Languages

You are here

«Несвоевременные мысли» М. Горького: «авторская воля» и структура произведения

Научные исследования: 
Авторы материалов: 

Maxim Gorky’s «Untimely Thoughts»: Author's Will and the Structure of This Work of Literature

 

 

Тарасова Ирина Вениаминовна
кандидат филологических наук, преподаватель кафедры журналистского мастерства отделения журналистики Тюменского Государственного университета, venichka72@rambler.ru

Irina V. Tarasova
Ph.D., lecturer, chair of journalistic skill, Unit of Journalism, Tyumen State University venichka72@rambler.ru

 

 

Аннотация
В статье впервые рассматриваются различные аспекты функционирования газетного и книжного вариантов «Несвоевременных мыслей» М. Горького, а также проводится их сопоставительный анализ.

Ключевые слова: Горький, «Несвоевременные мысли», газета Новая жизнь», революция, авторская воля, функционирование произведения, публицистика.

                                                                                                                       

Abstracts
In the article for the first time are analyzed various aspects of the functioning of the newspaper and the book variants of "Untimely thoughts» by M. Gorky. Besides, the author conducts a comparative analysis of the two variants.

Key words: Gorky, «Untimely thoughts», newspaper «Novaya Jizn», Revolution, author's will, functioning of a work of literature, opinion journalism.

 

Революция 1917 года создала такую ситуацию, при которой в искусстве стираются границы между личным и общественным, а сам писатель в «переходный» период ищет выход во внелитературную сферу, которая позволила бы ему адекватно воспроизвести свой духовный опыт. Такой «внелитературной» сферой оказываются печатные издания. Традиционная «газетная» публицистика «с точки зрения функциональной существенно отличается от публицистики «книжной» и даже журнальной. При этом имеется в виду ее оперативность»1. На страницах газет публикуют свои выступления Ю. Айхенвальд, Дон-Аминадо, С. Городецкий, И. Эренбург, Н. Клюев, Р. Ивнев, Е. Замятин, П. Орешин, А. Толстой, М. Осоргин, В. Шершеневич и др. М. Пришвин публикует заметки на страницах газеты «Раннее утро» с пометкой «из дневника». Л. Рязанова называет публикации писателя в газетах «газетным дневником»2. Таким образом, серия оперативных газетных публикаций приобретает черты «дневниковости».

Кроме того, публикации в газетах служат материалом авторефлексии: М. Пришвин вскоре после революционных событий 1917 года начал работу по составлению книги «Воля вольная», которая должна была состоять из газетных статей, соединенных размышлениями автора. Подобную работу проводит и В.В. Розанов. Книгу под названием «Черный огонь», автор не успел издать, но она, так же как и книга Пришвина, частично была опубликована, поскольку автор намеревался включить в нее статьи, написанные до 1917 года и статьи, написанные в 1917 году и опубликованные на страницах газеты «Новое время. В 1918 году Иванов-Разумник издает книгу «Год революции», в которую помещает статьи 1917 года. Сохранив датировку статей и дав название первому разделу − «Из дневника революции», автор тем самым подчеркивает синкретическую природу своей книги.

М. Горький начинает публиковать статьи в газете «Новая жизнь» в апреле 1917 года после февральской революции, которую радостно восприняли многие писатели и поэты. Для Горького внешний мир, то есть историческая действительность, связан с внутренним миром человека, и одно обусловлено другим: «Новый строй политической жизни требует от нас и нового строя души»3. И если до революции только немногие являли собой пример духовно свободного человека («наши учителя»), то теперь само время предъявляет высокие моральные требования к каждому. Период от февральской революции до октябрьской − время надежд, которое позволяет Горькому оправдывать пробуждение в человеке разрушительных сил. «Мы живем в буре политических эмоций, в хаосе борьбы за власть, эта борьба возбуждает рядом с хорошими чувствами весьма темные инстинкты. Это − естественно, но это не может не грозить некоторым искривлением психики, искусственным развитием ее в одну сторону»4.

Прочитывание статей в том порядке, в каком они появлялись на страницах «Новой жизни», позволяет проследить путь развития мысли о «естественности» звериных инстинктов, трансформировавшейся в противопоставление реального человека и «любвеобильного Христа» в предпоследней публикации. После октября 1917 года Горький пишет в ответ на заявление «Правды» о том, что «всякая революция, в процессе своего поступательного развития, неизбежно включает и ряд отрицательных явлений»: «Я не могу считать «неизбежными» такие факты, как расхищение национального имущества...»5. (Эта статья в книге помещена 38, в газетном варианте она была 16). Далее автор говорит о своем нежелании перечислять «известные акты бессмысленных погромов и грабежей», но это он делает практически в каждой своей статье (убийство Кокошкина и Шингарева, арест Сытина, Карташева, Бернацкого и др.). В книге, таким образом, данная статья отсылает читателя к другим статьям, составляющим единое целое.

Для Горького существует единственная сила, способная преодолеть не только внутреннее разделение человека, но и разъединение людей и их вражду − это сила искусства. Поэтому в творчестве уравниваются все враждующие стороны: «... посылая на убой свои таланты, страна истощает сердце свое, народ отрывает от плоти своей лучшие куски. И − для чего? Быть может, только для того, чтобы русский талантливый человек убил талантливого художника-немца»6. Так же как творчество уравнивает всех, так же и война уравнивает всех. Во второй публикации Горький пишет о войне: «Поставим себе задачу - сказать правду о немецких зверствах... Я имею право надеяться, что эти факты - вне сомнений и так же неоспоримы, как факты русских зверств в Сморгони, в городах Галиции и т.д.»7. Таким образом, существует правда войны и правда мира. Причем правда войны раскладывается Горьким на правду текущего дня (в условиях войны такой правдой являются зверства обеих воюющих сторон) и «чистую» правду («зверство есть нечто вообще свойственное людям»). Логично предположить, что в рамках схемы двух правд осуществляется и правда мира. Тем не менее, если «чистая» правда мира может в системе размышлений автора прочитываться как потребность человека в творчестве, то правда текущего дня не реконструируется, поскольку фактов начавшегося культурного строительства нет. Поэтому «чистая» правда мира может быть осуществлена только после подвига духовного перерождения, который требует волевого усилия. Так Горьким выстраивается схема преображения мира: от военной правды текущего момента − к осознанию «чистой» правды, которая «часто печальна и обидна для нас» − к преодолению «темных инстинктов» − к необходимости культурного строительства. Само искусство так же вписывается в эту схему: искусство как путь человечества противопоставлено искусству, которое «возбуждает жажду крови, убийства, разрушения»8. Причем Горький ничего не противопоставляет как истинное неистинному. Это − два плана разделенного социального бытия, объединить которое призван пролетариат, осуществляющий всеобъемлющую и неделимую правду мира: «... именно пролетариат вносит в жизнь великую и благостную идею новой культуры, идею всемирного братства»9.

Для всех статей Горького, опубликованных в газете, контекстом являются другие материалы газетного номера, и в меньшей степени статьи одного цикла, опубликованные в других номерах. Таким образом, газетный номер ориентирует читателя прежде всего на действительность. Эта связь газеты и времени расширяет границы газетного номера и делает текущий момент культурным контекстом газеты. И когда Горький пишет о «подвиге труда», он противопоставляет его «подвигу» войны. Для Горького важным является соответствие действия текущему моменту («на книжном рынке слишком мало изданий, требуемых моментом»). Но если в газетном варианте это свидетельствует о связи с исторической реальностью, то в книге понятие о моменте трансформируется в символ: момент как единица времени растягивается на неопределенное время и вообще само понятие длительности времени исчезает.

«Несвоевременные мысли» были не только откликом на социальные перемены в обществе, но и своеобразной трибуной для полемики с другими печатными изданиями. Так, статья, опубликованная 6(19) мая 1917 года, является ответом на статью, появившуюся в газете «Речь». В дальнейшем Горький не раз использует «Несвоевременные мысли» для ответа на публикации в газетах «Речь» и «Правда»10. Таким образом, контекст горьковских статей расширяется за счет других периодических изданий. В этой же статье, перечисляя «книжных» героев, Горький возвращает читателя к статье, опубликованной раньше, где автор говорит об искусстве говорить правду. Причем в книге эти две статьи находятся в пределах одного текста и не разделены временным промежутком, а пространственное расстояние между ними минимально (первая статья помещена Горьким под номером 3, а вторая − под номером 1). Так возникает образ ложного слова, неспособного направить энергию человека в созидательное русло, который будет использован для характеристики как газетной полемики, так и книгопечатной продукции революционного времени. Но в книге проявляется дополнительный смысл, который заключается в противопоставлении «Несвоевременных мыслей» как искусства правды − лжи прошлого. Таким образом, автор как бы противопоставляет свое умение и умение «улицы» сказать «чистую» правду ложной правде книг и газет.

Одним из начал, организующих текст «Несвоевременных мыслей» в целое, является «живой голос». Это − отрывки из писем, цитаты из документов, уличные разговоры. При этом включение «живых голосов» всегда служит поводом к дальнейшему развитию мысли. Поэтому в системе «Несвоевременных мыслей» цитирование играет роль некой точки отсчета, является поводом к разговору. Эту же роль выполняют и бытовые мелочи. Обращение Горького к фактам действительности имело определенный смысл и связано с пониманием автором подчиненного положения слова по отношению к жизни. Действительность, по мнению Горького, «всегда правдивее и талантливее всех, даже и гениальных писателей»11. В одной из статей Горький так объясняет причины, побудившие его опубликовать письмо: «Мы плохо знаем, как живет современная деревня, лишь изредка и случайно доносятся «из глубины России» голоса ее живых людей... [выделено мною. − И.Т.]».12

В «Несвоевременных мыслях» четко прослеживается определенная структура статей, в основе которой, на первый взгляд, лежит диалог, происходящий вне газетного пространства, и реплики которого как бы прорываются в текст (обычно в начале статьи), обладая кажущейся самостоятельностью. А одна из статей, начинающаяся цитатой из заявления моряков, далее выстраивается Горьким как обращение («Я обращаюсь непосредственно к морякам, авторам зловещего объявления»13). Но все эти письма и уличные эпизоды прошли некую сортировку в авторском сознании и появились в «Несвоевременных мыслях» благодаря авторской воле, и служат либо подтверждением мысли, либо опровержением к последующему тексту. В то же время в газетных публикациях в силу специфического бытования газеты вообще присутствует некая непредсказуемость. Похожее превращение происходит и с книжными вариантами «Несвоевременных мыслей»: то, что читатель воспринимает как первичный текст, на самом деле существует только благодаря авторской воле.

Газетный вариант «Несвоевременных мыслей» в силу специфики газетного слова выглядит гораздо менее противоречивым, нежели книжный вариант. Так, в границах книжного текста существуют параллельно как оправдание революционных погромов, так и неприятие преступлений против человеческой личности. В статье под номером 16 (в газете она была седьмой) Горький пишет: «И не надо забывать, что погромы в Юрьеве, Минске, Самаре, при всем их безобразии, не сопровождались убийствами, тогда как погромы царских времен... были зверски кровавыми... Я никого не утешаю, а всего менее − самого себя, но я все-таки не могу не обратить внимания читателя на то, что хоть в малой степени смягчает подлые и грязные преступления людей»14. А в статье, помещенной Горьким под номером 7 (в газете этот материал появился после октябрьской революции!), утверждается невозможность перерождения человека: «Но всего больше меня и поражает, и пугает то, что революция не несет в себе признаков духовного возрождения человека, не делает людей честнее, прямодушнее, не повышает их самооценки и моральной оценки их труда»15. Таким образом, существование двух практически противоположных оценок, расположенных не в хронологическом порядке, с одной стороны, подчеркивают противоречивость позиции самого автора, а с другой стороны, заставляет задуматься над тем, что при переработке «Несвоевременных мыслей» для Горького было важным не определение окончательной позиции в отношении к революции, а нечто совершенно другое.

Некоторые мысли, высказанные Горьким на страницах «Новой жизни» (не только в «Несвоевременных мыслях»), получили свою дальнейшую разработку в творчестве писателя. Так, в номере 13 от 3(16) мая 1917 года Горький публикует рассказ о женщине, работавшей на охранку. Этот очерк не входит в «Несвоевременные мысли», тем не менее автор включает в этот цикл письмо одного из читателей, вернее читательниц, написанное как ответ на публикацию.16 Для читателя того времени не составит большого труда восстановить контекст Горьковской статьи, тем более что в письме, приведенном автором, указывается источник («Вчера я прочитал ваш «Кошмар»17), но при сведении всех статей в книгу по прошествии определенного времени память о контексте может утрачиваться, что в свою очередь заставляет более пристально взглянуть на рассуждения Горького, возникшие благодаря письму. То же происходит и со следующей статьей, полемическая направленность которой без труда угадывалась современниками. Статья начиналась следующими словами: « - Анархия, анархия! - кричат «здравомыслящие» люди...»18. В примечаниях к «Несвоевременным мыслям», опубликованным в «Литературном обозрении», указывается, что в газете «Речь» существовала рубрика «Анархия». Горький как бы расширяет границы «Несвоевременных мыслей», обращаясь к своему дореволюционному творчеству: «... я вспомнил о «Двух душах» для того, чтоб спросить бумажных врагов моих: когда они были более искренни, − когда ругали меня за мое нелестное мнение о русском народе или теперь, когда они ругают русский народ моими же словами?»19. К своему более раннему творчеству Горький еще не раз будет обращаться (он даже цитирует свою уничтоженную поэму20), стремясь подчеркнуть единство своих взглядов: «То, что ему [г. Горлову. − И.Н.] угодно называть «презрительными плевками», есть мое убеждение, сложившееся десятками лет»21. Но при этом тот цельный авторский образ, который хочет создать Горький (стремление к целостности уловила газета «Речь», хотя сформулировала это как постоянное желание Горького самооправдаться)22, как бы раздваивается, и автор вводит себя в ряд тех, с кем он ведет разговор в «Несвоевременных мыслях». Полемизируя с современниками, Горький публикует свои ответы не только как часть «Несвоевременных мыслей», но и как отдельные материалы в «Новой жизни». А в статье, помещенной в книжном варианте под номером 25, Горький убирает объект полемики. По мысли И. Вайнберга это сделано потому, что в книжном тексте «появление имени Глебова и цитаты из его статьи неожиданны для читателя»23. Но подобное замечание не объясняет, почему, во-первых, в конце этой же статьи все-таки всплывает фамилия Глебова, а во-вторых, почему во многих статьях автор сохраняет фамилии. Таким образом, с одной стороны, по воле автора расширяются границы «Несвоевременных мыслей», с другой стороны, сам автор, определяя, что должно быть опубликовано под заголовком «Несвоевременные мысли», а что вне этого цикла, в то же время устанавливает его определенные границы.

Вследствие того, что газета и жизнь тесно связаны, хронологически выстроенные статьи Горького не выглядят как противоречие, поскольку отношение к революционным событиям изменяется вместе с изменением социально-исторических условий. Таким образом, газета выступает как динамичная и открытая система, и статьи создаются по «правилам» этой системы. Поэтому в книге то, что выглядит как противоречия автора, обусловлено противоречиями, возникающими при попытке приспособить одну систему, динамичную, под другую, статичную.

Судить о том, насколько для Горького были важны мысли, высказанные в «Несвоевременных мыслях», можно по его другим публикациям на страницах «Новой жизни» и его художественному творчеству. Так, психологический аспект предательства был вскрыт в рассказе «Карамора», а о необходимости немедленной культурной работы Горький писал и в воззвании Совета «Свободной ассоциации для развития и распространения положительных наук»24. Но Горький стремился к единству не только публицистического и художественного творчества, но и к единству своего Слова и своей жизни. Так, говоря о необходимости культурного строительства, в марте 1918 года Горький был в числе организаторов просветительского общества «Культура и свобода». Следуя провозглашаемым принципам гуманизма, Горький выступает и в защиту В.Л. Бурцева, который не раз высказывался против позиции писателя, обвиняя его в измене родине. Писатель не только выступает на страницах «Новой жизни» в защиту памятников культуры, но и продолжает деятельность по охране произведений искусства, начатую еще в дни февральской революции, работая в составе Петроградской экспертной комиссии.

До октябрьской революции Горький писал о множестве газет, спорящих на тему «кто виноват», демонстрируя свое отрицательное отношение к этому бесполезному для строительства культуры делу, отзываясь скептически о «свободном слове»25. После Октября пришлось уже говорить не о содержательном наполнении газет, а защищать их право на существование: «Горло печати ненадолго зажато «новой» властью, которая так позорно пользуется старыми приемами удушения свободы слова»26. Или: «Я нахожу, что заткнуть кулаком рот «Речи» и других буржуазных газет только потому, что они враждебны демократии, − это позорно для демократии»27. (Здесь стоит обратить внимание, что до Октября Горький отнюдь не лестно высказывался по адресу «Речи»). Таким образом, не революция, а «Декрет о печати» является тем водоразделом, по разные стороны которого располагаются в «Новой жизни» ответы Горького на вопрос о том, возможно ли в России осуществление культурного строительства в соответствии с идеей социализма, поскольку именно газете он отводит роль проповедника культуры: «Нельзя ли уделять поменьше места языкоблудию и побольше живым интересам демократии?»28.

Отвечая на упреки «Правды» в том, что Горький не замечает положительных начал в революции, сам писатель приводит примеры «положительных явлений»: «декреты» (это слово автором взято в кавычки) Ленина и Троцкого, выкуп рабочими материала для работ, попутно замечая, что «факты этого рода считаются единицами, фактов противоположного характера − сотни»29. Но далее, после того, как написаны статьи, где Горький говорит о самосудах и арестах невинных людей, об «опытах над телом рабочего класса», производимых новой властью, после того, как он приходит к выводу о сходстве царского правительства и большевистского, автор вновь возвращается к мысли о ценности русской революции, вступая в некотором роде в полемику со своими собственными суждениями: «Грязь и хлам всегда заметнее в солнечный день, но часто бывает, что мы, слишком напряженно останавливая свое внимание на фактах, непримиримо враждебных жажде лучшего, уже перестаем видеть лучи солнца и как бы не чувствуем его живительной силы»30. Таким образом, Горький вопреки очевидным фактам, пытается сохранить свой «идеализм» и «идейный максимализм», который, по его мнению, полезен для русской души. Идею Горький делает тем основанием, на котором зиждется его вера в революцию. «Революция − судорога, за которою должно следовать медленное и планомерное движение к цели, поставленной актом революции»31.

Статья, помещенная в книжном варианте под номером 12, была если не завершающей газетный цикл «Несвоевременные мысли», то, во всяком случае, одной из последних, так как была опубликована в начале июня 1918 года, а Горький работал редактором «Новой жизни» до июля 1918 года. Отсутствие у писателя определенной позиции и стремление сохранить верность идее вопреки очевидности приводят автора к пониманию не только «мучительных противоречий» жизни, но и противоречий собственных, не менее мучительных. Вся система двойственного отношения Горького к революции (революция − «великое, честное дело» и революция − «идиотизм») находит разрешение в двух типах революционеров: «вечный революционер» и «революционер на время». Первый − «это − или гений, который, разрушая истины, созданные до него, творит новые, или − скромный человек, спокойно уверенный в своей силе, сгорающей тихим, иногда почти невидимым огнем, освещая пути к будущему». Второй − «весь насыщен, как губка, чувством мести... Стремясь изменить внешние формы социального бытия, революционер сего дня не в состоянии наполнить новые формы новым содержанием и вносит в них те же чувства, против которых боролся»32. Выдвигая основанием человеческих поступков волю, Горький должен решить главную проблему − культурного воспитания и самовоспитания, т.е. найти некое первоначало, которому присущи все положительные устремления воли. Писатель, отвергнув божественное начало мира, на роль Бога выдвигает пролетариат. Помещая статью о «вечном революционере» и «революционере на время» практически в начале книжного варианта «Несвоевременных мыслей», Горький тем самым лишает ее значения итога авторских размышлений и придает ей значение некой заданности, аксиомы, определяющей дальнейшее построение мысли, заставляя читателя двигаться в направлении, противоположном тому, в котором он шел сам, публикуя статьи в газете.

М. Горький на страницах «Новой жизни» в течение 1917-1918 гг. публикует около восьмидесяти статей, а пятьдесят семь − под заглавием «Несвоевременные мысли». Эти статьи Горьким были переработаны в 1918 году и вышли двумя книгами. В начале 1920 гг. писатель еще раз перерабатывает «Несвоевременные мысли» и готовит их к переизданию. Так «Несвоевременные мысли» из «газетного дневника» превращаются в книгу, имеющую «более фундаментальный, обобщающий смысл». Таким образом, существует несколько вариантов «Несвоевременных мыслей», которые имеют различные основания своей целостности. Но необходимо отметить, что «Несвоевременные мысли» были изданы практически сразу после того, как закончились газетные публикации, то есть временной промежуток между этими двумя текстами был минимален.

Уже в первом издании «Несвоевременных мыслей» Горький нарушает хронологию: книга открывается статьей, опубликованной не первой, а статью, которая была опубликована первой, он помещает лишь тринадцатой, и это далеко не единственная перестановка. Сохраняя в книге дату выхода той или иной статьи и в то же время располагая их в порядке, соответствующем новому авторскому замыслу, Горький оставляет возможность двойственного прочтения этого произведения. Прочтение в хронологическом порядке естественным образом усиливает связь написанного с историческим моментом, порядок же, определенный автором, выявляет степень обобщения, а исторические события служат неким фоном для разговора об общечеловеческих истинах, о чем и пишет Горький в первой статье: « ... я просто, пользуясь свободой слова, рассуждаю о правде сего, текущего дня, о правде, созданной войною, и о «чистой» правде, которая общезначима для всех времен и которая воистину «краше солнца», хотя она часто печальна и обидна для нас»33.

В результате прочтения «Несвоевременных мыслей» в том порядке, в каком они появлялись в газетах, легко обнаруживается тематический разброс. Существует только логика отдельного произведения и не существует логической структуры «Несвоевременных мыслей» как единого целого. При переработке газетных публикаций происходит выстраивание иерархических отношений внутри текста как целого, автор реализует «принципы исследовательского размышления и изучения ситуаций современности».

Основанием цельности этого произведения на момент его печатания в газете является сам заголовок, который в книжном варианте приобретает философский смысл. И если подзаголовок − «заметки о революции и культуре» − присутствовал и в газетном варианте, то он больше отражал специфику печатного пространства, а в книге этот же подзаголовок имеет концептуальный характер, так как отражает проблематику «Несвоевременных мыслей» как неразделенного временем появления и пространством целого (книга имеет свои границы, начало и конец, в то время как газетные публикации могут иметь только начало, а завершение их зависит не только от воли автора, но и многих других обстоятельств, к тому же читатель, воспринимая газетный материал, не знает − и не может узнать − содержания последующих материалов и их количество).

Появление материала в газете предполагает заполнение «пустого», внегазетного пространства диалогом: это может быть ответное письмо в газету или письмо лично автору. Это делает Горького близким читательской аудитории и открытыми его газетные выступления. В книжном же варианте, когда на первый план выступает авторская воля, появляется четкое разграничение автора и читателя. Благодаря активизации авторского начала, все, что ранее носило спонтанный характер и зависело от многих обстоятельств, имеющих лишь касательное отношение к литературному творчеству, становится системой. И если в газете прерывность естественна, то в книге она выступает как сознательно сохраненная автором форма произведения. Поэтому газетный вариант «Несвоевременных мыслей» имел временной и пространственный промежуток для полемики. Горький не раз это подтверждает, цитируя своих адресантов (причем в этой роли выступают и печатные издания). Например, он приводит цитату из «Правды»: «В «Правде» напечатано: «Горький заговорил языком врагов рабочего класса». Это − не правда...» и т.д.34 Или: «В десятках писем, отовсюду присылаемых мне, наиболее интересными являются письма женщин»35; «Моя статейка по поводу заявления группы матросов о их готовности к массовым убийствам безоружных и ни в чем не повинных людей вызвала со стороны единомышленников этой группы несколько писем, в которых разные бесстыдники и безумцы пугают меня страшнейшими казнями»36. В книжном варианте острота полемики неизменно теряется в силу временной удаленности от момента первой публикации «Несвоевременных мыслей», плюс − единое книжное пространство и границы, что создает иллюзию, с одной стороны − одновременности диалога, с другой − некой его последовательности (в силу отсутствия в пределах книги реальной дискретности). При этом Горький не раз подчеркивает свой «непрофессионализм» как публициста: «Весьма вероятно, что мои мысли «наивны», я уже говорил, что считаю себя плохим публицистом, но все-таки с упрямством, достойным, быть может, лучшего применения, «я буду продолжать свою линию»...»37 [выделено мной. − И.Т.]. Таким образом, автор, используя структуру диалога в своих произведениях, предоставляя в рамках своего произведения право говорить улице, Троцкому, анонимным обвинителям, снижает значимость своего авторского голоса. В то же время понимание Горьким своей правоты ставит его в позицию аналогичную позиции, занимаемой шутом, когда словесно формулируемая позиция не соответствует истинному положению вещей. С этой точки зрения подзаголовок «Несвоевременных мыслей», на первый взгляд определяющий только тематику и жанровую специфику произведения, выступает как признак более свободной формы выражения своих идей, то есть не устанавливает жанровые границы, а скорее их трансформирует.

Выступления в газете являются на первый взгляд противоположностью устным выступлениям, рукописным изданиям, а так же текстам, не предназначенным для немедленной публикации (дневники, письма) и несут на себе отпечаток официальности или разрешенности, определяемый способом воплощения текста. В то же время умаление Горьким роли своего голоса и формы, в которую этот голос облекается, а так же сам факт публикации на страницах оппозиционной газеты выводит автора за пределы официально одобренного. Сам автор этот выход фиксирует, во-первых, в своих ответах на обвинения со стороны представителей официальной власти: «Не так давно меня обвинили в том, что я «продался немцам» и «предаю Россию», теперь обвиняют в том, что «продался кадетам» и «изменяю делу рабочего класса»38; «Птенцы из большевиков почти ежедневно говорят мне, что я «откололся» от «народа»39; а во-вторых − в своем отношении к той информации, которая появляется на страницах печатных изданий: «Сцепившись друг с другом, газеты катаются по улицам клубком ядовитых змей, отравляя и пугая обывателя злобным шипением своим, обучая его «свободе слова» − точнее говоря, свободе искажения правды, свободе клеветы»40.

Тематической доминантой, которая высвечивается в книжном варианте «Несвоевременных мыслей», является проблема культурного строительства. Революция по мысли Горького − это движение к культуре, к уважению человеческой личности. Русская революция («русский бунт без социалистов по духу») вызвала пробуждение звериных инстинктов и узаконила массовые убийства («человек оценивается так же дешево, как и раньше»). Это делает практически невозможным существование положительного ответа на вопрос о духовном возрождении: «... в условиях данного момента и при наличии некоторых особенностей русской психики, − политическая борьба делает строительство культуры почти совершенно невозможным»41. Но книжный вариант «Несвоевременных мыслей» не демонстрирует логику движения мысли автора к такому выводу (вследствие нарушенной хронологической последовательности) − он является как бы изначально заданным авторской волей, а авторское сознание при этом выступает как «хранилище» всего разнообразия информации и равновероятных возможностей словесного воплощения этой информации. Таким образом, процесс ретроспективного осмысления приводит, с одной стороны, к построению логической цепочки в соответствии с творческим замыслом автора, некоему упорядочению, а с другой стороны, благодаря наличию авторской воли, художественный текст как бы перетягивает на себя свойство действительности − «непредсказуемость», являя собой некий отдельный мир.

Мысли о невозможности культурного строительства в «Несвоевременных мыслях» противостоит надежда на преодоление звериного начала в человеке, разбуженного русской революцией и которое «есть нечто вообще свойственное людям, свойство, не чуждое им даже в мирное время...»42. Творчество и разрушение − это для Горького два полюса человеческого бытия, которые связаны волей человека и чувством ответственности за все и за всех. «Надо только помнить, − пишет Горький, − что все отвратительное, как и все прекрасное, творится нами, надо зажечь в себе все еще незнакомое нам сознание личной ответственности за судьбу страны»43. Но стремление к разрушению является основой «некультурного» существования человечества в целом (Горький, говоря о «мирном времени», с горечью добавляет: «если таковое существует на земле»), и дорогу к истинному творчеству жизни должна открыть Революция. Путь к творчеству культуры лежит через свободный выбор «знания и самосознания» как основы жизни и приобретает в системе размышлений Горького значение духовного подвига, который имеет больший вес, чем подвиг военный: «Но, вообще говоря, героев у нас всегда было маловато, если не считать тех, которых мы сами неудачно выдумывали − Сусанина, купца Иголкина, солдата − спасителя Петра Великого, Кузьмы Крючкова и прочих героев физического действия, так сказать.

Полемизируя, можно, разумеется, забыть о героях духа, о людях, которые великим и упорным подвигом всей жизни вывели, наконец, Россию из заколдованного царства бесправия и насилия»44. Поскольку Революция и социализм призваны освободить «все человечество из ржавых цепей старой, больной, изолгавшейся, самое себя отрицающей культуры», т.е. вывести человечество за пределы кровавой истории, то само культурное строительство должно стать подвигом, продолжающимся в вечности. Мысль о том, что культура − есть прежде всего работа, высказывал и Ю. Айхенвальд45. Таким образом, для Горького, как и для многих его современников, характерно восприятие революции как Революции Духа и апокалиптическое переживание конца истории.

Статья, завершающая книгу «Несвоевременные мысли», не была завершением газетного цикла (мы не знаем, сколько времени Горький планировал публиковать свои статьи и был ли у него замысел какой-то определенной концовки). В то же время она, имея своим предметом «частное» событие − появление антисемитских листовок и рассматривая еврейский вопрос (Горький в своем отношении к этой проблеме близок В.В. Розанову, утверждая, что еврей более культурен в отношении к жизни и труду, чем русский46), − заканчивается следующим призывом: «Но, может быть, те, кого хотят натравить на еврейство ... найдут необходимым и своевременным сказать авторам прокламаций...:

− Прочь! Хозяева страны − мы, мы завоевали ей свободу, не скрывая своих лиц, и мы не допустим каких-то темных людей управлять нашим разумом, нашей волей. Прочь!»47. Эти слова, завершающие книжный вариант «Несвоевременных мыслей», приобретают символическое значение и являются как бы программой немедленного действия.

Подвиг мыслится Горьким не как действие, свершаемое одним человеком, а как коллективное стремление. Поэтому подвиг является потенциальной возможностью общего дела. В заключительной статье присутствует образ Христа, «который сам, вместе с первоапостолами, был иудеем и страдал, и принял мучительную смерть за человека вообще, за людей всех рас и племен», и образ его дела − всепрощающей любви к человеку, противопоставленной любви православных христиан, которые «совали бы в руку нищего еврея не хлеб, а камень, или змею»48. Это единственная статья в «Несвоевременных мыслях», где Горький открыто высказывает мысль об истинных религиозных основаниях жизни, которые не вступают в противоречие с социализмом, поскольку они представляют «планетарную», общекультурную ценность. В свете этой мысли, завершающей книгу, те факты негуманного отношения к человеку, о которых пишет автор, уличные расправы и самосуды вырастают из частного факта в факт грандиозного, «планетарного» значения.

Горький в своих статьях не выстраивает четкой и обоснованной концепции культурного развития России. Его противоречивая позиция, обусловленная поиском компромисса, очень ярко проявляется как раз в книжном варианте, поскольку он представляет собой перетасованные газетные статьи (сами статьи Горький не подвергает правке), а в этом случае утрачивается логическая связь между действительностью и произведением, между началом и концом произведения. Вероятно, Горький сам чувствовал шаткость своей двойственной позиции и поэтому не раз пытался «перестроить» текст «Несвоевременных мыслей», пытаясь таким образом преодолеть противоречивость собственных взглядов. Обращение к «Несвоевременным мыслям» в 1922-1923 гг. может свидетельствовать о неудовлетворенности Горьким этим произведением, о невысказанности и о неразрешенности обозначенных противоречий.


  1. Черепахов М.С. Проблемы теории публицистики. М., 1973. С.18.
  2. Пришвин М. Воля вольная // Вопросы литературы. 1995. Вып. 3. С. 175.
  3. Горький М. Несвоевременные мысли: Заметки о революции и культуре. Рассказы. М., 1991. С. 28.
  4. Там же. С. 29.
  5. Там же. С. 81.
  6. Там же. С. 30.
  7. Там же. С. 3.
  8. Там же. С. 5.
  9. Там же. С. 29.
  10. См. примечания: Горький М. Несвоевременные мысли // Литературное обозрение. 1988. № 9.
  11. Горький М. Указ. соч. С. 96.
  12. Там же. С. 21.
  13. Там же. С. 65.
  14. Там же. С. 33.
  15. Там же. С. 16.
  16. См. примечания: Горький М. Несвоевременные мысли // Литературное обозрение. 1988. № 9.
  17. Горький М. Указ. соч. С. 7.
  18. Там же. С. 35.
  19. Там же. С. 36.
  20. См. примечания: Горький М. Несвоевременные мысли // Литературное обозрение. 1988. № 10.
  21. Горький М. Несвоевременные мысли... С. 96.
  22. См. примечания: Горький М. Несвоевременные мысли // Литературное обозрение. 1988. № 9.
  23. См. примечания: Горький М. Несвоевременные мысли // Литературное обозрение. 1988. № 10.
  24. См. примечания: Горький М. Несвоевременные мысли // Литературное обозрение. 1988. № 9.
  25. Горький М. Указ. соч. С. 39.
  26. Там же. С. 73.
  27. Там же. С. 61.
  28. Там же. С. 42.
  29. Там же. С. 82, 84.
  30. Там же. С. 50.
  31. Там же. С. 52.
  32. Там же. С. 27, 28.
  33. Там же. С. 4.
  34. Там же. С. 81.
  35. Там же. С. 76.
  36. Там же. С. 67.
  37. Там же. С. 38.
  38. Там же. С. 85.
  39. Там же. С. 94.
  40. Там же. С. 38.
  41. Там же. С. 40.
  42. Там же. С. 3.
  43. Там же. С. 51.
  44. Там же. С. 6.
  45. Айхенвальд Ю. Наша революция. Ее вожди и ведомые. М., 1918. С. 69.
  46. Горький М. Указ. соч. С. 104.
  47. Там же. С. 105.
  48. Там же. С. 102-103.