculus Rift на себе, купил компанию за 2 млрд долларов США.

Помимо очевидных перспектив для массового потребления и, следовательно, для запроса медиаструктурам разработать программное обеспечение для новой технологии, можно предположить востребованность Oculus Rift как нового формата собственно медийных проектов. Уже в сентябре 2014 г. был прецедент использования Oculus Rift в журналистике: американская газета Des Moines Register на базе данной технологии подготовила репортаж, посвященный современной американской ферме. Таким образом, читатель получал возможность знакомиться с материалом, непосредственно погрузившись в фермерские будни. Была создана полная иллюзия сопричастности, включения в определенный формат жизни.

Таким образом, можно наблюдать качественное изменение коммуникационной среды. Параллельная вселенная расширяется и порождает новые формы коммуникации, которые нуждаются в анализе. Так, в работе Андреа Филлипс «Справочник автора: создание мультимедийных историй» (A Creator's Guide to Transmedia Storytelling)³⁴ представлена практическая сторона создания и продвижения трансмедийных проектов. Автор на своем опыте успешного продюсера показывает специфику данного явления, знаменующего новое поколение революционной технологии создания истории на нескольких медиаплатформах и в различных форматах. Данная технология стремительно развивается и позволяет применять стратегию, охватывающую широкий диапазон аудитории. В области маркетинга, индустрии развлечений или рекламы трансмедийный сторителлинг становится обязательным инструментом для привлечения потребителя.

А. Филлипс наглядно демонстрирует, как можно привлечь, пленить и очаровать аудиторию. Объясняет механизмы использования новых маркетинговых инструментов на примерах успешных кампаний: HBO, Disney, Ford, Sony Picture. Показательно, что в своей книге А. Филлипс описывает две концепции трансмедиа, которые развиваются сейчас в США (на западном и восточном побережьях). Разнообразие подходов отражает закономерный период в развитии любой новой коммуникационной модели. По мнению А. Филлипс, на западном побережье под трансмедийными проектами понимают медиафраншизы, содержащие отдельные сюжетные фрагменты, расположенные на различных платформах (видеоигра, фильм, книга, комикс и пр.). Каждый фрагмент структурно и семантически завершен и в то же время логически является частью единой истории, которая превращается в уникальную Вселенную. «Вселенную “Бэтмана”» и «Вселенную “Звездных войн”» составляют фильмы, книги, комиксы и пр. Важно, что в этой новой реальности действия героев, события и явления развиваются по четким законом и в соответствии с внутренней хронологией. На восточном побережье трансмедийные проекты сосредоточены в основном в сфере интерактивных интернет-платформ. Очевидно, что здесь не так сильно проявляются традиции художественного кинематографа Голливуда, довлеющие над «западной» трактовкой трансмедиа. По аналогии с телевизионной практикой особенности «восточного» направления условно продолжают традиции документалистики³⁵.

Синкретичность разноформатных компонентов, изоморфизм между частью и целым в трансмедийной истории описаны в работах Ц. Дена, М. Джованьоли, Р. Праттен, М. Салдре, П. Тороп, М. Руппел и др.³⁶ Р. Гамбарато разработала на основе междисциплинарного похода оригинальную аналитическую модель трансмедийного анализа в контексте семиотической парадигмы³⁷. Кроме того в последнее время опубликовано много исследований, описывающих различные аспекты применения трансмедийного сторителлинга в разных национальных контекстах. Актуальным вопросам изучения данного феномена в 2014 г. был посвящен специальный выпуск одного из ведущих журналов, публикующих коммуникативные исследования, − International Journal of Communication³⁸.

Технологии трансмедийного сторителлинга уже достаточно активно используются в политической сфере. Так, примером может служить предвыборная кампания Барака Обамы 2008 г. − Yes we can³⁹. Любопытно, что в кампании Алексея Навального на выборах мэра Москвы в 2013 г. можно было выделить компоненты трансмедийного проекта.

В рамках развития телевизионных и кинематографических традиций можно выделить успешные трансмедийные проекты 2008−2009 гг.: «Настоящая кровь» (True Blood.) 2008 г. − канал HBO, агентство Сampfire. – URL: http://campfirenyc.com/work/hbo-true-blood; 2009 г. − канал HBO, агентство Digital Kitchen. – URL: http://thisisdk.com/work/hbo/true-blood-season-2) и «Игра престолов» (Game of Thrones) 2011 г. − канал HBO, агентство Сampfire. – URL: http://campfirenyc.com/work/hbo-game-of-thrones).

Фееричную премьеру сериала «Настоящая кровь» − 7 млн ТВ-зрителей, 3 млн подписчиков − подготовил 3-х месячный и 3-х этапный трансмедийный проект, в ходе которого сначала был организован форум для обсуждения проблем некоего неорганического заменителя крови, который якобы мог помочь вампирам легализоваться в обществе. Дискуссия, в которую были вовлечены «лидеры мнений», блогеры, любители данной тематики и пр., позволила привлечь к теме вампиров широкую аудиторию. На втором этапе с помощью блога создается альтернативная реальность, в которой представители различных классов − от глав правительств до обывателей − активно обсуждают возможные социальные, психологические, этические, экономические, политические и др. последствия открытого включения вампиров в жизнь общества. Представлены диаметрально противоположные точки зрения и мнения самих вампиров. Параллельно появляется и офлайн-реклама на общественном транспорте, билбордах, в печатных журналах. Виртуальный мир сериала захватывает аудиторию в реальности, формирует и укореняет мнение о существовании вампиров. На заключительном этапе перед премьерой материалы в Интернете, наружная реклама дополняются фееричным фестивалем Comic-Con, на котором появляются реальные актеры будущего шоу. Форум проекта получил более 30 тыс. постов, соответствующие страницы были просмотрены более 1,5 млн раз, видео в блоге – более 6 млн. Второй сезон завершил объединение виртуального и реального пространства вокруг истории вампиров, важной частью которого стали многочисленные поклонники. Только ТВ-аудитория премьеры выросла на 63%.

Блог первого сезона «Искусственная кровь» (Blood Copy) стал составным элементом целой сети видеоблогов вампиров True-Blood.net. Кроме того Американская лига вампиров и Братство Солнца – ключевые организации в сериале − получили собственные сайты. С другой стороны, герои сериала уверенно шагнули в реальную действительность и стали персонажами колонок о светской жизни и лицами на обложках печатных изданий. Более того, появилась таргетированная реклама для вампиров, заказанная крупными холдингами и компаниями (MINI, Gillette, Harley-Davidson, и др.), которая собрала более 370 млн просмотров.

Проект «Игра престолов» отличался тем, что среди потенциальной аудитории были поклонники Дж. Мартина, которые должны были быть вовлечены в параллельную реальность наряду с частью аудитории, которая понятия не имела об истории соперничества Семи Королевств Вестероса. В основу концепции, позволившей объединить аудиторию, был положен принцип модальности, известный по работам нейролингвистического направления: пять чувств человека, которые позволяют получать информацию (зрение, слух, обоняние, осязание и вкус) должны были пять недель служить основой приключений, знакомивших с миром Вестероса. Почувствовать особый мир Вестероса можно было с помощью сундука с запахами из разных королевств, к которому прилагалась инструкция по их смешиванию. Помимо этого специальное приложение информировало потребителя о погоде в реальном регионе и наряду с этим – о погоде в каждом из семи королевств. Почувствовать вкус Вестероса можно было в специальном вагончике, который колесил по Нью-Йорку и Лос-Анджелесу. Маршруты следования вагончиков и видеопревью знаменитого шеф-повара Тома Коликкио поклонники получали по подписке в Twitter и Facebook . Рецепты были выпущены отдельной книгой, которая пользовалась большим успехом. Огромные скопления фанатов вокруг вагончика на улицах городов позволяли им знакомиться лично и тесно переплетать виртуальный мир с реальным. Аудиальный мир Вестероса открывался через онлайн-игру в виде звуковой 3D-карты − посещение таверны, наполненной голосами, музыкой, шумом передвигаемой мебели, звоном стаканов и монет. Визуальный мир Вестероса заключался в виртуальном приключении по Стене, отделяющей Вестерос от враждебной территории Зимы. Кроме пяти основных приключений был запущен сайт The Maester’s Path, содержащий игры по темам Вестероса с целым спектром поощрительных призов − разумеется, результаты активно обсуждались в Сети.

В российской практике уже четыре канала использовали в своих проектах технологии трансмедийного сторителлинга: «Первый канал», ТНТ, НТВ и СТС. Между тем российский опыт в этой сфере еще не получил должной научной рефлексии.

Следует выделить трансмедийный проект «Первого канала» «Голос». Шоу вышло в эфир 5 октября 2012 г. С 5 сентября по 26 декабря 2014 г. прошел уже третий сезон. Причем генеральный директор первого канала Константин Эрнст заявил о продлении проекта на четвертый сезон. С 28 февраля по 25 апреля 2014 г. на «Первом канале» проходило шоу «Голос. Дети», которое также было продолжено весной 2015 г.

Оригинальный формат The Voice выпустила в эфир голландского ТВ на канале RTL4 компания Endemol в 2010 г. Телевизионная франшиза появилась как программа The Voice of Holland. Успех первого сезона шоу у телезрителей Нидерландов позволил авторам проекта подписать соглашение с Universal Music Group − одной из наиболее крупных компаний в мировой звукозаписывающей индустрии. Впоследствии адаптированный проект TheVoice покорил зрителей более чем в 50 странах мира на всех континентах.

Главное требование к участникам конкурса − незаурядные вокальные данные. Участвовать в нем могут люди, достигшие 17 лет и верящие в свой талант. Внешние данные, образование, возрастные особенности не имеют значения. Более того, интрига шоу строится именно на том, что команды набираются тренерами − звездами российской поп-музыки − вслепую. На прослушивании тренеры сидят спиной и не видят конкурсантов. Ведущими шоу выступают известные артисты.

Отбор победителей проходит в несколько этапов:

• кастинг;
• «слепой» отбор тренерами своих команд;
• поединки, в которых каждая команда разбивается на пары, участники которых исполняют одну и ту же песню; тренер выбирает победителя, который и проходит в следующий тур;
• соревнования в прямом эфире; места среди участников определяют зрители с помощью SMS-голосования;
• суперфинал шоу «Голос» на «Первом канале», в котором из четырех человек, представляющих каждую команду, определяется победитель.

Победитель получает титул «Лучший голос страны», денежную премию и контракт на запись диска. Проект достиг высоких рейтингов, популярность шоу «Голос» сопоставима с показателями топовых вокальных телеконкурсов Idol и The X Factor.

Безусловно, заслуживает внимания и трансмедийный проект канала ТНТ 2014 г. «“Чернобыль. Зона отчуждения”. Закрытый показ» (URL: http://chernobyl.tnt-online.ru/exclusive/v01.htm). Вовлечение онлайн-аудитории проходило с помощью трехэтапного квеста, объединившего виртуальные игры, обсуждение в социальных сетях и на форумах с действиями, которые участники должны были совершить на улицах реальных городов и даже отправиться в Припять. Слоган сериала был «Никто не вернется прежним!», а визуальными символами стали перевернутая машина «Волга», черно-желтая лента и люди в желтых костюмах химзащиты, которые присутствовали как в виртуальном пространстве, так и в реальных местах проведения квеста. По данным «TNS Россия», премьера была признана одной из самых успешных в истории телеканала: 27,1% − телепросмотров среди аудитории 14–44 лет, а рейтинг составил 7,2%. В 20 кинотеатрах страны на премьере присутствовало более 6000 человек.

 

Выводы

Итак, анализ коммуникативных процессов подтвердил, что медиатекст на современном этапе развития качественно меняется, представляет синкретичное единство вербальных, визуальных и аудиальных компонентов, функционирующих в кросс-платформенной среде.

Трансформация медиасреды, усиление информационного потока приводят к необходимости бороться за привлечение и удержание внимания потребителя. Развлекательный аспект (инфотейнмент) медиатекста приобретает все большее значение вне зависимости от тематики сюжета. Модель эффективного медиатекста оказывается непосредственно связанной с технологиями, которые позволяют пользователю получать новые экстремальные впечатления.

Одним из важнейших резервов повышения эффективности функционирования медиатекста является не только совершенствование его структуры, способов его доставки потребителю, но и сближение предметного содержания передаваемой информации с глубинными интересами потребителей информации.

Трансформация коммуникативной среды привела к интегрированию различных сфер на всех уровнях и значительно изменила характеристики текста, который нуждается в дальнейшем комплексном междисциплинарном анализе.

Перспективным направлением развития медиатекста следует признать трансмедийный сторителлинг. Главные достоинства новой технологии состоят в том, что появляется возможность создать полифоничное коммуникационное полотно, состоящее из разноформатных элементов, которые расположены в кросс-платформенной среде. Кроме того появляется возможность не просто создать эффект сопричастности потребителя, а вовлечь его в активное взаимодействие, создать смешанную реальность, объединяющую онлайн и офлайн-комуникации. Анализ и создание рекомендаций для эффективного использования различных компонентов трансмедийного сторителлинга в русскоязычной среде – актуальная задача для российских исследователей и практиков.

 

---

 

1. При поддержке Российского гуманитарного научного фонда (№ 15-03-00514/15). 
   Программы софинансирования грантов РГНФ Научного фонда НИУ ВШЭ.
2. Боас Ф. Ум первобытного человека. М.; Л., 1926. (Boas F. Um pervobytnogo cheloveka. Moskva; Leningrad, 1926.)
3. Пропп В.Я. Морфология сказки. Л., 1928. (Propp V.Ya. Morfologiya skazki. Leningrad, 1928.)
4. Леви-Стросс К. Мифологики: в 4 т. Т. 1. Сырое и приготовленное. М., СПб, 1999; Барт Р. Лингвистика текста // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978; Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994; Тодоров Ц. Теории символа. М., 1999; Греймас А. Структурная семантика: Поиск метода. М., 2004. (Levi-Stross K. Mifologiki: v 4 t. T. 1. Syroe i prigotovlennoe. Moskva; Sankt-Peterburg, 1999; Bart R. Lingvistika teksta // Novoe v zarubezhnoy lingvistike. Moskva, 1978; Bart R. Izbrannye raboty. Semiotika. Poetika. Moskva, 1994; Todorov Ts. Teorii simvola. Moskva, 1999; Greymas A. Strukturnaya semantika: Poisk metoda. Moskva, 2004.)
5. Дресслер В. Введение в лингвистику текста // Проблемы теории текста: Реферативный сборник. М., 1978; Изенберг Х. О предмете лингвистической теории текста // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып.8; Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982; Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981; Солганик Г.Я. Синтаксическая стилистика. Сложное синтаксическое целое. М., 1973. (Dressler V. Vvedenie v lingvistiku teksta // Problemy teorii teksta: Referativnyy sbornik. Moskva, 1978; Izenberg Kh. O predmete lingvisticheskoy teorii teksta // Novoe v zarubezhnoy lingvistike. Moskva 1978. Vyp.8; Zolotova G.A. Kommunikativnye aspekty russkogo sintaksisa. Moskva, 1982; Gal'perin I.R. Tekst kak ob"ekt lingvisticheskogo issledovaniya. Moskva, 1981; Solganik G.Ya. Sintaksicheskaya stilistika. Slozhnoe sintaksicheskoe tseloe. Moskva, 1973.)
6. Беллерт И. Об одном условии связности текста // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып. 8: Лингвистика текста; Гаузенблаз К. О характеристике и классификации речевых произведений // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып. 8: Лингвистика текста; Дресслер В. Синтаксис текста // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып. 8.; Сгалл П. К программе лингвистики текста // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып. 8; Harweg R. Pronomina und Textkonstitution. Munchen, 1968−1970; Шмидт З. «Текст» и «история» как базовые категории // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып. 8: Лингвистика текста; Энквист Н. Параметры контекста // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып. 8: Лингвистика текста. (Bellert I. Ob odnom uslovii svyaznosti teksta // Novoe v zarubezhnoy lingvistike. Moskva, 1978. Vyp. 8: Lingvistika teksta; Gauzenblaz K. O kharakteristike i klassifikatsii rechevykh proizvedeniy // Novoe v zarubezhnoy lingvistike. Moskva, 1978. Vyp. 8: Lingvistika teksta; Dressler V. Sintaksis teksta // Novoe v zarubezhnoy lingvistike. Moskva, 1978. Vyp. 8.; Sgall P. K programme lingvistiki teksta // Novoe v zarubezhnoy lingvistike. Moskva, 1978. Vyp. 8; Shmidt Z. «Tekst» i «istoriya» kak bazovye kategorii // Novoe v zarubezhnoy lingvistike. Moskva, 1978. Vyp. 8: Lingvistika teksta; Enkvist N. Parametry konteksta // Novoe v zarubezhnoy lingvistike. Moskva, 1978. Vyp. 8: Lingvistika teksta.)
7. Harris Z.S. Structural linguistics. Chicago, 1951; Богранд Р.-А. Введение в лингвистику текста / Р.-А. де Богранд, В.У. Дресслер. М., 1981; Дресслер В. Синтаксис текста; Шенк Р. Обработка концептуальной информации. М., 1980. (Bogrand R.-A. Vvedenie v lingvistiku teksta / R.-A. de Bogrand, V.U. Dressler. Moskva, 1981; Dressler V. Sintaksis teksta; Shenk R. Obrabotka kontseptual'noy informatsii. Moskva, 1980.)
8. См. работы: Gauthier É. Bibliometric analysis of scientific and technological research: A user's guide to the methodology, Observatoire des ... 1998. No. 3−4. P. 137−168; Glänzel W. Bibliometrics as a research field: a course on theory and application of bibliometric indicators. Ungarische Akademie der Wissenschaften, Budapest, 2003; Iatsko V. Integrational discourse analysis. – URL: www.khsu.ru/ida (Дата обращения: 19.05.2014.)
9. Фигуровский И.А. Основные направления в исследованиях синтаксиса целого текста // Лингвистика текста. М., 1974. Ч. 2; Поспелов Н.С. Сложное синтаксическое целое и основные особенности его структуры // Доклады и сообщения Института русского языка АН СССР. М., 1948. Вып. 2; Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском синтаксисе. М., 1966; Винокур Т.Г. Закономерности стилистического использования языковых единиц. М., 2009; Падучева Е.В Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М., 1985; Мартемьянов Ю.С. Логика ситуаций. Строение текста. Терминологичность слов. Сборник. М., 2004; Николаева Т.М. Лингвистика текста и проблемы общей лингвистики // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1977. № 4. С. 304−314; Гиндин С.И. Советская лингвистика текста. Некоторые проблемы и результаты (1948−1975) // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып. 8. Лингвистика текста. С. 259−336; Ревзина О.Г. Язык и дискурс // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1999. № 1. С. 25−33; Откупщикова М.И. Синтаксис связного текста. Л., 1982; Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981; Гак В.Г. О семантической организации повествовательного текста // Лингвистика текста. М., 1976. Вып. 103. С. 5−14; Гак В.Г. Эмоции и оценки в структуре высказывания и текста // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. № 3. 1997.С. 87−95; Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996; Москальская О.И. Грамматика текста. М., 1981; Тураева З.Я. Текст: структура и семантика. M., 1986.; Реферовская Е.А. Лингвистические исследования структуры текста. Л., 1983; Ковтунова И.И. Вопросы структуры текста в трудах академика В.В. Виноградова // Русский язык. Текст как целое и компоненты текста. М., 1982. С. 3−18; Ейгер Г.В., Юхт В.Л. К построению типологии текстов // Лингвистика текста. М., 1974. Ч. 1. С. 103−110.; Залевская А.А. Текст и его понимание. Тверь, 2001. др. (Figurovskiy I.A. Osnovnye napravleniya v issledovaniyakh sintaksisa tselogo teksta // Lingvistika teksta. Moskva, 1974. Ch. 2; Pospelov N.S. Slozhnoe sintaksicheskoe tseloe i osnovnye osobennosti ego struktury // Doklady i soobshcheniya Instituta russkogo yazyka AN SSSR. Moskva, 1948. Vyp. 2; Shvedova N.Yu. Aktivnye protsessy v sovremennom russkom sintaksise. Moskva, 1966; Vinokur T.G. Zakonomernosti stilisticheskogo ispol'zovaniya yazykovykh edinits. Moskva, 2009; Paducheva E.V Vyskazyvanie i ego sootnesennost' s deystvitel'nost'yu. Moskva, 1985; Martem'yanov Yu.S. Logika situatsiy. Stroenie teksta. Terminologichnost' slovsbornik. Moskva, 2004; Nikolaeva T.M. Lingvistika teksta i problemy obshchey lingvistiki // Izvestiya AN SSSR. Ser. lit. i yaz. 1977. № 4. S. 304−314; Gindin S.I. Sovetskaya lingvistika teksta. Nekotorye problemy i rezul'taty (1948−1975) // Novoe v zarubezhnoy lingvistike. Moskva, 1978. Vyp. 8. Lingvistika teksta. S. 259−336; Revzina O.G. Yazyk i diskurs // Vestn. Mosk. un-ta. Ser. 9, Filologiya. 1999. № 1. S. 25−33; Otkupshchikova M.I. Sintaksis svyaznogo teksta. Leningrad, 1982; Gal'perin I.R. Tekst kak ob"ekt lingvisticheskogo issledovaniya. Moskva, 1981; Gak V.G. O semanticheskoy organizatsii povestvovatel'nogo teksta // Lingvistika teksta. Moskva, 1976. Vyp. 103. S. 5−14; Gak V.G. Emotsii i otsenki v strukture vyskazyvaniya i teksta // Vestn. Mosk. un-ta. Ser. 9, Filologiya. № 3. 1997.S. 87−95; Gasparov B.M. Yazyk, pamyat', obraz. Lingvistika yazykovogo sushchestvovaniya. Moskva, 1996; Moskal'skaya O.I. Grammatika teksta. M., 1981; Turaeva Z.Ya. Tekst: struktura i semantika. Moskva, 1986.; Referovskaya E.A. Lingvisticheskie issledovaniya struktury teksta. Leningrad, 1983; Kovtunova I.I. Voprosy struktury teksta v trudakh akademika V.V. Vinogradova // Russkiy yazyk. Tekst kak tseloe i komponenty teksta. Moskva, 1982. S. 3−18; Eyger G.V., Yukht V.L. K postroeniyu tipologii tekstov // Lingvistika teksta. Moskva, 1974. Ch. 1. S. 103−110.; Zalevskaya A.A. Tekst i ego ponimanie. Tver', 2001.)
10. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 2004. С. 18. (Gal'perin I.R. Tekst kak ob"ekt lingvisticheskogo issledovaniya. Moskva, 2004. S. 18.)
11. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998. С. 21. (Zolotova G.A., Onipenko N.K., Sidorova M.Yu. Kommunikativnaya grammatika russkogo yazyka. Moskva, 1998. S. 21.
12. Дейк Т. ван. Язык. Познание. Коммуникация.  М., 2015; Montgomery М. An Introduction to Language and Society (Studies in Culture and Communication). Routledge, 2008; Bell A. The Language of News Media. Oxford, 1991; A. Bell Approaches to Media discourse. London, 1996; Fowler R. Language in the News: Discourse and Ideology in the Press. London, 1991. (Deyk T. van. Yazyk. Poznanie. Kommunikatsiya. Moskva, 2015.)
13. Reynolds J. F. (Ed.) Hypertext and the Rhetorical Canons. In Rhetorical memory and delivery: classical concepts for contemporary composition and communication. Hillsdale, 1993. P. 97−111; Handa C. The Multimediated Rhetoric of the Internet: Digital Fusion. Routledge, 2014.
14. Handa C. Op. cit.
15. Mann W.C., Thompson S.A. Rhetorical Structure Theory: description and construction of text structures. Nijmegen, 1986.
16. McKeown K.R. Discourse Strategies for Generating Natural-Language Text // Artificia1 Intelligence 1985. N 27. P. 1−41.
17. Добросклонская Т.Г. Медиалингвистика: системный подход к изучению языка СМИ (Современная английская медиаречь). М., 2008; Пильгун М.А. Медиатекст в современном коммуникационном пространстве. М., 2010; Пильгун М.А.Современное искусство и медиа: синкретизм, интеграция или поглощение? // Личность. Культура. Общество. 2013. Т. 15. № 2. С. 102−111; Дзялошинский И.М., Пильгун М.А. Медиатекст: особенности создания и функционирования. М., 2011; Кувшинникова Д. Г. Стилистические особенности текстов контекстной интернет-рекламы // Меди@льманах. 2012. № 5; Титок Е.А. СМИ в Интернете // Меди@льманах. 2012. № 5; Шомова С.А. Ключ к власти (Архетипические паттерны политической риторики) // Медиаскоп. 2014. № 3. – URL: http://www.mediascope.ru/node/1553 (Dobrosklonskaya T.G. Medialingvistika: sistemnyy podkhod k izucheniyu yazyka SMI (Sovremennaya angliyskaya mediarech'). M., 2008; Pil'gun M.A. Mediatekst v sovremennom kommunikatsionnom prostranstve. M., 2010; Pil'gun M.A. Sovremennoe iskusstvo i media: sinkretizm, integratsiya ili pogloshchenie? // Lichnost'. Kul'tura. Obshchestvo. 2013. T. 15. № 2. S. 102−111; Dzyaloshinskiy I.M., Pil'gun M.A. Mediatekst: osobennosti sozdaniya i funktsionirovaniya. M., 2011; Kuvshinnikova D. G. Stilisticheskie osobennosti tekstov kontekstnoy internet-reklamy // Medi@l'manakh. 2012. № 5; Titok E.A. SMI v Internete // Medi@l'manakh. 2012. № 5; Shomova S.A. Klyuch k vlasti (Arkhetipicheskie patterny politicheskoy ritoriki) // Mediaskop. 2014. № 3. – URL: http://www.mediascope.ru/node/1553)
18. Bell A. Approaches to Media discourse. London, 1996. P. 3.
19. Probert D. AS/A-level media studies essential word dictionary. − URL http://www.amazon.co.uk/A-level-Studies-Essential-Dictionary-Dictionaries/dp/0860033848 (Дата обращения: 04.12.2013).
20. At Top Colleges, an Admissions Gap for Minorities // The New York Times. 2013. May, 7. – URL: http://www.nytimes.com/interactive/2013/05/07/education/college-admissions-gap.html?_r=0. Данная тема чрезвычайно актуальна для США, поскольку все больше штатов отказываются от программы «позитивной дискриминации», которая позволяла с 1960-х гг. регулировать количество студентов различной расовой принадлежности в университетах. Существовали квоты для поступающих, обеспечивавшие определенное расовое распределение. Сегодня нарастает процесс отказа многих штатов от подобных планов.
21. Firestorm // The Guardian. 2013. May, 23. − http://www.theguardian.com/world/interactive/2013/may/26/firestorm-bushfire-dunalley-holmes-family
22. Couldry N. & Curran J. Contesting Media Power: Alternative Media in a Networked World. Lanham, 2003; Howley K. Community Media: People, Places, and Communicative Technologies. Cambridge, 2005; Jensen K.B. Cоntexts, cultures and cоmputers. The Cultural Cоntexts оf Mediated Cоmmunicatiоn // A Handbооk оf Media and Cоmmunicatiоn Research. Lоndоn, 2007; Пильгун М.А. Формирование контента в современном коммуникационном пространстве: Монография. М., 2012. (Pil'gun M.A. Formirovanie kontenta v sovremennom kommunikatsionnom prostranstve: Monografiya. Moskva, 2012.)
23. Спенсер Г., Циген Т. Ассоциативная психология. М., 1998. (Spenser G., Tsigen T. Assotsiativnaya psikhologiya. Moskva, 1998.)
24. Веселовский А.Н. Историческая поэтика / Под ред., вступит. ст. и прим. В.М. Жирмунского. Л., 1940. (Veselovskiy A.N. Istoricheskaya poetika / Pod red., vstupit. st. i prim. V.M. Zhirmunskogo. Leningrad, 1940.)
25. Цит. по: Мелетинский Е.М. «Историческая поэтика» А.Н. Веселовского и проблема происхождения повествовательной литературы // Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения. М., 1986. С. 570−571. (Meletinskiy E.M. «Istoricheskaya poetika» A.N. Veselovskogo i problema proiskhozhdeniya povestvovatel'noy literatury // Istoricheskaya poetika: Itogi i perspektivy izucheniya. Moskva, 1986. S. 570−571.).
26. Мелетинский Е.М. Миф и историческая поэтика фольклора // Фольклор: Поэтическая система. М., 1977. С. 25−27. (Meletinskiy E.M. Mif i istoricheskaya poetika fol'klora // Fol'klor: Poeticheskaya sistema. Moskva, 1977. S. 25−27.)
27. Мелетинский Е.М. «Историческая поэтика» А.Н. Веселовского и проблема происхождения повествовательной литературы // Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения. М., 1986. С. 30−31. (Meletinskiy E.M. «Istoricheskaya poetika» A.N. Veselovskogo i problema proiskhozhdeniya povestvovatel'noy literatury // Istoricheskaya poetika: Itogi i perspektivy izucheniya. Moskva, 1986. S. 30−31.)
28. Иванов Вяч. Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. М., 1976. С. 54−55. (Ivanov Vyach. Vs. Ocherki po istorii semiotiki v SSSR. Moskva, 1976. S. 54−55.)
29. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976. (Potebnya A.A. Estetika i poetika. Moskva, 1976.)
30. Выготский Л.С. Мышление и речь. М., 1999. (Vygotskiy L.S. Myshlenie i rech'. Moskva, 1999.)
31. Jenkins H. Convergence Culture: Where Old and New Media Collide. New York, 2006.
    P. 95−96. См. также Jenkins H. Spreadable Media: Creating Value and Meaning in a Networked Culture (Postmillennial Pop). New York, 2013.
32. Long G.A. Transmedia Storytelling − Business, Aesthetics and Production at the Jim Henson Company. Master Thesis. Cambridge, 2007.
33. Jenkins H.Convergence Culture: Where Old and New Media Collide; Jenkins H. Spreadable Media: Creating Value and Meaning in a Networked Culture (Postmillennial Pop).
34. Phillips А. A Creator's Guide to Transmedia Storytelling: How to Captivate and Engage Audiences Across Multiple Platforms. 2012. June, 21. – URL: http://www.amazon.com/Creators-Guide-Transmedia-Storytelling-Captivate/dp/0071791523
35. Ibid.
36. Dena C. Transmedia Practice: Theorising the Practice of Expressing a Fictional World Across Distinct Media and Environments: PhD dis. …. University of Sydney, School of Letters, Art and Media, Department of Media and Communications. Sydney, 2009; Giovagnoli M. Transmedia Storytelling: Imagery, Shapes and Techniques. Pittsburgh, 2011; Pratten, R. Getting Started in Transmedia Storytelling: A Practical Guide for Beginners. Seattle, 2011; Saldre M. &Torop P. ‘Transmedia space’. I. Ibrus, C.A. Scolari (eds.). Crossmedia Innovations: Texts, Markets, Institutions. Frankfurt, 2012. P. 25–44; Ruppel M. Visualizing transmedia networks: links, paths and peripheries: PhD dis. ... University of Maryland, College Park, 2012.
37. Gambarato R., Alzamora G.C. Peircean Semiotics and Transmedia Dynamics: Communicational Potentiality of the Model of Semiosis // Ocula – Semiotic Eye on Media. 2014. No. 15. P. 1−13; Gambarato R. Transmedia storytelling in analysis: The case of Final Punishment // Journal of Print and Media Technology Research. 2014. Vol. 3. No. 2. P. 95−106.
38. Atkinson S. The Performative Functions of Dramatic Communities: Conceptualizing Audience Engagement in Transmedia Fiction // International Journal of Communication 8 (2014); Bergman T. The Case for a Dutch Propaganda Model // Ibid; Bertetti P. Toward a Typology of Transmedia Characters // Ibid; Ciafone A. The Magical Neoliberalism of Network Films // Ibid; Evans E. “We’re All A Bunch of Nutters!”: The Production Dynamics of Alternate Reality Games // Ibid; Franquet R., Villa Montoya M. I. Cross-Media Production in Spain’s Public Broadcaster RTVE: Innovation, Promotion, and Audience Loyalty Strategies // Ibid; Ibrus I. Ojamma M. What Is the Cultural Function and Value of European Transmedia Independents? // Ibid; Mellado C., Lagos C. Professional Roles in News Content: Analyzing Journalistic Performance in the Chilean National Press // Ibid; Lee F. Triggering the Protest Paradigm: Examining Factors Affecting News Coverage of Protests // Ibid; Petschmann, D., Völkel, S. & Ohler P. Limitations of Transmedia Storytelling for Children: A Cognitive Developmental Analysis // Ibid; Scolari C.A. Don Quixote of La Mancha: Transmedia Storytelling in the Grey Zone // Ibid; Simons N. Audience Reception of Cross- and Transmedia TV Drama in the Age of Convergence // Ibid;Taneja H., Viswanathan V. Still Glued to the Box? Television Viewing Explained in a Multi-Platform Age Integrating Individual and Situational Predictors // Ibid; Würfel M. Transmedia Appropriation and Socialization Processes Among German Adolescents // Ibid.
39. Jenkins H. Transmedia 202: Further Reflections. 2011. August, 1. – URL: http://henryjenkins.org/2011/08/defining_transmedia_further_re.html.